Деревянный Меч и Та Которую Любит Небо

-Иди, похлёбка уже готова — не оборачивая головы, позвала Дандальви. Голод и холод её не страшили, когда рядом был Даргед.

Глава девятая. Зима в горах.

Рано встаёт,

кто хочет отнять

добро или жизнь;

не видеть добычи

лежачему волку,

а победы — проспавшему.

Речи Высокого

I

Двое — волк и человек — брели по горному склону. Капли крови вели вниз, в буреломный распадок — олень, подстреленный гиалийцем, уходил, повинуясь инстинкту, в непролазную чащу, где его труднее настигнуть. Раненый зверь был недалеко. Даргед видел его, бороздящего глубокий снег, и чувствовал его страх и желание жить.

Если бы гиалийцу ещё год назад сказали, что он займётся охотой, то он бы счёл сказавшего такое безумцем. Но суровая действительность заставила не признающего мясной пищи взять в руки лук и убивать живых и чувствующих. Это оказалось чуть труднее, чем убивать угрожающей твоей жизни трупоедов. Сам он бы прекрасно обошёлся собранными кореньями, орехами и ягодой. Но Дандальви без мяса бы точно долго не протянула. И потому он идёт сейчас по следу истекающего кровью оленя.

Хорг, резко рванувшись вперед, настиг несчастное животное, вцепился ему в ногу. Олень, судорожно дёргаясь, пытался освободиться. В глазах его, читалась боль и мука. Даргед метким выстрелом под левую лопатку прекратил мучения жертвы. Волк, почуяв, что олень мёртв, привычно отошел в сторону, предоставляя действовать хозяину.

Гиалиец перерезал оленю глотку, кровь потекла на снег. Хорг принялся глотать снег по полам с кровью. Обескровленную тушу охотник взгромоздил на плечи и пошёл вверх по склону, выбираясь на тропу, ведущую к дому.

В наступающих сумерках он шёл с коченеющим оленем на плечах по замершему лесу. Впереди вился сизый дымок над далёкой башней — там была Дандальви, там было тепло, там была луковая похлёбка и мерзлая ягода. Но туда ещё надо дойти.

Дважды гиалиец останавливался, чтобы отдохнуть — ещё месяц назад он преодолел бы эти восемь или девять харилей без остановки. Но непривычный холод и постоянное недоедание подкашивали даже обитателя Бидлонта, который обладал огромной, по сравнению с трупоедами, способностью выдерживать невзгоды и лишения. Что уж говорить о Дандальви — её внешний вид внушал Даргеду всё большее опасение.

Дандальви заметила мужа сразу, как только он вышел из леса на окружающую башню поляну. Гиалиец шёл, тяжело ступая по рыхлому снегу, волк трусил вслед за ним. Дочь ард-дина выскочила наружу. Встретились они в двух сотнях шагов от жилища. Даргед привычным жестом скинул с левого плеча лук с колчаном в руки жены. Ничего не было сказано — и так всё ясно — охота была удачной, и Дандальви на ближайшее время обеспечена пищей.

В полутёмной прихожей, пропахшей горелым жиром, невыделанной кожей и сырым мясом, гиалиец бросил тушу, бывшую полдня назад оленем, возле очага. Здесь уже висела, растянутая на колышках, вбитых в стену, шкура горного козла. Рогатый жилец каменистых вершин расстался с жизнью восемь дней назад. За это время с грехом пополам дочь ард-дина, сумела снять с козла шкуру и соскрести с неё жир. Что уже само по себе было великим деянием для женщины, рук которой за всю жизнь не оскверняла никакая работа, исключая вышивку.

С трудом сдерживал позывы к рвоте, Даргед поднялся на второй этаж, где смог, наконец, перевести дыхание. Научившись убивать людей, он сумел заставить себя убивать животных. Но разделывать трупы — это было свыше его сил. Потому Дандальви в одиночку, сама преодолевая брезгливость, кромсала туши добытых мужем зверей, виноватых только в том, что она хотела есть. А гиалиец в это время сидел в маленькой каморке, служащей им спальней, куда не доносились запахи смерти, господствующие внизу.

Дандальви, страдальчески скривив лицо, взяла в руки тяжёлый и остро наточенный кинжал мужа и принялась снимать шкуру с оленя. Это был крупный и ещё не успевший отощать самец. Мяса будет много. Им с Хоргом хватит дней на пятнадцать, а то и на двадцать. А Даргед к тому времени добудет ещё кого-нибудь.

Увидь Дандальви сейчас кто-нибудь из тех, кто знал её ранее, он с трудом бы узнал дочь Великого Князя, красоту которой воспевали менестрели от Осуваилы до Илталуилы и от Драконовых гор до низовий Шархела. Исчезла ценившаяся среди аганов нежная бледность кожи — лицо её потемнело от пронзительных ветров и солнца. Под глазами пролегали глубокие тени — результат постоянного недосыпания. Маленькие руки, когда-то белые и холёные, огрубели от работы и были покрыты множеством мелких ранок и порезов. Не было в ней и былой грации — живот вздувался, полный будущей жизнью. Впрочем, это было делом времени — пройдёт совсем немного, и сей бугор исчезнет, дав начало новому живому существу.

Волк сидел напротив хозяйки и влюблёнными глазами смотрел на неё. Дандальви, вздохнув, кинула ему кусок мяса, срезанный со спины. Зверь жадно заглотнул и вновь уставился на женщину просящим взором. "Хватит, Хорг, это мы должны растянуть как можно дольше. Не известно, когда Дагу удастся добыть ещё" — грустно произнесла дочь ард-дина.

Спину саднило, кружилась голова, но женщина не прекращала работу, пока полностью не отделила шкуру от туши. Ещё немало времени ушло на то, чтобы вынуть внутренности и разрубить оленя на несколько частей. Кишки она тащила на улицу, куда тут же выскочил волк — для него начиналось пиршество. Ноги и рёбра Дандальви развесила на дальней от очага стене, где висели замёрзшие останки давешнего козла. Небольшой кусок мяса она бросила в котелок, туда же добавила несколько горстей сушёного лука. Через полчаса дочь ард-дина уже с наслаждением хлебала вкусное варево.

Утолив голод, она вспомнила о муже. Пришлось долго очищать посудину, чтобы она не отдавала мясом. Навалив полкотелка лука, Дандальви доверху заполнила его водой и поставила на огонь. Когда содержимое медного котелка закипело, она сняла его с очага и поднялась в спальню.

-Вставай — потрясла она Даргеда — Иди, поешь.

-Спасибо. Ты могла бы просто крикнуть снизу, я бы услышал — поблагодарил он, посмотрев в окно, произнёс — Скоро рассвет. Ты ещё не спала? Напрасно, олень мог бы подождать.

-Ничего, я посплю днём — ответила Дандальви — Всё равно делать нечего. Не буду же я скрести шкуры в твоём присутствии — добавила она, едва сдерживая раздражение.

-Спасибо, любовь моя — серьёзно сказал гиалиец — Мне было бы это ужасно неприятно.

Дочери Бардэдаса вновь стало стыдно — разве её лумарг виноват, что с рождения приручен к одной растительной пище, и запах разделываемой добычи для него то же самое, что вонь отхожего места для обычного человека. И главное, Даговорг ведь чувствует, когда она злится или раздражена: видно ведь, как меняется его лицо (странно, раньше казалось, что это застывшая маска, но теперь она научилась замечать мельчайшие проблески эмоций на лице любимого), всего на миг, а потом становится таким же невозмутимым, как и прежде. Но лишь посмотрит своим всё понимающим взором, и промолчит. Иногда Дандальви казалось, что лучше бы он закричал или ударил её.

Борясь с остатками сна, гиалиец спустился вниз. Быстро уничтожив сладковатое месиво из лука и воды, Даргед накинул пропахшую кровью куртку, натянул на руки шерстяные рукавицы и вышел из дому. В руках его был насаженный на длинную ручку топор.

Вскоре Дандальви сквозь дрёму услышала стук его топора — нужно было успеть за короткий зимний день наготовить дров на ближайшие дни, которые гиалиец хотел посвятить поискам пищи для самого себя. Ибо запасов лука и орехов оставалось меньше чем на месяц.

И Даргед до глубоких сумерек рубил тонкие и не очень деревца и таскал их к башне. Рубил и таскал. Таскал и рубил. Когда в полной темноте он толкнул дверь, справа от входа возвышалась куча высотой в его рост. "Должно хватить дней на семь" — удовлетворённо подумал гиалиец.

II

Рано утром, тихонько растолкав прижавшуюся к нему Дандальви, Даргед сказал ей: "Дорогая, я отправлюсь на поиски чего-нибудь съестного. Возможно, что я заночую сегодня или даже завтра в лесу. Не тревожься обо мне".

-Постарайся вернуться поскорее — попросила Дандальви. Ей вовсе не улыбалось ночевать одной в огромной пустой башне мёртвого народа.

-Я не собираюсь уходить слишком далеко — успокоил он жену — Высоко в горах всё равно ничего не найти.

Надев на ноги лыжи, гиалиец оттолкнулся палками и заскользил, работая больше руками, прочь от башни. В мешке Даргеда лежало немного орехов и мороженой ягоды. На плече висел лук и колчан, полный стрел — на случай, если попадётся какая-нибудь дичь. На поясе висел меч — на случай встречи с теми, кто сочтёт его самого дичью. Впрочем, такое маловероятно — перевалы надёжно занесены снегом, и до весны не стоит ожидать здесь людей.

Долгие часы под бездонным горным небом. Снег на солнце слепит, до боли в глазах. Гиалиец тщательно обшаривал памятные с осени поляны и кустарники, усыпанные ранее ягодой и орехами. Чуть ниже можно было вдоволь набрать желудей в дубовых рощах, но, увы, здесь, вверху, дубы не растут.

Он наметил два хороших ягодных места, почти нетронутых птицами, и отличные заросли лещины — можно будет набрать не один мешок. Впрочем, Даргед не собирался останавливаться на достигнутом: прошёл всего один день — есть ещё время для поисков пчелиных гнёзд в дуплах больших осин, есть время и для охоты на коз или оленей.

Солнце заходило за двугорбую гору. Длинные тени легли на тянущийся по склону ельник. Довольный гиалиец нарубил еловых лап и развёл пахнущий смолой костёр. Съев несколько горстей орехов и ягоды, он лёг на кучу лапника и погрузился в оцепенение, заменяющее ему сон. Изредка Даргед просыпался, чтобы подбросить веток в огонь, и вновь дремал. Верный Хорг прижался к ногам Могучего, стараясь согреть хозяина и согреться сам.

Едва солнце, не видимое ещё за гребнем горы, бросило первые лучи на верхушки соседних вершин, человек и волк были вновь на ногах. Они карабкались по кручам, скатывались по отлогим склонам, продирались сквозь густой подлесок берёзовых рощ, медленно брели под мрачным покровом хвойников.

Даргеду посчастливилось найти дупло с пчёлами — он с наслаждением вгрызся в кусок пропитанного мёдом воска, который сумел извлечь из гнезда. Впрочем, мёду, как и ягодам с орехами, придёт черед спустя несколько дней, когда гиалиец вернётся в этот угол их с Дандальви владений с санями, что соорудил ещё в конце осени.

На обратном пути дорогу пересёк свежий олений след. Хорг заволновался — он вопросительно смотрел на хозяина: "Догнать?"

Тот согласно кивнул. Волк бросился по следу. Гиалиец медленно побрёл за ним. След уводил в густо росший молодой березняк. Даргед велел Хоргу сидеть, а сам принялся обходить заросли. Как и следовало ожидать, олень залёг здесь и дальше не пошёл.

Гиалиец шумно полез вглубь березняка. Олень бросился прочь. Слышно было, как он продирается сквозь заросли, сбивая снег с ветвей. Потом послышался негромкий удар, раздалось жалобное мычание, становящееся всё тише. Когда Даргед вышел из рощицы, всё было уже кончено: неподвижный олень стоял на согнутых передних ногах, неестественно вывернув шею. Измятый снег был забрызган кровью. Волк сидел в двух шагах от своей жертвы и выжидающе смотрел на Могучего.

"Молодец" — сказал гиалиец. Привычным ударом он отсёк оленю голову и подождал, пока не стечёт кровь.

Пока длилась охота, ветер, почти не ощутимый последние дни, усилился. Небо на севере подёрнулось серой пеленой. Даргед, уже научившийся определять смену погоды в горах, помрачнел: начиналось ненастье. А ветер всё крепчал, швыряя в лицо сбитый с деревьев снег.

Сумерки застали гиалийца в добрых двадцати харилях от башни, но под ногами лежала хорошо утоптанная и знакомая до самой мелкой кочки тропа. Вот только снег пошёл, заметая дорогу. Вскоре тропу можно было отыскать только ногами на ощупь.

Даргед шёл, шёл и шёл, пряча лицо от ветра и снега. Сейчас он находился почти на самой вершине — голой, лишённой какой бы то ни было растительности. И неожиданно понял, что потерял тропу. На расстоянии вытянутой руки ничего не видно. Положение — хуже не придумаешь: по левую руку в десяти шагах обрыв, под которым бежит меж камней ручей. Лучше всего остановиться. Но и ночевать на открытом безлесном склоне при таком ветре — самоубийство. Надо добраться хотя бы до опушки леса, до которой оставалось пара сотен локтей.

И гиалиец пошёл, осторожно пробуя снег ногой, стараясь чтобы ветер дул в лицо. Но видно то ли плохо старался, то ли ветер крутил. Земля ушла из под ног неожиданно — не помогла и осторожность. Даргед полетел в серую мглу, рассечённую мириадами белых снежных искорок. Руки его судорожно ловили хоть что-нибудь, за что можно зацепиться. И вот чудо — сильно ударившись, правая кисть ухватилась за толстый корень, торчащий из земли. Такой толстый, что рука гиалийца не охватывала и половины его.

Проклятая оленя туша в падении не отцепилась и теперь, навалившись на левое плечо, давила, мешая схватиться за корень обеими руками. Малейший же рывок, могущий освободить его от оленя, словно бы мстящего охотнику за свою гибель, мог привести и к тому, что и правая рука, едва цепляющаяся за скользкое корневище, сорвется.

Даргед готовился распрощаться с жизнью. Было невыносимо обидно и страшно — умирать, оставляя Дандальви и их ещё не родившегося сына на верную гибель. Неоткуда ждать помощи. Завыл совсем неподалёку волк — гиалиец узнал по голосу Хорга, который, верно, оплакивал Могучего.

До чего невыносимо ждать смерти. Лучше уж сразу, чтоб не мучиться. И Даргед разжал пальцы... И в этот же миг чья-то сильная рука схватила его за шиворот и подняла, поставила на край обрыва — вместе с полупустым заплечным мешком, вместе с мечом и луком, наконец — вместе с оленьей тушей, весившей не намного меньше самого гиалийца. Рядом сидел, виляя хвостом, преданный Хорг.

Даргед поискал глазами неожиданного спасителя — поблизости никого не было. Лишь вдали, в белом кружеве снега, виднелась смутная фигура. Гиалиец побежал за удаляющимся неизвестным, как был — с оленем на плечах. "Эй, подожди!" — он сам еле слышал свой голос сквозь завывания ветра — "Подожди!"

Незнакомец обернулся. Был он сед, с непокрытой головой. Лицо его изрезанное глубокими морщинами, оставалось равнодушным. Он посмотрел на Даргеда с высоты своего небывалого роста — гиалиец, в котором было без малого четыре локтя, почувствовал пред ним себя карликом. Но не одним ростом подавлял незнакомый спаситель — чувствовалось в нём нечто, что заставило изгнанника, давно ничего и никого не страшащегося, воздержаться от дальнейших попыток заговорить с ним.

Равнодушно и, как показалось Даргеду — устало, он махнул рукой: отстань, дескать, мелюзга, чего тебе ещё надо — от смерти я тебя спас, иди своей дорогой. И отвернувшись от гиалийца, великан пошёл дальше, вдоль обрыва, край которого теперь почему-то был виден. Изредка он останавливался, внимательно вглядываясь, то в землю, то в наполненный снежной крупой воздух. Вот он поднял свой посох над головой и обрушил молниеносный удар на что-то, невидимое гиалийцу. Даргеду показалось, из-под клинка в разные стороны расползлись какие-то едва заметные глазу то ли змеи, то ли черви. Вскоре неизвестный растворился в снежной мгле, словно и не было его, ветер на глазах заметал следы.