— Ты чем-то траванулась?
Я пожала плечами. Скорее всего — это остаточное явление от общения с Мечиславом. Вампир, с его ядовитым обаянием. Интересно, его можно отнести к прокисшим продук-там — или к протухшим?
— Не знаю. Можно я искупаюсь?
Сережа с тоской поглядел на ванну. Он явно рассчитывал на то же самое, но и выпих-нуть меня наглости не хватало.
— Купайся. Потом я. Идет?
Я кивнула. И, не дожидаясь, пока за парнем закроется дверь, полезла в ванну.
Минут через пять я даже смогла соображать.
Мои ощущения были простыми и в то же время очень жестокими.
Противно.
Отвратительно.
Гадко.
Первое, что я сделала, это прополоскала рот, а потом почистила зубы. Шесть раз.
Помогло плохо.
Привкус рвоты и поцелуев все равно оставался. Теперь я понимала, почему проститутки никогда не целуются. Ведь так и стошнить может. Все правильно. Умри, но не давай по-целуев без любви. А то все равно умрешь от отвращения. Не во время процесса, так поз-же.
Меня жестоко тошнило. Блин! Как я могла быть такой мразью!? Я ведь даже его не хо-тела! Если во время секса с Даниэлем я взлетала на небеса от каждого его движения, от каждого слова и прикосновения, то сейчас...
Сейчас инициатором была я. Я направляла. И я бы вела дальше, приказывала, разреша-ла и запрещала.
И что?
Да ничего!
Я была просто — роботом. Все мои мысли оказались обманкой. Свобода? Никакой сво-боды я не чувствовала. Да и есть ли она — вот такая? Что радости быть свободной, пере-ходя из одних нелюбимых рук — в другие, которым ты безразлична? Это путь вниз — и только вниз.
Даниэль!!!
От воспоминаний о любимом стало еще тошнее. Я сползла на дно ванны и разревелась в шестнадцать ручьев и всю душевую насадку.
Даниэль, почему все так получается!? Ты оставил меня одну! А я — я не могу без тебя! Я бы так хотела разговаривать с тобой, наблюдать за твоим лицом, когда ты рисуешь, зна-комить тебя с нашим городом — и со своими друзьями. Деду ты бы понравился. Ночами мы занимались бы любовью, а днем отсыпались. Я бы засыпала, уткнувшись носом в твое плечо — и просыпалась от твоего поцелуя. Ты так нужен мне. Почему я тебя потеряла, по-чему, почему, ПОЧЕМУ!!!??? Почему ты ушел!? Любовь моя, я ведь только начинала по-нимать — как это — быть с тобой. Быть — тобой.
И все исчезло. И мне приходится выживать одной. Даже не жить. Просто продлевать существование. Чтобы мои родные не огорчались. У них ведь никого кроме меня не оста-лось. Я не могу уйти за тобой. Но иногда бывает так тяжело.... Слишком тяжело для ме-ня. Что я могу сделать!? Я еще не такая сильная, как должна стать! И Мечислав просто сломает меня. Ему это будет несложно. Или — сложно?
Минутку! — проснулся временно задремавший разум. — А в чем будут состоять сложно-сти. Или их отсутствие?
Слава моему воспитанию!
Логические цепочки я научилась строить с трех лет. Вот как думать научилась, так и на-чала. И сейчас колесики привычно щелкали в заданном режиме.
Я безумно любила Даниэля. Было?
Было. Есть — и будет. Любила, сейчас люблю, и буду любить. Когда-то я смеялась над Ромео и Джульеттой. Дура. У этих детей хватило смелости уйти — вместе. У меня и того нету. Я слишком труслива чтобы умереть рядом с телом любимого человека. Остается только память о своей любви. О тех нескольких часах, которые мы были вместе.
По телу прокатилась волна истомы. Даже память о нашей первой ночи — и та заставляла меня мурлыкать довольной кошкой. Я испытывала с Даниэлем огромное удовольствие. Так?
Так.
А сейчас я как колода. Так?
Так — так — так...
И тик, и так...
Я просто не люблю того же Сережку. И испытываю от поцелуев с ним только омерзе-ние!
Но я ведь и Мечислава не люблю!
Господи, как прекрасно!!!
Главное оружие Мечислава в борьбе против меня — секс. Он может возбуждать каждым словом, каждым взглядом, каждым прикосновением. Но ведь это все мелочи!
Мелочи? А Эйфелева башня — всего лишь большая зубочистка!
Хорошо, хорошо, пусть не мелочи! Но если я не влюблена в него, я просто не получу никакого удовольствия от секса.
Ой ли? А кто был готов переспать с ним, тогда, на глазах у всех вампиров и оборотней? Пушкин А. С.?
Лермонтов М. Ю.! Не надо забывать, тогда Даниэль еще был жив! А сейчас его нету....
Его нету, а я не нашла ничего лучше, как попробовать переспать с первым встречным сопляком!
Я чуть не взвыла в голос. Хорошо, что вовремя заткнулась, а то соседи вызвали бы мен-тов.
Что такое предательство и с чем его едят? Предательство ли — решить переспать с кем попало после смерти любимого человека? Сложный вопрос. А если подойти к нему по-другому?
Учитывая все обстоятельства моей жизни — и все, что мне предстоит впереди... Если бы Даниэль сейчас вернулся — он осудил бы меня?
И разум спокойно и осознанно подсказал короткое слово.
Нет.
Даниэль понял бы меня! Эта попытка, да даже не случайная связь, а всего лишь ее на-метки, дала мне новое понимание себя. Теперь я знала, как буду реагировать на совер-шенно безразличного мне мужчину.
Но было и что-то еще.
Я решительно тряхнула себя за шкирку. Лгать можно другим. Но себе и родным — не стоит. Проиграешься.
Стыдно признаваться? А соблазнять первого попавшегося мальчишку стыдно не было? Он ведь даже свободу воли сохранять не смог. Я осуждаю Мечислава? Но вампир нико-гда не поступал со мной так, как я хотела поступить с ни в чем не повинным мальчиш-кой.
И наконец из глубины души вылезло самое неприятное.
Мечислав возбуждал меня. Слишком. И мне хотелось отомстить ему за реакцию своего тела. За это предательство самой себя. Лучше уж с кем угодно, только не с некоторыми клыкастыми зеленоглазыми, так вот.
Неприятно звучит. И ощущать себя... такой дрянью тоже неприятно. А что поделать? Это уже не от меня зависит. Что сделано — то сделано.
Даниэль бы понял, его ведь тоже вела целесообразность. Родные не узнают, Мечислав — тоже. А если и узнает — какая разница.
Так что хватит переживать. Больше я такой ошибки повторять не должна. Или все-таки сохранить мальчика при себе — как противовес Мечиславу?
Юля, ты сама-то себя слышишь? И как, не смешно? Это — и в противовес? Ага, на од-ну чашку весов кладется статуя Свободы, а на другую — ее фотография. И уравновеши-вай, как хочешь. Не получается? Странно, странно...
Ладно. Хватит над собой издеваться. Пользуясь знаменитым рецептом, подумаю об этом завтра!
Я встала и решительно вышла из-под душа. Сережа щелкал пультом телевизора, лениво развалившись в кресле.
— Как ты?
— Жить буду. В ванную пойдешь?
— Спрашиваешь!
— Утверждаю. К тому же через час должны прийти мои родители. Хочешь с ними уви-деться?
Сережа подлетел из кресла, как в зад укушенный.
— А... я... э...
— Правильно. Оженят еще, а нам с тобой рано. Так что поднимайся — и в душ. А я пока на кухню. Яичницу ты себе заработал.
— А еще что-нибудь? — уточнил мальчик. Это он на продолжение намекает? На следую-щее свидание? Или на компенсацию за моральный ущерб? В любом случае у него пол-нейший облом. Гусары денег не берут, а что до продолжения — противно. Все что надо я себе уже доказала, остальное — перебьется. Но молодежь бойкая пошла, м-да...
Интересно, почему я думаю о нем, только как о мальчике? Потому что меньше тридцати для меня уже не возраст? Или меньше трехсот?
— Можешь обойтись и без ужина. Я сейчас подсушу твои вещи утюгом — и выметайся.
— Какие мы серьезные...
Это должно было прозвучать игриво, но прозвучало пошло. Кто только пишет реплики для этих голливудских сериалов. И кто только смотрит эту мерзопакость!? Хотя мне ли швыряться камнями? Я ведь в первые два месяца, пока жила одна, по три-четыре фильма за ночь смотрела. Главное, чтобы были свет и звук. Хоть какая-то иллюзия живого.
Но одно дело — смотреть эту гадость, чтобы кошмары по углам не прятались, а другое — вот так, для развлечения. Да еще и цитировать.
— Я предоставила тебе выбор. Если ты считаешь, что моя слабость — это повод для по-кровительственного тона — советую быстрее распрощаться с этим заблуждением. Для твоей же пользы.
Кажется, до Сережи что-то дошло. Он подошел поближе и по-собачьи взглянул мне в лицо.
— Что-то не так?
— Все так. Иди, прими душ, и поговорим за столом. Только быстро. Как в армии.
— Я там не был, слава богу.
Я фыркнула.
— Это тебе большой минус.
— Че-его? Я что — дурак, в эту давиловку идти?
А что — умный? Вот не заметила...
И его отношение к армии меня задело. Мой дед — воевал. А меня вырастили на рассказах о войне. И, кстати, деду чертовски нравились и сейчас нравятся слова Сталина: 'Вати-кан — сильное государство? А сколько у него дивизий?'.
Армия — это мышцы страны. Если они атрофируются — лучше никому не будет. Вы — проживете с атрофированными мышцами? Не имея возможности пошевелить рукой или ногой, да даже просто голову поднять?
Правильно.
Вот и страна не выживет, если у нее не будет сильной и боеспособной армии. А при та-ком всеобщем отношении, как Сережкино... Печальное нас ждет будущее, если Госдума наконец не прекратит разворовывать страну и не возьмется за ум. В частности — за нор-мальное финансирование армии.
Хоть сами бы, уроды, подумали — рубят сук, на котором сидят! И они, и их дети, если ЭТО — вот то, что я вижу иногда в телевизоре, вообще размножается стандартно, а не как плесень, к ним будет такое же отношение, как к плесени. Если не будет России, а русских загонят в резервации, как в свое время американских индейцев (и не надо мне вопить за нынешнее цивилизованное время!). Не надо! Какая блин, цивилизация?! Про-сто обезьяна с дубинкой поменялась на обезьяну с атомной бомбой. А что мозги, что по-вадки — все обезьянье. Кто не верит — пожалуйста. Смотрим вместе заседания Госдумы. Нет такой мерзости, на которую не пойдет капитал ради трехсот процентов прибыли. А что у нас останется, когда разворуют все природные ресурсы? Пра-авильно. Территория. Начнется мировая война. И рано или поздно накроет всех. И на Канарах не спасешься. Ядерная зима — она всю планету накроет.
Сереже я все это выкладывать не стала. Противно.
— Ну, твои умственные способности я не тестировала. Ай-кью у тебя сколько?
— А... это...
— Иди в ванну...
— Хорошо.
Сережка повиновался. Я придирчиво осмотрела гостиную. Не создана как-то эта комна-та для сексуальных безумий. И тем более для больной женщины. Диван — уголок, кресло, стенной шкаф, компьютерный стол и полки с книгами — не самое приятное окружение для фантазий в духе Эммануэль. Да, еще мольберт забыла. И как мы его не своротили? Когда я блевала, а Сережка бегал кругами?
Чудом, не иначе.
Но, тем не менее, следов почти не осталось. Придется только ковер отчистить и диван оттереть. Хорошо, что я выбирала практичные вещи. Ничего белого. Диван — темно-коричневый, ковер — светло-коричневый, вот стены — те в белых, розовых, бежевых и перламутровых тонах, а шкаф — кремовый. Получилось не так и плохо. Особенно с цвет-ными пятнами картин над диваном и компьютером.
Я подумала еще немного — и набрала телефонный номер. Откликнулся автоответчик.
— Это Константин Сергеевич. Оставьте свое сообщение после звукового сигнала.
— Константин Сергеевич, — негромко произнесла я. — Это Леоверенская. Юлия Евгеньев-на. Вы звонили мне вчера днем. И буду рада завтра поговорить с вами в любое выбранное вами время. Либо до десяти утра — либо после четырех часов вечера. Сейчас я дома и жду вашего звонка.
Думаю, этого ИПФовцу хватит.
В ванной шумела вода. Я просушила вещи утюгом и стукнула в дверь. Парнишка высу-нул руку, и я отдала ему брюки с рубашкой. Чуть-чуть прибрала в комнате. Как следует все уберу после его ухода. Потом Сережка высунулся уже одетый и прошлепал на кух-ню.
— А что у нас есть поесть?
— Бульон с котлетами и бутербродами.
Наготовил Славка на целую армию, что ж никого не побаловать?
Сережка уплетал за обе щеки.
— Это ты готовишь?
— Нет. Чай, кофе?
— Кофе.
Кофе я терпеть не могла, разве что растворимый из пакетиков. Хотя там кофеина днем с фонарем не
сыщешь. Пришлось вставать, доставать из шкафа коробку с разными сортами 'лучший, несравненный, идеальный — три в одном' — и предлагать на выбор. Потом я залила паке-тик 'Маккофе' кипятком и плюхнула на столик вазы с пряниками и конфетами.
— Я за тобой попозже вечером зайду? Когда родители уйдут?
— Зачем?
— Погулять пойдем...
Я фыркнула. Радость моя, вечером я гуляю с компанией оборотней.
— Сережа, давай поговорим, как взрослые люди. Мы встретились — хорошо. Пытались провести вместе время — не получилось?
— Ну... да...
— Значит — не судьба. Мы совершенно чужие люди. Ты не знаешь меня, я не знаю тебя, так?
— Да. Но я и хочу узнать тебя получше.
— Зачем?
— То есть — зачем?
— Зачем тебе меня узнавать? Ты симпатичный, с чувством юмора, нахальный. С тобой любая девчонка
пойдет.
— Но не ты?
Самое главное он уловил. Умничка.
— Я рада, что ты это понимаешь. Я не могу встречаться с тобой.
— Почему? Родители?
— Нет.
— Ты же не замужем?
— Бог миловал.
— Тогда что нам мешает? Нам было хорошо. И будет...
— Не будет.
— Почему?
Интересно, что говорят в таких случаях другие женщины? Сказать, чтобы отвалил по-хорошему, пока не стало по-Мечиславовски? М-да, представляю, как будет издеваться надо мной вампир.
— Сережа, постарайся меня понять. У меня совсем другая жизнь.
— Ты хочешь сказать, что твои родители богаче? Но я же не предлагаю тебе замуж. Погу-ляем, потом разбежимся. Или ты стесняешься? Из-за того, что тебе стало плохо? Но это физиология! Отравиться каждый может. И я, и ты, и президент России. Зачем все рвать сейчас? Все ведь может быть очень неплохо.
— Потому что я к тебе ничего не чувствую. А почувствовать мне не позволят.
— Кто?
От необходимости отвечать меня избавил звонок телефона.
— Собирайся и выметайся. Скоро мои предки придут.
Я подняла трубку.
— Да?
— Юлия Евгеньевна?
— Да. А...
— Это Константин Сергеевич.
— Вы получили мое сообщение?
— Да. Юля, вы не возражаете, если я к вам заеду завтра в час дня?
— Что вы. Буду ждать.
— У вас найдется достаточно времени?
— Достаточно — это сколько?
— Нам надо обсудить очень серьезную проблему.
— По телефону вы никак не можете мне сказать, что произошло?
— Нет. Простите.
— Бог простит. А черт не осудит. Константин Сергеевич я вас буду завтра ждать. До свидания?
— До свидания.
Сережа уже стоял в коридоре.
— Я зайду завтра?
— Нет.
— А послезавтра?
— Нет.
Игривый тон сменился недоуменной гримасой.
— А...
— Я не могу встречаться с человеком, который ТАК относится к доблестной российской армии, — печально провыла я. — Прощай! Не вспоминай лихом, вспоминай водкой.
