— Я пасанта Фьюченца, заместитель директора больницы. Слушаю вас, дети мои, — устало произнесла она.
— Женщина примерно двадцати пяти лет, сильное физическое и нервное истощение, — быстро проговорила Риса. — Алкогольной зависимости нет. Отчетливо выраженная гипогликемия, мозговая активность на грани необратимого коллапса. Уровень инсулина и щелочной показатель крови более-менее в норме. У вас есть отделение интенсивной терапии, сэрат дэйя?
— К лицам духовного звания, дитя мое, положено обращаться "тесса". Она твоя родственница?
— Нет. Мы просто нашли ее на улице.
— И не пожалели сил, чтобы принести сюда, дитя? Такое делает вам честь. Мало кто сегодня способен не остаться равнодушным к чужой беде. Но я, боюсь, ничем не могу вам помочь. Больница переполнена, и несчастную просто некуда положить. Да если и найдем место, что мы можем сделать? У нас нет даже простых лекарств, а интенсивная терапия... Боюсь, я слабо представляю, о чем речь.
— Но ведь у вас больница!
— Не столько больница, дитя мое, сколько приют для умирающих. Мы молимся за них, но Господь не всегда отвечает на наши молитвы. А у тебя в руках ребенок?
— Он мертв, тесса Фьюченца.
— Ох...
Монашка осенила себя косым знамением, прикоснулась к висящему на груди простому стальному Стабилону, сложила руки и замерла, шевеля губами.
— Да пребудет его душа в садах наслаждений, — наконец вслух сказала она. — По крайней мере, в наших силах позаботиться о похоронах.
— Он мертв, тесса, — в голосе Рисы скользнули нетерпеливые нотки. — Ему уже ничем не помочь. Сначала следует позаботиться о живых.
— Как я уже сказала, дитя...
— "И выйду я к людям, и принесу покой Ваххарона их душам, а покой бальзама — их телам. И не уйдет отвергнутым никто, алчущий исцеления".
— Ты цитируешь Постулат святого Мейсера... — прошептала монашка, снова осеняя себя знамением. — Ты веруешь в Ваххарона, дитя мое?
— Я атеист, тесса. Но я твердо знаю, что вступившим на путь служения людям слово "бесполезно" следует забыть раз и навсегда. Есть долг, все остальное неважно.
— Впервые в жизни меня сумела так устыдить неверная, тем более юная девушка... — монашка опустила взгляд. — Спасибо, дитя, что напомнила мне о долге. Я постараюсь найти койку, но ничего сверх того не обещаю.
— Я помогу, тесса. У вас найдется штатив для капельницы?
— Да. Но...
— Вы кормите больных?
— Не слишком вкусно, дитя, но кормим. От голода у нас не умирают.
— Я знаю, как оказать первую помощь. Но она сильно истощена, и ей потребуется хорошее питание.
— Ты так хорошо разбираешься в медицине? Как тебя зовут?
— У нас нет времени на пустые разговоры, тесса. Мы должны отнести ее в палату.
Монашка вздохнула.
— У нас нет мужчин-санитаров. Боюсь, вака, тебе придется потрудиться еще раз.
— Дотащу как-нибудь... — проворчал Кирис.
И дотащил. Я сильный, твердил он себе все четыре лестничных пролета и два десятка метров извилистого коридора, я очень сильный. Только на голову долбанутый. Карраха, почему я занимаюсь всякими глупостями? В ноздри бил острый запах дерьма, мочи, хлорки и еще чего-то сладковатого и непонятного. Облупившаяся серая штукатурка на стенах, осыпавшийся потолок, переполненные палаты и кровати, кое-где стоящие прямо в коридоре вдоль стен, вызвали у него острую тоску. Он всей душой ненавидел врачей и больницы, и сейчас ему хотелось только одного: сбежать.
Но все плохое когда-то кончается. Когда он почувствовал, что сейчас рухнет без сил, монашка сказала:
— Сюда, вака. Палата мужская, но место и в самом деле последнее. Хотела я сюда перевести из коридора... — Она осеклась и махнула рукой.
Палата больше походила на чулан: шириной метра в два, длиной в четыре, и узкое оконце под самым потолком. Даже ламп нет, только естественный свет из коридорных окон. Кирис свалил свою ношу на узкую кровать из деревянных досок, прикрытых тонким матрасиком без простыни и, не удержавшись, сел на пол рядом.
— Вот и все, вака, — монашка протянула руки и приняла у Рисы сверток с мертвым ребенком. — Мы позаботимся о теле, а ты помоги несчастной, если знаешь, как. Врач у нас только один, приходящий, и он должен вот-вот появиться. Я пришлю сестру, она поможет устроить болящую.
— Спасибо, дэйя... тесса, — кивнула Карина. — Мне потребуется штатив для капельницы, и еще женщину нужно избавить от грязных тряпок, вымыть и переодеть в чистое, хотя бы в простую ночную рубаху. И еще нужны одеяло с подушкой.
Монахиня повернулась и ушла по коридору. Кирис поежился, оглядываясь.
— Ну и местечко, — пробормотал он.
На других трех кроватях в палате лежали мужчины. Все они то ли спали, то ли были без сознания: двое тихие, а третий все время постанывал и всхрапывал, блестя полосками белков из-под полуприкрытых век. Укрывающее его тонкое одеяло сбилось и сползло на пол, и в разрезе рубахи большой шрам на груди, словно от ожога, в полумраке казался багровым.
— Кир, помоги, — попросила Риса. — Нужно ее раздеть.
— Э-э... — Кирис почувствовал, что краснеет. — Я вообще-то парень, если ты не заметила.
— Ну и?
— А она женщина.
— Кир, она умирает. Неважно, женщина или мужчина, условности сейчас неважны. Я должна осмотреть ее и понять, нет ли у нее серьезных травм и повреждений кожи.
— А...
— Хорошо, ты прав. Тогда иди домой. Спасибо, ты и без того очень помог.
Кирис помялся. Ему страшно хотелось свалить отсюда на максимальной скорости, но что-то его останавливало. В конце концов, как такая мелюзга собирается ворочать взрослую бабу, пусть и истощавшую?
— А нас не погонят отсюда? — наконец спросил он.
— Не должны. Кир, если решил остаться, действуй. Если нет, завтра встретимся в школе.
Мысленно пожав плечами, Кирис помог приподнять женщину и стащить с нее гору вонючего тряпья, когда-то, вероятно, являвшегося кофтой, блузкой, лифчиком и тому подобной женской сбруей. Потом настала очередь нижней половины. Ворочая тело, он старался смотреть в сторону, но его взгляд то и дело цеплялся то за маленькие тощие груди, то за ягодицы и ложбинку между ног. Уши горели. Он втайне гордился, что давно потерял девственность — некоторые знакомые девчата, промышлявшие проституцией, иногда затаскивали его в постель просто так, бесплатно, ради удовольствия потискаться с юнцом. Но одно дело, когда женщина снимает одежду добровольно, и совсем другое — когда раздеваешь ее бессознательную, словно силой.
— Все в порядке, — констатировала Риса в конце концов. — Старые синяки и ссадины — наверное, ее били, но ничего серьезного. Где медсестра? Или про нас забыли?
В коридоре прозвучали быстрые шаги, и в палате появился новый персонаж. Парень на вид лет двадцати или около того, невысокий, но гибкий, в тонкой рубашке, обтягивающей торс, вошел так по-хозяйски, словно его здесь ждали. Ни слова не говоря, он протянул Рисе белый пластиковый пакет с нарисованным на нем трехглазым черепом Хомма. Та так же молча приняла его.
— Я Марик, — сказал парень, обращаясь к Кирису. — Спасибо, что помогаешь.
— Кир, — буркнул Кирис. — Не за что.
Откуда он взялся? Как их нашел? И что принес?
— Марик, поищи медсестру, пожалуйста, — попросила Риса. — Она куда-то делась. Нужны подушка, одеяло, ночная рубашка и штатив для капельницы.
— Понял, — юноша кивнул и вышел.
— Так... — Риса оглянулась по сторонам. — Надеяться на нормальные условия, конечно, не приходится. Кир, извини, но придется смутить тебя еще раз.
Она сдернула с себя блузу, обнажившись до пояса (ну почему в ее возрасте она не носит лифчик?), села на пятки и расправила одежду перед собой на полу. Кирис понимал, что следовало бы отвернуться, но он не мог оторвать взгляд от смутно белеющего в сумраке тела и грудей с маленькими розовыми пятнами сосков.
— Что ты делаешь? — хрипло пробормотал он, чувствуя, что начинает совершенно неуместно возбуждаться. — Так же нельзя...
— А у меня есть выбор? — осведомилась девушка, быстро раскладывая на блузе содержимое пакета: упаковки с одноразовыми шприцами и ватой, флаконы и пузырьки с жидкостями, еще какие-то свертки и пакетики. — Я же не могу на грязный пол стерильные материалы... Кир, думай обо мне, что хочешь, но только не мешай. Можешь смотреть, сколько влезет, мне все равно.
Со страшным усилием воли отведя взгляд от ее груди, Кирис принялся наблюдать за ее уверенными быстрыми движениями. Шарик из ваты — вскрытая бутылочка со спиртом (его запах тут же добавился к богатому местному букету, к которому Кирис уже слегка притерпелся) — отогнутый жестяной лепесток на большом флаконе — игла, прокалывающая резиновую пробку — прозрачная жидкость, наполняющая шприц до отметки в три току...
— Подержи, — Риса протянула наполненный шприц Кирису. Затем она отрезала узкую полоску пластыря, вытащила из бумажного пакетика матерчатый жгут, ловко перетянула им левую руку женщины и пробежалась пальцами по локтевому сгибу. Она протерла руку спиртом и коротким точным движением воткнула в вену иглу, извлеченную из упаковки с другим шприцем. Из той по руке тут же поползла тонкая струйка крови. Закрепив иглу узкой полоской пластыря и сняв жгут, она забрала у Кириса шприц, вставила в иглу и принялась медленно давить на поршень.
Еще до того, как вся жидкость ушла в вену, женщина громко застонала и открыла глаза.
— Жоэль... — пробормотала она, пытаясь подняться. — Жоэль!
— Держи ее! — приказала Риса. Старательно смотря в сторону, Кирис осторожно надавил женщине на плечи, чувствуя ладонями ее горячую кожу, и заставил лечь.
— Жоэль... — снова пробормотала та. — Где мой Жоэль?
— Что тут у вас происходит? — недовольно спросил от двери мужской голос. В проеме, загораживая свет, появилась еще одна фигура: грузная, в белом халате, с поблескивающей лысиной.
— Вы врач, тесса? — спросила Карина, продолжая давить на поршень.
— Во-первых, я не монах, так что тессой меня называть незачем. Во-вторых, я-то врач, а вот ты кто такая? — голос мужчины стал еще недовольнее. — Кто разрешил тебе выполнять процедуры? И почему ты голая?
— Никаких процедур, сэрат дэй врач. Просто экстренная помощь — внутривенное введение глюкозы, чтобы вывести ее из гипогликемической комы. Во втором флаконе витаминная смесь, ее введем через капельницу. Кстати, Кир, достань капельницу, пожалуйста, она где-то в пакете, запаяна в пленку.
— Жоэль... — опять простонала женщина, попытавшись оттолкнуть руки Кириса. Риса потянулась и обхватила пальцами левой руки ее лоб и виски. Женщина напряглась, ее рот широко раскрылся — и тут же она обмякла и мерно задышала.
— Она проспит несколько часов, — сообщила Риса в пространство. — До пробуждения ее нужно как следует прокапать. Кир, капельницу!
— Прекратить! — резко сказал врач. — Немедленно! Вака, что ты о себе возомнила? Кто тебе позволил ставить диагнозы, да еще и что-то делать с пациентами? Ты знаешь, сколько лет нужно учиться на врача? И оденься, немедленно!
— У меня богатый опыт, сэрат дэй, — спокойно сказала Риса, поднимаясь. Шприц остался висеть на воткнутой в вену игле. — Я объясню как-нибудь потом. Можешь сам проверить, что я делаю. Возьми, — она сунула флакон в руки мужчине. — Я поставлю ей капельницу, и мы уйдем.
Врач неохотно взял флакон и вышел в коридор, чтобы рассмотреть. Брякнуло, стукнуло, и в палату, задев за косяк длинной железной палкой... нет, трехногой вешалкой с крючками поверху, сунулся давешний парень.
— Медсестра сейчас придет, — сообщил он. — Принесет одеяло и простыни. Ничего сверх того можно даже и не ждать. По-моему, она в медицине разбирается даже меньше меня.
Риса кивнула и вышла в коридор.
— Сэрат дэй, — нетерпеливо спросила она у врача, все еще рассматривающего флакон. — Ты убедился, что смесь безвредна?
— Витаминная смесь номер семь... — в голосе врача вместо раздражения послышалось удивление. — Она же весьма дорогая. Ох, да оденься же ты наконец, бесстыжая! — в полный голос рявкнул он.
— Моя одежда используется вместо рабочего стола. Она не стерильна, но куда лучше грязного пола, сэрат дэй. Сейчас я закончу и оденусь. К-ссо... штатив не тот, под пакеты, не под флаконы. Как же... ага, знаю.
Риса взяла, почти выхватила бутылочку у врача, оставив его стоять с открытым ртом, и вернулась в палату. Взгляд Кириса лихорадочно метался между ее грудью (куда глаза перескакивали против его воли) и руками, которые точно и уверенно порхали над разложенными предметами. Полоски лейкопластыря оплетают флакон с витаминами, и вот он уже вниз пробкой висит на крючке треноги — лопается под пальцами пластиковая упаковка — снова остро пахнет спиртом, и толстая игла на конце капельницы втыкается во флакон — жидкость бежит по прозрачным трубкам, наполовину заполняет мягкий цилиндр посередине и тонкой струйкой выплескивается на пол с нижнего конца трубки — летит на пол отсоединенный от иглы в вене шприц, и вместо него втыкается капельница, которую тут же приклеивают к коже еще две полоски лейкопластыря...
— Все, — Риса села на корточки и быстро сгребла в пакет оставшиеся материалы. Затем она подняла освободившуюся блузу, встряхнула ее и натянула на себя. Кирис с облегчением вздохнул. Риса пригляделась к капельнице, зачем-то потрогала небольшое пластиковое колесико и вышла из палаты.
— Все, сэрат дэй, — сказала она. — Я закончила. Лишние шприцы и медикаменты я оставлю, используй их для нужд больницы.
— Я бы сказал, у тебя действительно есть опыт, — задумчиво сказал врач. — Немного я видел медсестер, умеющих так хорошо обращаться со шприцами и системами, и все они были куда как старше тебя. Кто ты?
— Не имеет значения, сэрат дэй. Мы уже уходим.
— Хм... А что ты ей ввела до того?
— Десятипроцентный раствор глюкозы, чтобы компенсировать ее нехватку в крови. Очень хорошее средство первой помощи при голодных обмороках.
— Вот как... — врач задумчиво покивал.
Шаркая подошвами, подошла старая толстая монашка, несущая в охапке большое одеяло и еще какие-то тряпки.
— А ну, брысь! — грозно скомандовала она Кирису. — Ишь ты, пялится тут на женщин...
Кирис выскочил из палаты и едва не наступил на ногу давешнему парню, спокойно стоящему у стены со скрещенными руками.
— Я помогу, тесса, — сказала Риса, вместе с монашкой возвращаясь в палату. Кирис утер вспотевший лоб и отошел к окну.
— Ты с ней, вака? — осведомился врач.
— С ней. А что? — с вызовом осведомился Кирис.
— Может, ты мне объяснишь, кто она такая и что здесь делает?
— Понятия не имею. Мы с ней просто в одном классе учимся.
— В одном классе? — врач поднял бровь. — И в каком же? В девятом? Десятом?
— В восьмом.
— Она недавно переехала в город, — с бесстрастной физиономией пояснил парень по имени Марик. — Она работала раньше в больницах... э-э, санитаркой.
— Санитарки не ставят капельницы и диагнозы. Хоть кто-нибудь объяснит мне, как ее зовут и откуда она взялась?
— Если она захочет, дэй доктор, то расскажет сама, — улыбнулся парень. Улыбка у него оказалась хорошая, неяркая, но добрая и необидная, совсем как у Рисы. — А если не захочет... ну, значит, не повезло. А у вас здесь тихо. Хорошо, когда пациенты по кроватям лежат и не бродят где попало?
