Записки средневековой домохозяйки

Вернувшись в столицу из приграничного с Соувеном Бермунга, Себастьян первым делом поспешил к королю с докладом, а после заскочил к его личному духовнику, епископу-коадъютору Фердинанду Тумбони. Епископ был в курсе всех политических дел и выступал помощником и личным представителем его величества в тайных дипломатических миссиях. Вскорости его преосвященству предстояла новая миссия — визит в Рейвель к председателю промышленной гильдии с выгодным предложением от государя. Выгода, однако, была не сиюминутная, а с дальним прицелом, поэтому председателя и главу фабрикантов нужно было еще уговорить, а сделать это лучше, чем Тумбони, никто бы не смог.

Епископ находился в своих покоях во дворце. Когда слуга проводил к нему Себастьяна, тот в сумерках сидел перед камином, в задумчивости глядя на огонь, при этом неосознанным движением, медленно перебирал четки одну за другой.

— Добрый вечер, — поприветствовал маркиз Коненталь.

Тумбони вздрогнул, но, узнав Себастьяна, улыбнулся:

— А, мой друг, вы уже вернулись?! И как там у нас дела на границе? Соувен по-прежнему настороже? Только и ждет подвоха?

— Хуже, — мрачно ответил маркиз. — Мы ждем подвоха с его стороны. Они уже пару раз пытались устроить провокацию, но полковник Арчестер крепко держит своих людей.

— Все настолько плохо? — мигом посерьезнев, уточнил епископ.

— Нет, не настолько, — выдохнул мужчина и выжидательно замер у кресла.

— Прошу прощения, друг мой! — тут же повинился его преосвященство. — Я совсем забыл правила приличия и веду себя как нерадивый хозяин. Присаживайтесь, — и, повысив голос, приказал: — Магнус, подай подогретого вина маркизу! — и вновь тише добавил: — Апрельские вечера в этом году так холодны...

Когда все было исполнено, Себастьян удобно расположился перед камином в соседнем кресле. В быстро сгущающейся темноте огонь выхватывал лишь фрагменты фигур.

Наконец слуга оставил их одних, и епископ смог спросить:

— Так что происходит на границе?

— Соувен ищет малейшую зацепку, чтобы устроить драку за Ветонский залив. Мы им этого не позволяем, сдерживаем. А те в открытую пока напасть не рискуют, не имея поддержки. Я знаю, что советник соувенского короля уже направил послов в Андор и Мулор, к своим прежним союзникам, но, на наше счастье, те пока не договорились.

— То есть время у нас есть? — уточнил его преосвященство.

— Есть. Приблизительно до следующей весны, — сделав глоток пахнущего корицей и гвоздикой глинтвейна, подтвердил Себастьян. — Ну а к весне, думаю, мы все успеем. Просто должны успеть.

— Я постараюсь договориться с председателем гильдии как можно скорее.

На что маркиз лишь покачал головой.

— Промышленники больше всего на свете любят деньги. А больше денег — только быстро полученную прибыль.

— Я буду молиться господу, чтобы все сложилось хорошо, — со всей серьезностью заверил его епископ.

Они еще немного помолчали, маркиз допил вино и отставил серебряный бокал на столик. Ему не хотелось, чтобы Тумбони понял, что его ужасно интересует одна тема, вернее, не тема, а...

— Ваше преосвященство, вы ездили по поручению епископата? Видели супругу моего кузена?

— Милое дитя, — отозвался тот, поднимая взгляд на маркиза. — Непосредственное, милое дитя чужого мира, которое изо всех сил пытается походить на нас с вами, но пока ей это плохо удается. А если вас интересует, способна ли она причинить вред королю, могу сказать однозначно — нет. А вот насчет всего остального... Я, право слово, сомневаюсь, что женщина, думающая только о лютиках и цветочках, может знать, что нам необходимо.

— Но королевская бабка...

— Королевская бабка была женщиной иного склада. Не думаю, что кто-то из ее современников видел, как она сажала розы или фиалки.

— Но попробовать стоит? — неожиданно в своем голосе Себастьян уловил затаенную надежду. Хотя какая, к черту, надежда?! Откуда, отчего?! Поэтому, прокашлявшись, он продолжил: — Я имею в виду, попытаться все-таки стоит. Может быть, эта леди принесет такое, о чем мы и мечтать не могли?

— На все воля господа, — философски ответил епископ. — Когда поедем в Рейвель, можно свернуть с дороги и через Истерс... В общем, мы можем заглянуть к леди Мейнмор.

— Отец за нее волнуется, — едва не начал оправдываться Себастьян за неожиданно вспыхнувшую радость, как только его преосвященство сказал, что не возражает против визита.

Герцог Коненталь действительно волновался за Аннель. Хотя, по правде сказать, больше из-за того, что Аннель не живет с кузеном. Себастьяну с его постоянными разъездами не с руки было спрашивать, отчего же отец так хлопочет за Кларенса. Ему было жаль девушку, отправленную неизвестно куда с горсткой слуг. Ни в чем не повинная, ничего не знающая о мире, она вынуждена была уехать в глушь и теперь пытаться там выжить. Как бы он рад был воспрепятствовать сумасбродству Кларенса!

Но, увы, как всегда, на пути возникло очередное 'но' — государственная политика, и как верноподданный и государственный служащий он, прежде всего, должен был блюсти интересы государства. Сейчас ей не время появиться при дворе. Сотрудники тайной канцелярии так и не вычислили шпиона, внедрившегося в ближнее королевское окружение, не смогли предотвратить утечку важной информации. А если сейчас при дворе появилась бы еще и Аннель?.. Нет, это было недопустимо. Отец со своим приемом и так чуть все не испортил... Уж если король просил скрывать ее местонахождение, чтобы о девушкекак можно меньше людей знали при дворе, то так тому и следовало быть. К тому же пресвитер присматривает за ней... Однако, в отличие от кузена он не собирался лишать девушку всего, а даже наоборот, когда заедет в усадьбу, кое-чем помочь ей. А вот просьбу отца выполнять не намеревался. Герцог требовал, чтобы Себастьян отправлялся в усадьбу и во что бы то ни стало вернул Аннель обратно в столицу. Но у Себастьяна на происходящее были совершенно иные взгляды: максимум, что он сделает — это для очистки совести озвучить эту просьбу девушке, а уж она пусть сама решает, как быть.

Наступил май, окунувший нас в щебет прилетевших птиц и в первую листву. А еще он принес новую работу. Едва мы расчистили сад, посадили картошку и в делах вроде бы появился просвет, так я заставила мужчин переделывать в птичник старый сарай. С мисс Пибоди мы договорились, что я возьму цыплят, которых специально высидят ее наседки. Я в свою очередь пообещала, что в начале лета позволю собрать ей корзину жимолости в саду, а по осени отдам деньгами оставшуюся часть. Мальчишек я вновь приставила к работе — к разборке зелени в саду. Мистер Гивел рассказал им, что и как выглядит, и они теперь должны были опознать всходившее растение: если это сорняк — выдрать, а если полезное — отметить колышком. Конечно, поначалу с их стороны не обошлось без мухлежа, но когда отец проучил всех троих хворостиной — дело пошло на лад.

Мы же с женщинами занялись первыми посадками и пересадками из теплицы. Я все-таки не удержалась и позволила себе устроить небольшой цветник и облагородить дорогу к дому. В теплице я посеяла виолы, низкорослую гвоздику, бархатцы, цинерарию, рудбекию, люпины. В грунт вдоль дороги высевала алиссум, за ним вторым ярусом — годецию двух цветов — красную и белую. Потом, когда все зацветет, будет смотреться шикарно. Декоративную перламутровую календулу я расположила перед невысоким забором, в полутени она растет просто замечательно. Перед домом не удержалась и посадила платикодон — фиолетовый и белый, в контрасте они должны выглядеть чудесно! А еще... Ох! От чего я только не смогла удержаться! Однолетние георгины, низкорослые астры, многолетняя гипсофила белая и розовая. Выпестовала такую капризную армерию. А еще высоким цветочным забором из дельфиниума скрыла подходы к 'задумчивой' деревянной будочке, которая издалека так неприлично хорошо просматривалась, а аквилегию, или водосбор, посадила с теневой стороны перед крыльцом.

И, конечно же, мы занимались 'съедобными' посадками. Перед тем как чинить курятник, мужчины перекапывали нам расчищенный участок, а мы уже формировали грядки. Пока еще по ночам было холодновато, и мы высевали только морковь, редиску, петрушку, сельдерей. Сажали лук — семейный и обычный (его за небольшую цену удалось купить у деревенских). Немного позже собирались посеять базилик трех сортов и салаты четырех видов. А после надо было бы по-хорошему и капусту высаживать... И когда все успеть?

Чтобы хоть как-то успокоить себя и окружающих, я говорила, что вот-вот ударный труд закончится. Хотя в глубине души прекрасно понимала, что ничего он не закончится. Едва мужчины сделают птичник — заставлю благоустраивать их сарайчик для двух поросят, о которых я тоже заранее договорилась с мистером Кормаком. А мы, женщины, начнем сажать помидоры, перец и баклажаны и, когда полностью освободим теплицу от посадок, посадим в ней огурцы. Детей я погоню на первую прополку. Между делом все это хозяйство поливать надо будет. И с колодцем что-то решать. Он настолько заилился, что его бы по-хорошему вычистить, а значит, надо будет договариваться с деревенскими умельцами! А за это придется платить: натурой отдавать, то есть продуктами, или деньгами. Лучше бы продуктами и по осени, но деревенские, конечно же, предпочтут деньги. А где их столько взять?

Те сто золотых, над которыми я тряслась, как скряга над последней серебрушкой, потихоньку таяли. Пришлось потратиться, когда мы только приехали сюда, а потом и здесь. Есть надо? Надо. А у нас с собой запасов не на целый же год было. Прибавилось еще четыре рта, поэтому мне пришлось дозакупать картофель и лук на посадку, да и просто продуктов 'на покушать'. Плюс надо было хотя бы по воскресеньям кормить народ мясом. Хотя мясом — это громко сказано! Брали кусок мяса или какую-нибудь полузаморенную курицу — варили из нее бульон, доставали и пускали на второе. Но когда пришло тепло, то я перестала покупать и это. Весна — никто не режет скотину, птицу не бьют... В итоге в еде сплошь овощи да крупы. Я уже вспомнила кучу рецептов со студенческой бытности, когда мои подруги по институту жили в общаге и разносолов у них не водилось.

Ох, а еще баню бы срубить! Как я мечтала нормально помыться, а не трястись от озноба в тазике перед камином. Ведь в такой лоханке и не помыться толком, и грязь не оттереть. А голову вымыть вообще сплошное мучение! Мыло да уксус — вот все, чем я могла заменить привычные мне шампунь и кондиционер. Надо бы для волос крапивы насушить и березовых листьев... Только проблема получалась — берез здесь не было. Буки, клены, вязы были, а берез нет. Но крапивы требовалось насушить точно, а то от мыла волосы торчали во все стороны и выглядели словно солома. Укус хоть смягчал их, но ненамного.

В особняке у герцога Меган приносила мне готовую смесь из кислого молока и яиц, взбитых с еще чем-то там. Здесь же приходилось обходиться самым простым. Молоко не успевало скисать — его выпивали... На такую глупость, как мытье головы, его никто не употреблял. Яйца, естественно, тоже. Только щелок, хозяйственное мыло и уксус — вот все радости моих нынешних рыльно-мыльных принадлежностей. Но ладно, что есть, то есть. Вот еще немного, и надо мальчишек отправлять рвать крапиву по всей округе. Заодно потом и зеленый супчик из нее сварим.

Дела, заботы. Все заботы да дела ... Деревенские обозом в город стали собираться, надо будет с ними мистера и миссис Порриман послать. Они у меня самые опытные — так выдам им остатки денег, пусть в городе купят сахару (благо здесь уже знали способ получения его едва ли не в промышленных масштабах), перца горошком, гвоздики, лаврового листа, пчелиного воска, пергамента... Боже, мне кажется, список всего, что нам требовалось, можно было составлять на рулоне обоев мелким подчерком, и то места бы не хватило. А уж денег и подавно!..

Когда-то я мечтала из кучки золотых зажилить для себя хоть немножечко на будущее, но, видно, не судьба. От меня зависят люди, да и мне, честно говоря, хочется жить в более комфортных условиях, нежели в развалюхе, так что нечего сидеть на этих самых деньгах как собака на сене. Я готовилась растрясти последнее и в ближайшие дни, как деревенские раскачаются, отправить Порриманов в город.

Май заканчивался. Народ закончил посадки, привел свои хозяйства после зимы в порядок и наконец-то созрел для совместной поездки в город. Те, у кого были лошади, предоставили их, зато я могла подкинуть аж три возка. Несмотря на то что мы прибыли сюда ранней весной, то есть на санях, местные умельцы шустро перекинули их на колеса, благо конструкция позволяла (рессор изначально никто не предусматривал), и отправились в путь еще вчера.

Была уже середина дня, когда я рубила курам лебеду. Поутру, пока солнце еще не палило нещадно, я заставила мальчишек полоть дальние грядки, а сама, вооружившись топором, рубила на чурбаке большие стебли пополам и складывала в корзину, чтобы после бросить ее в курятник — пусть молодняк порадуется.

Корзина уже была почти полной, но у моих ног лежала еще приличная куча, когда я в очередной раз занесла топор над неповинной травой. И вдруг раздался истошный вопль — 'Едут!'. Естественно, я промахнулась, хорошо, что хоть по ноге не попала! Чертыхнувшись и помянув про себя 'в бога-душу-мать', я отложила топор в сторону и поспешила к дороге. В голове билась только одна мысль: 'Случилось что-то нехорошее, раз они вернулись с полпути'.

Из-за поворота выскочил босоногий деревенский постреленок. Это он кричал и на бегу махал руками, указывая назад, себе за спину. Завидев меня, он замахал еще отчаяннее и еще громче заголосил:

— Хозяйка! Еду-ут! Хозя-айка!..

Я остановилась и, заслонив рукой глаза от яркого солнца, стала ожидать худшего. Мальчишка домчался до меня и теперь, согнувшись и уперев руки в колени, задыхаясь, пытался что-то пояснить. Но из его несвязной речи можно было только разобрать: там, едут, много, богатый — и более ничего. Это взволновало меня еще сильнее.

Замерев посреди дороги, как памятник самой себе, я ждала. И верно, не прошло и полминуты, как из-за холма показалась кавалькада из пяти всадников и экипажа. У меня нехорошо екнуло в груди, а в горле пересохло. Какой еще напасти не хватало?! Кто это к нам пожаловал?

А всадники неслись, не снижая скорости. Побоявшись, что нас с мальчишкой просто затопчут, я ухватила его за руку и оттащила к обочине. Вот уже лица можно было разглядеть и одежды. Впереди ехали двое в гвардейских мундирах. Их бы я ни с чем не спутала — пока сюда добирались, насмотрелась на них вдосталь, ведь наши конвоиры как раз из гвардейцев и были. Следом еще двое, одеждой попроще, но рожи та-акие спесивые-е-е... Точно личные слуги какого-нибудь вельможи. Рядом с экипажем ехал последний — пятый — мужчина. Из-за яркого солнца он надвинул на глаза шляпу так, что лица не было видно, и, чуть ссутулившись, беседовал с тем, кто сидел в экипаже.

Внутренне подобравшись, я осталась на месте, хотя очень сильно хотелось пуститься наутек. То, что это едут к нам, я поняла сразу же, едва они показались из-за холма. Там, за ним, дорога раздваивалась, и наезженная колея вела дальше в Истрес, а полузаросшая — к усадьбе.