Без памяти

Ханна смотрела полной женщине и двум детям, спешащим на пляж. Почему-то сейчас её интуиция, включающаяся только в самых экстремальных случаях, решила проснуться и дать надежду, что возможно, только возможно, она встретила людей, которые без задней мысли помогут ей избежать сумасшествия.

Если решишь сделать глупость, дай знать. Растущая в тебе сущность действуют на меня крайне угнетающе.

Бороться с ломкой будучи беременной оказалось проще, чем она предполагала. Каким-то образом плод восполнял потерю крови лемура своей и на четвертой месяце Ханна поняла, что слышит и видит ничуть не хуже, чем раньше.

Преследователи так и не предстали перед взором. Почему нет? Ведь она ощущала тяжелый взгляд в спину. Дыхание, ровное и знакомое где-то там, вдали. Мальчишки принюхивались, но не могли понять причину ее беспокойства. Вместо того чтобы наслаждаться свободой, Ханна сжимала руки в кулаки.

— Тёть, — протянул Ив. — Скоро вам нельзя будет так долго сидеть на солнце. Можете навредить малышу.

— Точно, — Альфонс покосился на прикрытый белой футболкой живот. — Совсем немного осталось.

Через пару часов разморившиеся на солнце львы встали и пошли к воде. Ханна снова ощутила на себе тяжелый взгляд. Если бы не живот, по размеру соответствующий девятому месяцу беременности у людей, она бы вышла на охоту.

— Мне мороженое. Шоколадное, — облизнулся Альфонс, когда на закате они пошли в кафе.

— А мне фиста-а-а-ашковое.

Ханна озвучила их заказ официанту и тот, сделав заметки в блокноте, засеменил к другим столикам. Жара стояла неимоверная. Мальчишки что-то говорили о том, как завтра попробуют надуть лодку и погонять вдоль берега, ведь тётя Маргерита временно сложила с себя обязательства родственницы и занялась творческой деятельностью — начала писать роман. Они не видели её уже несколько дней, львица почти не выходила из кабинета, но судя по звукам, вынужденное одиночество плодотворно влияло на её будущее произведение.

Парням принесли мороженое, а Ханне её коктейль. Сегодня пенки было больше обычного, но вкус тот же, сладкий.

— Синьора, ваш "Чудо-шейк"!

Официант поставил перед ней огромный стакан с коктейлем, полагающейся пенкой, приукрашенный апельсиновыми дольками. Ханна приподняла брови:

— Я заказывала один.

— Но вот же он, — представитель персонала оглядел предыдущий стакан. — Это не наш.

— Простите. Сейчас вернусь.

В туалете её вырвало, но вкус карамели на языке твёрдо держался до самого утра.

* * *

— Кажется, началось.

Мальчишки забегали по дому, будто поседение две недели и вовсе не смотрели поучительные видео о том, как оказывать моральную помощь при схватках. Ханна еле как доковыляла до входной двери. Заперлась на все замки, проверила окна и только тогда свалилась на диван. Маргерита вылетела из своей студии и началось страшное. Плод монстра раздирал её изнутри. Она выла, цапала себя когтями, раздирала мебель. Черное полотно перед глазами то появлялось, то исчезало — то была агония, несравнимая ни с чем, что она испытывала в жизни.

Дыши

Ребёнок не оказался уродцем. Скорее, просто недоношенным. Маленький, но быстро развивающийся, сразу поразил своим необычным фенотипом. Ни у Ханны, ни у Габриэли не было голубых глаз. Оба были брюнетами, но малыш же родился шатеном. За тот отрезок времени, что Ханна наблюдала за ним, ей удалось разглядеть лишь малые унаследованные черты. Овалом лица в будущем мальчишка пошел бы в мать, а по структуре прямых волос уже напоминал отца. Никаких аномалий в виде длинных когтей или хвоста не наблюдалось. Маргерита вежливо пояснила, что узнать к какому виду принадлежит детеныш двуликого, которого зачали в человечьей форме, почти невозможно, пока тот не начнёт вырабатывать соответствующий запах. Что происходило в предподрастковом возрасте. Ждать столько Ханна не собиралась. К тому же её немотивированная тревога с каждым днём поднималась на несколько делений.

— Я не хочу его, — сказала.

— Значит ли это, что мы берем его с собой?

— Да.

И вот она снова в пути, снова на поезде. Им требовалось разбежаться, чтобы не подвергать опасности малыша, сложно было подумать до чего бы не додумался Люций попадись ему на глаза этот сверток. Ханна пыталась обучить мальчишек нескольким приёмам, перед тем как покинуть. Парни быстро схватывали и судя по всему, не собирались прерывать практику. Два-три года и они вырастут примерными главами своей общины.

— Здесь свободно?

На сидение рядом опустилась очередная модель. Направление "Париж — Милан" оправдывало себя. Ещё никогда Ханна не ощущала себя такой далекой от человеческого мира. Что это за жизнь с постоянно целью выглядеть красиво, мотаться по мегаполисам, рассматривать достопримечательности или каждое лето загорать на море? Как это в принципе могло приносить удовольствие?

Её мысли снова устремились к ушедшему поезду. Она не имела понятия, куда направилась Грамича. А львица не интересовалась, что собралась делать Ханна. Странно? Нет. Они изначально не договаривались о том, что будут всю жизнь путешествовать вместе.

— Что же вы... сами жаловались на моё молчание, а теперь даже не отвечаете, когда я проявил инициативу?

Глава 12: Плоть и кровь

Много лет назад

Как говорила мама, нежная женщина с приятным голосом, образ которой смазали годы, история никогда не выводилась палкой на песке. Чтобы поднять любую общину, создать или отвоевать даже самое маленькое государство, требовалось пролить кровь. Желание властвовать над слабым было так явно выражено в подобных ей, что порой состязания за власть доходили до уровня мясорубки. Женщина или мужчина — не важно, если кто-то не подчинялся, его тут же рвали на части. Когда-то их было много, слабых и сильных, но с приходом белых людей на материк, остались лишь звери. Забавно, было подумали они, не питая особой агрессии к существам насколько далеким от их мироощущения. Кто же знал, что вместе с чужаками заселять землю приехали другие. Более слабые, другой масти, обосновавшись вдоль берега, они начали быстро плодиться: десятки, затем сотни, за какие-то полвека. Не заметить одного такого было сложно, как и невероятным казалась мысль пройти мимо вместо того, чтобы растереть его тушу в порошок. Белолицые были повсюду и понятия не имели о том, кому жали руки. Не видели разницы между надеждой на новую жизнь и желанием спастись от гнёта. Да, новоприбывшие были ничтожны из-за своей помешанной крови, но превосходили числом. По плану, охота на них должна была начаться чуть позже и быть тихой, но коренные жители материка не терпели никаких ущемлений и бросились на ближайшие города, свесив языки. Так и потеряли своих оставшихся женщин.

"Нам надо скрываться", — так говорила мать, каждый раз шелестя вещами. Они меняли один дом за другим, переезжали часто, потные и уставшие, то время как потомки виновников наикрупнейшего геноцида боролись за выживание: тщательно обходили каждый приплывший корабль, пытаясь найти хоть одного другого, с которым могли бы смешать кровь. Таких было мало, но их существования хватило, чтобы развязать очередную мясорубку среди своих. Годы шли и всё больше появлялось зверей с ослабшей кровью. Убивать уже было нельзя никого — они дошли до точки.

В период затишья мать жила в доме богатого плантатора. Находящийся в сравнительной дали от линии берега, между полями и лесом, он казался идеальным для отступления. Людей здесь было не много, все очень добрые. Пару месяцев назад сюда забрел незнакомец, как говорили, статный, образованный мужчина, нуждающийся в деньгах. Увидев бедствующий сахарный тростник и уставших женщин, он попросил хозяина сделать ему одолжение и предпочел остаться здесь, вместо того, чтобы продолжить идти вдоль берега на городские заработки. Мужчина действительно был крупным и сильным, а его неприязнь к городу была очевидна. Смуглый от природы и с раскосым разрезом глаз, он бы не нашёл работы лучше. Родители согласились и, как тогда думалось, не просчитали. Ведь шли недели, а от нового жильца не прибавилось бед...

— Закончили? Где все?

— Четыре мужчины и непригодная сука. Getemetesultijig*.

— Нет. Вы упустили самое главное...

В сказках злодеи всегда представлялись определенно точно. Жалкие скорчившиеся старички или крупные и толстые мужланы с гнилыми зубами. Положительные герои — в золотом свечении, почти всегда улыбающиеся блондины с простой душой. Но каждый раз, читая в новостях об убийствах было сложно представить виновных. Мужчина выбил дверь ногой. Петли и болты, удерживающие ее, с грохотом вылетели из дверной коробки, проливая свет на задернутую шторами залу. Запах исходящий от захватчика не имел определенного аромата или даже намека на вкус. Это было странно для потных бледнокожих, склонных опрыскивать себя духами. Бывший раб вошёл в зал пружинистой походкой, огибая мебель в темноте. Шершавые пальцы обласкали холодные детские щеки и приподняла подбородок. Второй мужчина попытался протянуть руку к кроватке, но из люльки тут же раздалось присвистывающее шипение.

— Тоса-ину* никогда не видела тебя, — бывший раб аккуратно взял ребёнка на руки.

Как показали годы, тот смуглый мужчина никогда не был рабом. Свободный человек собственной земли, он был предводителем общины дикарей, которой удалось выжить после геноцида. Даже имя его было именем белокожего — Бернард.

— Ну-ка, малышка, дай себя понюхать.

Дальнейшая судьба маленькой девочки протекала под строгим контролем. Община Бернарда, носящего к тому же, белокожую фамилию, Дайрон, заселяла низовья гиблых мест Луизианы и по сути, стояла на болотах и десятке протоков миссисипской дельты. Летом здесь было жарко и душно, зимой слегка прохладно. Многие участки лежали ниже уровня моря, берега вокруг рушащихся домов густо поросли кипарисом. Основной задачей любой общины была охота, дикие нападки на город с целью убийства и добычи, но девочка не имела случая узнать, что это такое, пока не достигла старшего возраста.

Кроме бывшего раба матери в её сырую комнату никто не приходил. Мужчина всегда был добр, любил нюхать и щипать. В шутку они даже дрались, выпустив когти, после чего Бернард обязательно вылизывать девочку с головы до пят. Даже его голос, голос старого человека, познавшего жизнь, казался благожелательным в глазах неокрепшего младенца. По выходным он имел привычку оставлять её в игровой комнате, где проводили свое время два мальчишки. Ссветловолосый подросток, постоянно читающий книги и маленький черноглазый брюнет, играющей на ковре с трупами крыс.

— Кто это, отец? — спросил старший, когда первый раз увидел её.

— Будущее нашей общины, Брайден. Существо очень старой крови.

Девочка ещё не умела ходить и оказавшись на полу, придавила одну крысу. Осознанный взгляд прошёлся по ворсу ковра, серому и жесткому, и по маленькому мальчику рядом, не заметившего её присутствия. Закрыв книгу, светловолосый пересек комнату и опустился перед девочкой на одной колено, внимательно изучая:

— Оно шипит, отец.

— Привыкнет.

Не смотря на то, что они почти не разговаривали, девочка постоянно чувствовала тяжелый и напряженный взгляд. Этому пареньку было лет десять-двеннадцать, неопрятный, весь пропитанным потом и лесом. Его слипшиеся волосы были похожи на сосульки, а кожа была вымазана тонким слоем грязи. Со стороны он казался безобидным нищим, но как только приближался, свет неоновых глаз пробирал до костей. Несомненно, парень знал значение старой крови и испытывал голодный интерес. Его младший брат понравился девочке куда больше, слишком маленький, чтобы понимать человеческую речь.

— Откуда ты? — спрашивал Брайден, каждый раз, когда отец выходил из игровой. — Кто твоя мать? У тебя есть имя?

Процесс допроса не увлекал подростка, так как он был нацелен на результативность, а девочка продолжала упорно молчать. Под вечер молодой дикарь уходил вместе со всеми, иногда раздраженно хлопая дверью. В такие моменты девочка чувствовала, что осталась одна, а младенец врагов ей не помеха, но не могла ничего поделать так как сама была слишком мала. Но шли годы. Община Бернарда процветала — несколько построек на болотах вышли из трясины и заиграли красками. День ото дня за окнами можно было разобрать шум музыки, брань и крики. Дикари часто устраивали танцы вокруг костра и песнопения. Брайден забыл про игровую быстро, а лишившийся брата младший нашел приятной оставшуюся компанию. Вместо он и девочка развивали свои тела и ум и хотя духовно малышка ощущала переполненность, это не мешало ей обучать мальчика вещам, не свойственным его роду.

— Насыщение, сытость, пресыщенность. Чувство удовлетворения, разительное от того, что ты ощущал до того, как начал есть. Подумай, смог бы ты прожить сутки без еды после того, что уже потребил. Организм не станет лгать. Если ответ его "да" — значит, голод утолен.

Мальчик слушал внимательно и кивал. Он обладал удивительным чутьем, способностью непосредственного постижения истины без логического обоснования. Ей не нужно было приводить примеры или доказывать свою правоту, маленький черноглазый знал, когда человек говорит правду. Бернард не мог нарадоваться, когда заставал их играющими вместе, но слишком занятый общиной, он понятия не имел к чему взывает старая кровь.

— На твоем пути встретиться много препятствий, но проходить ты их будешь осознанно, отказываясь от грубых эмоциональных состояний и культивируя терпимость к меньшим жизням. Лишь в покое ты будешь зряч.

— А Брайден это знает?

— Он слеп, как безобразно и неприятно его тело. Мы скоро забудем его, маленький мальчик.

С тех пор, как Брайден подрос достаточно для того, чтобы отлучиться от семьи, девочка подолгу оставалась с младшим одна, но даже будучи запертой в доме, она была единственной, кто мог сказать, к кому направлялся дикарь, когда все же появлялся на территории общины. За все года молчания он так и не отказался от своих вопросов и принося в комнату девочки очередную безделушку, надеялся на ответы.

— Я слышал твой голос, — отчеканил в последний раз. — Ты говоришь с моим братом, но даже не дышишь в моем присутствии. Я ведь не могу узнать почему, верно? Ты опять мне ничего не скажешь. Твои прародители, должно быть, гордятся тобой, где-то там, наверху... А быть может внизу? Я не знаю куда попадает старая кровь после того как закончит свой цикл. Быть может, вы становитесь Богами?

Погрубевший эмоционально светловолосый подросток превратился в агрессивного, варвара, одного из тысячи, что заселяли континент и от которых они с матерью бежали. При каждом сказанном слове его жутко трясло, изо рта текла слюна, а глаза казалось, жили своей жизнью, то разгораясь, то потухая. Вся эта дикость и неуправляемость при определенных обстоятельствах пошли бы на пользу общине, враждебно настроенной против людей-оккупантов, но Брайден слишком часто пропадал в землях бледнолицых. Сначала это было не так заметно — Бернард ухаживал за женщиной, которая вот-вот должна была родить ему выводок. Случай был сложный, плоды развивались медленно и чтобы спасти хотя бы детей, мужчина выжал из девочки столько старой крови, сколько смог. Новорожденные гибли один за другим, но двоих все же удалось выкормить.