Цветное шитье

Маленькая моя...

Маленький мой, так называл меня Энцо. О синелицый бог, и в глубине суши убереги меня от тоски и соблазна!

Фома хмыкнул, преувеличенно внимательно созерцая окрестности. Хотя, возможно, он с нетерпением ждал нашей следующей остановки — в его родном городе.

Лошади бежали резво, рессоры не подводили. Мы планировали добраться до Парижа через полмесяца.

Меня несколько смущал факт, что бравый кавалер Рауль едет верхами, а я, как нежная барышня или пожилой учитель, сижу в мягкой карете. Мои сомнения подкреплял мастер, который время от времени заглядывал в окно и скалился не лучше своей лошади.

Его присутствие волновало, потому, что Энцо предположил...Потому что был высказан протест. Потому что Рауль мог проявить ко мне интерес сексуальный.

Ну нет.

Нехорошо ожидать подножки от учителя. Нельзя быть таким подозрительным. Чем я могу заинтересовать любого другого мужчину, кроме Лоренцо? Только не сходством с барышней! Умру от стыда.

Умру? Я, паяц, шут, для которого переодевания и перевоплощения — всего лишь маска и способ заинтересовать и повеселить публику? Когда я стал таким щепетильным?

Я знаю, когда.

Марко. Лоренцо. Джулия.

Фома рассказывал о красотах Падуи, а я прикидывал свои дальнейшие действия. И смеялся над собой: возможно, я слишком подозрительный, а Энцо слишком ревнивый.

В Падуе мы пробыли недолго, всего лишь проехали мимо собора, да Фома затащил нас на минутку во двор своего дома, заросшего оливами. Родных у него не осталось, но смотритель, радуясь продолжающейся свободе от контроля, завалил нас корзинами с едой и пожеланиями благополучного пути.

— Лучше бы вина предложил, — морщился Рауль. И мы, конечно, приобрели его по пути немало.

Вот так и начиналось наше путешествие: в разумных и познавательных беседах с учителем философии и в пикировках с Раулем.

В Вероне я подвергся первым серьезным нападкам со стороны Рауля. Город Ромео и Джульетты, казалось, разбередил нечто в душе мастера, потому что он стал язвителен так явно, что вызвал недоумение на лице Фомы.

В гостинице, где мы остановились, Рауль вел себя по отношению ко мне подчеркнуто, как к женщине. Вставал при моем появлении, отодвигал стул, наконец, предложил мне показать лучшие лавки с кружевами и косметикой.

Я призвал все свое чувство юмора, весь опыт, чтобы достойно противостоять атакам мужчины, в глазах которого я видел вопрос: почему он нравится моему любовнику?

Фома откровенно смеялся за ужином на наши пикировки. Надеюсь, я не посрамил своего уличного мастерства. Да и шутом при синьоре Марко я был, вроде, неплохим.

Но на ночь я предпочел закрыть на ключ свою дверь. И настороженно прислушивался, пока не услышал тихий поворот ручки.

Не получилось у него! Я спокойно уснул, а утром обнаружил, что дверь моя отперта. И встретил насмешливый взгляд мастера Рауля.

Выяснять отношения на основании подозрений глупо — и небезопасно. К тому же мы спешили добраться до Сорбонны к началу занятий. Наш путь лучше было закончить в относительно сухие и светлые дни сентября, до равноденствия, после которого начиналась и тьма, и непогода, и нашествие недобрых духов.

Милан миновали без остановок и приключений. Я пытался читать книгу, но буквы прыгали перед глазами, как колеса кареты по ухабам. Конечно же, для одного из колес испытания закончились плачевно, пришлось менять.

Так мы и остановились на ночлег в виду городских стен.

И свободно от насекомых и прочих неудобств постоялых дворов, и на природе.

— Городское дитя, — ласково определил Фома, глядя, как я ношусь по поляне, нюхая листочки, покрытые дорожной пылью.

— Успокойтесь, молодой господин, — насмешливо сказал Рауль. — В парке виллы Дожа деревья не хуже и уж точно чище.

— Дома — не дикие. И запах у них другой, — ответил я и вернулся к костру.

Выехали еще до рассвета. Хотели ехать сутки без перерыва, объехали околицами Турин, но сразу за городом пришлось остановиться на ночлег: внезапно захромала одна лошадь, бегущая в поводу. Мастер Рауль осмотрел копыто и остался недоволен. Он даже предложил вернуться в Турин, но мы все равно не успевали до ночи.

Они напали подло и нагло: в сгустившихся сумерках, недалеко от тракта мы никак не ожидали появления разбойников. Скорее, можно было наткнуться на обнаглевшие от недоборов остатки охраны обнищавшего сюзерена, с которыми можно было договориться при помощи нескольких монет, чем пострадать от людей, рискующих собственной шеей.

Нас у костра было ясно видно. Первым поплатился кучер в своей яркой одежде цветов Лафорца. И до того простолюдины, если не видели, как он сходил с облучка, принимали возницу за аристократа в зеленом и синем с позолотой — Марко не скупился на дорогие ливреи для челяди, стремясь и здесь подчеркнуть величие древнего рода. Поэтому мы, остальные, в своей темной одежде выглядели воробушками на фоне павлина.

Первый же арбалетный болт сразил насмерть кучера. Второй попал в Фому, и он сразу откинулся, заливаясь кровью.

Потом я понял, что наше счастье состояло в том, что у разбойников не было больше ни болтов, ни стрел.

Все оружие осталось в карете. Но Рауль всегда был при шпаге, да и я из опасений проверки с его стороны и покушений на свою — хаха! — честь тоже держал клинок при себе.

Нападавших было с десяток. Но вооруженных, слава богу, меньше, чем алчных.

В колеблющемся свете костра я видел, как разбойники грабят карету.

Остальные накинулись на нас. Рауль ногой подкинул котелок с похлебкой, висящий над костром, прямо в лицо одному, тот завизжал поросенком и бросился на землю.

Я сразу понял, что мне не отбиться. И встал так, чтобы по мере сил защитить спину мастера. Он спасет нас.

Пришлось вертеться быстрее, чем мясо на вертеле, потому что Рауль делал такие резкие и неожиданные выпады, что мне пришлось ради сохранения собственной жизни приспособиться. Я просто чувствовал спиной тепло его спины, гибкость торса, и сам отклонялся в нужную сторону, успевая парировать удары, направленные и на меня. Конечно, их было намного меньше, потому что разбойники поняли, кто их главный противник.

Казалось, моя голова, как у совы, поворачивается вокруг шеи. Иначе бы я не видел, как безжалостно убивает Рауль. Не верится, что он обычный учитель фехтования. Пусть даже элитный.

Его удары были скупыми и точными. И отнюдь не в духе дуэльного кодекса. Тут и я вспомнил кое-что из подлых уличных приемчиков.

Когда у меня выбили шпагу из рук, я подкатился под ноги нападающему, вывернулся, вонзил кинжал ему в колено, а когда он упал, воя, перерезал ему глотку.

И только тогда уполз в кусты, выворачивая желудок, потому что увидел, что перед мастером Раулем уже нет противников. И с его спины — тоже.

— Ничего, ничего. Блюй, мальчик, это нормально после такого боя, — на лицо мне лилось белое вино, я понял по вкусу. — Суки перепутали бутыли и утащили с собой воду.

И он вытер мне лицо ладонью.

Я смотрел на мастера, захлебывающегося смехом. А потом кинулся назад, к Фоме.

Он был еще жив. Арбалетный болт торчал из его груди. Кровь запеклась на одежде и темной луже под ним.

Рауль подновил костер сушняком. Стало светло — или мне показалось, что я вижу четче, чем днем?

Философ был в сознании.

— Детка, ты прекрасно сражался. Ты уже мужчина. А я так боялся...

Кажется, у Фомы начинался предсмертный бред. Я не мог в это поверить! Не оставляй меня!

Рядом со мной опустился на колени Рауль.

— Не трогай болт, — тихо предупредил он. — Без лекаря и Святого Духа мы ничем не поможем.

Учитель философии все же улыбнулся краешком окровавленного рта. Поднял и тут же уронил бессильную руку.

— Доминико.

Он впервые назвал меня по имени.

— Доминико, у меня на груди ключ и документы.

Я с трудом раскрыл заскорузлый от крови ворот, боясь прикоснуться к болту.

Мастер Рауль стоял над нами со шпагой, настороженно глядя вокруг в опасении, что разбойники вернутся. Время от времени издавал особенный свист, которым хозяева подзывают лошадей. Сколько информации хранится в бедной голове шута!

Я нашарил большой витиеватый ключ и пропитанный кровью свиток. Вынул и показал Фоме.

В голове звенела только одна мысль: Не покидай! Молитвы перемешивались в моей голове, но я не знал, услышит ли меня бог морских глубин на суше. Я даже имени его не знал...

— Позови Рауля, — кровь пузырилась на губах учителя, он отходил, и это было ясно даже мне.

Рауль опустился рядом на одно колено, как рыцарь перед королем.

— Рауль, мой дом и все мое имущество — твое. Сохрани мальчика. Он будет...— в горле Фомы забулькало, выплеснулась кровь.

Мастер опустил веки умершего.

А потом долго утешал меня, дрожащее ничтожество. Слава богу, не гладил по голове, а просто держал, пока я не перестал рыдать.

До утра мы вырыли две ямы — для Фомы и кучера, благо, лесная земля поддавалось легко. Лопата на задке кареты — чтобы помогать выбираться из глубоких колдобин — разбойникам не приглянулась.

Уже рассветало, когда мы принялись разбираться, что же нам осталось еще в карете. Оружие исчезло. Драгоценности и деньги тоже. Хорошо, что в полах моей одежды Теодора зашила немало золотых, и, как выяснилось, в поясе Рауля тоже были ценности...

Лошадей из упряжи увели. Но Раулю удалось приманить свободных: своего коня и еще двух.

Я уже не воспринимал тяжкого запаха смерти на поляне.

С недалекого тракта уже слышалось скрипенье телег, голоса людей, фырканье лошадей.

Карета нам стала не нужна. Мы собрали оставшиеся припасы. Вывалянные в пыли, будучи отмытыми, они могли еще быть съедобными. У меня и рука не поднялась бы выкинуть копченый окорок.

Рауль был деловит и сосредоточен. Ни одной шуточки. Ни одной подколки, хотя я постоянно шмыгал носом от подступающих слез.

Я упорно искал и нашел. Дерево пялец треснуло под чьей-то ногой, но вышивка была цела. Я отряхнул цветное шитье от пыли, свернул и уложил во внутренний карман на груди, где уже лежал клочок первой волшебной вышивки Джулии: свеча и два бутона: розовый и синий.

от 29.04.10

Мы выехали на тракт, остановились на обочине. Немалое количество путников и грузов указывали, что поблизости большой город. Удивляла наглость разбойников.

У нас были две верховых лошади и одна в поводу, на которой висела небольшая поклажа: все, что осталось после нападения. Эта лошадь, захромав, и заставила нас накануне остановиться на ночь.

— Что будем делать? — прищуренные глаза Рауля рассматривали проезжих, как будто он надеялся увидеть вчерашних грабителей. А, может, и вправду надеялся узнать. Как-нибудь я расспрошу мастера фехтования о его прошлом. — Возвращаемся домой?

— Ни в коем случае, — тут же ответил я. — Синьор Марко хотел, чтобы я успел к началу занятий. И...

Я замолчал, Рауль обернулся и пристально поглядел, как будто мысли мои были ему известны. Да я и не хотел скрываться после того, как мастер фактически спас мою жизнь. Когда мы сражались вместе.

— Я не уверен, что смогу сдерживаться...Избегать отношений с Лоренцо, если мы сейчас вернемся. Я думал, расстояние и время помогут забыть...

После долгой паузы я с удивлением услышал рассудительный голос Рауля:

— Дай себе отчет, что оставшихся средств недостаточно, чтобы добраться до Парижа при той степени комфорта, которая предполагалась. Нам придется ночевать или в поле, или в дешевых постоялых дворах, скудно питаться и ехать верхом чуть ли не сутками, а ты... — Я приготовился услышать "мальчик нежный", но Рауль продолжил. — Ты не привык длительное время проводить в седле. Советую вернуться. Я провожу тебя до виллы Дожа и уеду: покойный Фома подарил мне дом, которого у меня никогда не было. Лоренцо будет только твоим.

— Ты соблазняешь меня? Предлагаешь легкий путь? — я не на шутку рассердился. Даже после ночного боя мастер считает меня непригодным для мужской жизни!

Кажется, он понял мои чувства. Улыбнулся, уложил свою ладонь на мою, вцепившуюся в холку лошади, сжал.

— Я не хотел тебя обидеть. Ты отлично показал себя в ночной схватке, без тебя меня могли ранить, а то и убить. Если ты готов на ограничения, на испытания, мы продолжим путь. Но в Турин придется вернуться, чтобы перековать нашу лошадку. Или продать ее, что будет неразумно.

В Турине за нашу породистую лошадь предложили слишком мало, по мнению Рауля. Поэтому он лично проследил за перековкой и сопутствующими лечебными процедурами и вернулся на постоялый двор хмурым, как осенние тучи над Верхней Венецией.

— Я оказался прав! — он врезал кулаком по столу. Заказанные мною блюда и пустые кружки подпрыгнули.

Я, по совету Рауля, еще в лесу взрезал один из маленьких тайничков в изнанке своего камзола. Теодора, мастерица, окружила каждый золотой отдельным волшебным швом, и его можно было изъять из своеобразного кармашка. Рауль взял монету и сразу же сказал хозяину первого же встреченного нами постоялого двора:

— Мужик, я люблю немногословных. Остальным отрезаю языки. Получишь еще одну такую, если будешь выполнять мои распоряжения.

Вот и сел он напротив меня, и произнес загадочную короткую фразу, выхлестал кружку вина и продолжил:

— Есть у синьора Марко и, соответственно, у тебя недоброжелатели. Подкова была с секретом. Бедная лошадка. Просто счастье, что оказалась настолько нежной, что засунутый шип сработал невдалеке от дома. Или по времени так и было задумано?

Вилка в руке мастера застыла над блюдом с жарким.

— Блядь, — выругался он. — Кто-то запланировал нашу остановку под Турином. Или еще раньше — посреди безлюдной местности. Мальчик, тебя никто не может ненавидеть до такой степени. Значит, Марко. Какие у вас отношения, ведь этот кто-то уверен, что нанесет ему вред через тебя?

— Я признанный и зарегистрированный наследник дома Лафорца и дома Лаверна. И оберегаю честь семьи моей невесты — Орсеоло.

Я гордо вздернул подбородок, но в груди и животе похолодело. Значит, с изгнанием доктора Альберто и смертью одного из руководителей Гильдии купцов — противников Марко, ничего не закончилось? А ведь мы последовали маршрутом, предложенным Гильдией...

Как ужасно, что мы посреди суши, и ни отцовская Гильдия гондольеров, ни морской бог не могут нам помочь. На мгновение мелькнула мысль вернуться под защиту Марко и семьи, но я отверг ее как недостойную. Конечно, меня примут в объятия, утешат, но буду ли я достоин даже своей милой невесты?

Доверяю ли я мастеру Раулю?

Да.

Кажется, я сказал вслух.

Рауль отложил вилку на мгновение, чтобы сказать мне:

— Доминико, — он тоже впервые назвал меня по имени, как и Фома перед смертью...Я поспешил стереть сравнение.

— Доминико, после того, как ты защитил мою спину, я не могу относиться к тебе иначе, как к боевому товарищу. И я не предам тебя, как не предавал синьора Лафорца во времена нашей молодости.

Я встрепенулся. Настала пора задать мастеру интересующий меня вопрос.

— Ты ведь воевал, правда?