| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Вдох, выдох. Немое — не словами, но самой душой — обращение к Богу, к тому, кто стоит над всеми и повелевает всем. К тому, кто определяет начало и конец, пути и направления.
Вдох.
Выдох.
Иногда получалось. Иногда не получалось. Случалось и так, что накатывало вообще внезапно, как это случилось совсем недавно во время представления. Такие спонтанные озарения были опаснее всего, потому что выдать их за проявления молитвенного экстаза оказывалось нелегкой задачей. А временами получалось, но совсем не так, как хотелось бы, и тогда Пастыря отправляло в путешествие по дьявольским миражам, из которых было крайне сложно вырваться. Дервиш опасался, что в этот раз все окажется сложно, однако вышло наоборот. Переход случился легко, без усилий, словно калитка в иной мир уже была гостеприимно открыта, поджидая гостя. И от этого становилось по-настоящему страшно — неужели он понемногу становится своим в Искажении? В аду, что всегда рядом с нами, всегда готов уловить беззащитную душу.
Как и прежде, дервиш представил себя водомеркой с родной планеты. Насекомым, что почти лишено веса, пушинкой на тонких ножках, которая скользит по тончайшей границе воды и воздуха. Сущностью, которая покинула тварный мир известной вселенной, однако и не увязла в изнанке мироздания. Пока не увязла...
И как обычно, искушение нахлынуло, будто приливная волна, захлестнуло с головой, услужливо демонстрируя Силу. Монах парил бесплотной тенью над бесконечным океаном невообразимой мощи, и вся она была готова принять его, отдаться в распоряжение единственного владыки. Пастырю не требовалось даже представлять блага мирские, которые он мог получить по одной лишь мысли своей. Весь мир готов был стать его собственностью, любое желание обещало исполниться. И нет в человеческом языке — да и в любом ином — слов, которые могли бы выразить все искушения Той Стороны.
В подобные мгновения уберегала только вера, крепкая, словно гранит, несокрушимая, как самая прочная броня Кайзервера. Вера и заповеди Божественного, который некогда запер Ту Сторону, отгородив ее от Этого Мира и тем спасая разделенное, вымирающее человечество. А еще безусловное знание, что Искажение суть рафинированное, дистиллированное зло, которое ядовито в самой малой частице и лживо в самом искреннем обещании.
'Ибо я верю в Бога моего, он защитит меня от греховных искушений, а если и разрушится тело мое, то душа пребудет в блаженстве, ибо мой Бог гневен, но справедлив и каждому отмеряет по чистоте его'
Пастырь открыл глаза.
Получилось. Призрачные миазмы Искажения обтекли его стороной, как ядовитые воды прочный батискаф, и Тот Мир приоткрыл дервишу завесу над грядущим.
Пастырь сидел на сложенном плаще, а вокруг расстилался мертвый город. Не брошенный, не состарившийся и оставленный жителями, не павший жертвой депрессии и экономических пертурбаций. Мертвый, сожженный пламенем войны. Насколько хватало взгляда, расстилалось поле расколотого бетона, море битого кирпича, целые поля металлических ферм, оплавленных, скорченных в пламени невероятной силы. Эти разрушения не были произведены одномоментно, нет. Подобного можно было достичь лишь неделями, месяцами боев и тысячами тонн боеприпасов. Здесь сражались, долго и страшно. Присмотревшись, можно было заметить многочисленные останки боевой техники, битой, разорванной, сожженной. Танки, полузасыпанные обломками, с сорванными башнями, бессильно опустившие стволы. Орудия, похожие на сломанные игрушки, жестоко растоптанные ребенком великаном. Летательные аппараты, которым досталось больше всего — хрупкие корпуса оказывались дополнительно изувечены падением с высоты или воздушными взрывами, что раскидывали фрагменты на сотни метров кругом. Здесь был даже титан, припавший на одну из гигантских ног-опор. Гигантская боевая машина вся почернела и деформировалась, словно ее сжег огонь, рвущийся изнутри. В метровой толщины броне зияли пробоины, сквозь которые мог бы пройти вагон.
А над городом войны и погибели царила тишина — такая же мертвая, как выстуженные развалины, как ледяная броня, скрывавшая промороженные трупы. И падал редкий снег, милосердно укрывавший город белым саваном.
Пастырь прожил долгую жизнь и видел многое. В том числе и несколько настоящих войн. Но такое — не видел никогда. И никогда не слышал о подобном. Поле боя заставляло вспомнить страшные легенды из сказаний о том времени, когда Божественный пришел к людям, и повел их в битву конца времен, когда решалось — будет жить род человеческий или уйдет навсегда.
Легкий, легчайший звук донесся до ушей Пастыря. Дрожа от холода, чувствуя, как начинает расплываться видение, паломник сфокусировал зрение, прищурился, стараясь разглядеть источник шума. Пришлось напрячься — далекий скрежет и лязг терялись в лабиринте развалин, многократно отражались в руинах. А две крошечные фигурки были почти незаметны на черно-серо-белом фоне. И все же Пастырь разглядел их — кого-то широкого, почти квадратного, с громадной дубиной в руках. И фигурку поменьше, ростом почти в два раза ниже гиганта, с длинным телескопическим копьем в руках. Большой воин был сильным, ненормально сильным — дубина при каждом ударе вышибала из мерзлого бетона куски размером с кулак — и в то же время быстрым. Однако боец поменьше, хотя и казался явно слабее, был еще более стремительным. Он перемещался со скоростью атакующей змеи, то стелясь над самой землей, то взмывая в серии прыжков, словно отталкиваясь от холодного воздуха. Копье вращалось в его руках, словно не имело веса, сверкая холодной убийственной сталью.
Ни один из двух поединщиков не мог взять верх. Каждый был мастером в своем стиле, полностью используя собственное преимущество, грамотно нивелируя силу противника. Но все же ...
Пастырь напряг все духовную мощь, постарался увидеть не глазами, но самой душой, одновременно балансируя на краю, рискуя свалиться с бездну Искажения, где видение превращалось в реальность, но уже другую, не имевшую ничего общего с нашей вселенной. Откуда не было возврата и спасения. Несколько мгновений дервиш чувствовал себя скалолазом, который завис на краю ледяного разлома, удерживаясь на месте лишь благодаря смене точек опоры, в окружении осыпающихся кусков льда.
В тот самый миг, когда псионик-самоучка наконец увидел — кто бьется среди холодной пустыни — но еще не успел осознать свое видение, опора наконец поддалась, и дервиш последним усилием воли вырвал себя из потустороннего миража. За ничтожную долю мгновения до того как Искажение лязгнуло пастью, готовясь пожрать душу смельчака.
Монах безвольно упал на бок, подтянул колени к груди, схватился за кольцо на связке гранат. Дыхание рвалось из груди, Пастырь задыхался. Все тело, каждая клеточка, каждый нерв кричали от боли. Во рту было сухо, глаза словно взрывались изнутри. Кровь испачкала нос и губы.
Однако, сквозь боль и ужас, пробивалось осознание — обошлось. Снова обошлось.
Дервиш заплакал от боли, пытаясь заставить себя разжать пальцы, замершие на кольце гранаты. Нужно было уходить отсюда, как можно скорее. Прорицание такой мощи никогда доселе не посещало Пастыря, и монах был уверен, что узрел видение высшего порядка, редкостное даже для лучших прорицателей Экуменики. А значит, оно отозвалось эхом для большинства псиоников Аверитии, как ярое пятно на экране радара. Возможно — потерялось среди других засветок. Но возможно, что нет. Времени мало, надо уйти поскорее, запутать следы. Не думать о том, что это была ошибка и ненужное испытание судьбы. Не думать о том, что Искажение снова забрало часть его души, и никто не может сказать, сколько оно вырвало на сей раз. На сколько шагов Пастырь приблизился к той границе, за которой он уже не сможет назваться человеком, и Божественный отвернется в негодовании, отказав несчастному в прощении и посмертном блаженстве.
Пастырь разгонял непослушное тело, как старый, заржавевший механизм. Скрипел зубами от боли. И от ужаса перед тем, что случится через много лет, столь же неизбежно, как возвращение Божественного. Перед Будущим, которое рождалось в Настоящем, здесь и сейчас, руками конфидентов, лишенных господ.
Продолжение следует...
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
