Джон Шеттлер - "Киров-6: Падшие ангелы"

— Так точно, товарищ капитан. В непосредственной близости чисто, продолжаю слежение за обстановкой.

— Отлично... Роденко, мостик ваш.

Карпов шагнул к выходу, вдруг обратив внимание на красное аварийное освещение и ручной запор люка, внезапно ощутив холод в животе. Ему вдруг вспомнилось, как он открыл этот люк и увидел в таком же самом тусклом красном свете морду автомата, направленного прямо ему в грудь. Каменная фигура старшины Трояка в люке, его холодные бесстрастные глаза, стальные руки, срывающие у него с шеи командирский ключ... Его охватило ослепляющее чувство унижения, когда он вспомнил, что было дальше. Орлов, смотрящий на него с тихой насмешкой и отвращением в глазах и его последние слова — "Последствия, Карпов. Последствия."... И на фоне этого резкий, словно удар хлыста грохот орудий "Кирова", выпускающих снаряд за снарядом. И далекое грибовидное облако, набухающее на горизонте, а затем и осознание того, что он сделал.

Карпов опустил голову и быстро вышел через люк. Его лицо было хмурым и встревоженным.

— Капитан покинул мостик!

Он спустился по трапу и направился в сторону кормы. У офицерской столовой сознание зацепило еще одно воспоминание. Орлов... Он вспомнил, как крупный начаопер преднамеренно пролил кофе на его стол. Это был последний раз, когда он говорил с Орловым, и Карпов невольно потер бок, куда Орлов ударил его кулаком.

Щеки покраснели от гнева, и капитан быстро свернул направо, направляясь в свою каюту. Он резко закрыл дверь, снял шапку и вытер пот со лба. Не задумываясь, он подошел к шкафчику, достал бутылку водки и стакан, и тяжело опустился на стул.

Его словно пробрало жутким холодом. Он сделал глоток, а затем резко опрокинул весь стакан, тяжело выдохнув, когда горло обожгло огнем. От водки нахлынуло еще одно воспоминание — о том, как он выпивал с Вольским. Он был угрюм и неуважителен, доведя старика сначала до гневного выражения лица, а затем до того, что оно опрокинул стол. И гнев Вольского был вполне оправдан...

"Вы разговариваете с командующим Северным флотом!

Собственный ответ показался Карпову резким и несколько визгливым.

— Командующим флотом? И где тот флот, которым вы должны командовать, товарищ адмирал? Мы сами по себе, один корабль, потерянный среди моря и вечности. Один Бог знает, где мы сейчас, но могу вас заверить, что флота давно больше нет, и никто в Североморске не ждет нас. Этого больше нет, Вольский. Нет! Поймите это. Если вы хотите понять, зачем я это сделал, просто посмотрите правде в глаза. Все, что у нас осталось, товарищ адмирал, это этот корабль, и никто другой не мог сделать большего, чтобы защитить его. Если бы я не сделал то, что сделал, весьма вероятно, что мы были бы сейчас на дне моря. Вы не думали об этом?"

Да, он думал об этом, в том числе сейчас, на втором заходе. Все ушло — Североморск и Северный флота, Владивосток и Тихоокеанский флот — все ушло. Он был командующим флотом, гордым остатком всего, что осталось от российского Тихоокеанского флота. И понимание этого вызывало холод в животе. Если старая жизнь исчезла, то все, что у него осталось — все, что осталось у них всех — это три корабля и их экипажи. Они могли изменить ход истории, если захотят. В этот момент они были самыми могущественными людьми на Земле. В тот день он так ответил Вольскому: "Я держал время за горло и позволил ему вырваться. Разве вы не понимаете, что мы могли сделать с этим кораблем?"

Он уставился на основательно потрепанную книгу Федорова, лежавшую на его рабочем столе. Федоров, чистый сердцем Федоров. Человек с совестью, да? Карпов вспомнил остекленевший взгляд Федорова, глядящего на горящий остов, в который они превратили линкор "Ямато". Он понял, что сделал и вспомнил, что сказал тогда в утешение... "Дальше будет легче"...

Ответ Федорова все еще звучал у него в ушах... "Я не уверен, что хотел этого", — ответил молодой капитан, и Карпов понял, что он имел в виду. Ему никогда не станет легче — не человеку, в сердце которого осталось не каменным.

И вот теперь Федоров отправился на поиски Орлова, затерянного в прошлом, как и он сам. Но у него было то, чего Карпов был лишен без остатка, последнего, что осталось на дне ящика Пандоры. У Федорова оставалась надежда. Он знал, что Вольский и Добрынин лихорадочно работают над тем, чтобы вернуть их при помощи "Анатолия Александрова".

Вот почему мне настолько погано на душе, подумал Карпов. Надежды не осталось. Никто нас не ищет. Они, вероятно, даже понятия не имеют, что с нами случилось. Кто знает, дошло ли отправленное мной письмо до Вольского?

Но чем больше он думал о Федорове, тем больше задавался вопросом. Он должен был вернуться в 1942. Если ему удастся выполнить задуманное, он вернутся в настоящее. Если Добрынин сумеет каким-то образом спасти его, Федоров благополучно вернется в 2021. Но будет ли там все еще бушевать война, или он действительно сможет положить ей конец?

Карпов покачал головой, не желая верить в то, что Орлов мог сделать что-либо, чтобы вызвать эту войну. Он видел, что события неумолимо двигались к ней, несмотря на все, что они читали в той газете, несмотря на отсрочку, которую они получили, когда он перехватил руку Самсонова и не дал уничтожить американскую подводную лодку "Ки Уэст". Он представил, как Федоров вернутся в мрачный сгоревший и покрытый пеплом мир, который они видели на каждом берегу, к которому приближались. Он представил, как "Анатолий Александров" стоит в пятнадцати километрах от побережья Каспийского моря одиноким островом надежды. Они отправили бы группы на разведку. В том числе на базу в Каспийске. Что бы они найдут там, если все-таки вернутся? Безопасный и надежный мир, или просто еще один кусок угля?

Что-то подсказывало ему, что Федоров будет по настоящему удивлен, потому что вне зависимости от того, что сделал и чего не сделал Орлов, он больше не будет последним из могикан. Нет. Эта честь выпала ему, капитану Владимиру Карпову.

Я хотел этого, подумал он. Я грезил о ситуации, когда я могу схватить судьбу за горло и задушить, если захочу. И вот она, снова передо мной! Роденко прав. Математика войны становилась жестокой реальностью. Шестьдесят вражеских кораблей... Шестьдесят две ракеты. Мы вогнали в "Ямато" восемь ракет и две торпеды...

Но теперь я в состоянии выиграть сражение одним или двумя ударами — несколькими ракетами, способными выбить весь флот Хэлси. Я мог бы использовать еще одну MOS-III "Старфайер", как я поступил тогда. Это разумное тактическое решение. Так почему я колеблюсь?

Теперь в голове зазвучал голос доктора Золкина, когда он сидел в лазарете, пытаясь решить, что делать после того, как корабль появился в Тирренском море. "Вы все обсуждаете, что мы можем сделать, что мы способны сделать, какие последствия у этого будут, но давайте зададимся вопросом, что нам следует сделать? — Включение в дискуссию морального аспекта было очевидным. — Да, мы можем прорваться через эти корабли, да, мы можем сжечь Мальту или Гибралтар, если мы так решим, но должны ли мы это сделать? Просто чтобы купить себе жизнь? Сколько погибнет, если мы это сделаем?

Скольким предстояло погибнуть?

Вторая Мировая война наконец закончилась, и мир так и не увидел огня ядерного взрыва... Пока капитан Владимир Карпов не вспомнил о том, что сделал раньше. Господи, подумал он, вспомнив о докладе Николина несколько минут назад. Тот отслеживал переговоры американцев и определил, что авианосец, который они поразили, именовался "Уосп" — так же, как корабль, который я потопил в Северной Атлантике! Они построили еще один, и, вероятно, назвали его в честь первого. Судьба и время снова свели меня с этим проклятым кораблем, и что я сделал? Теперь я готов уничтожить Хэлси и все остальные корабли, точно так же, как они, вероятно, планируют поступить со мной. Мы можем раздавить их, как насекомых... Но следует ли нам так поступить? Просто чтобы купить себе жизни? Сколько погибнет, если мы попытаемся это сделать?

Даже задавая самому себе этот вопрос, он уже знал ответ. Он слышал его в отголоске своего обещания, данного Вольскому перед тем, как адмирал дал ему второй шанс... "Клянусь, здесь и сейчас... Я знаю, что я сделал и почему, и это остается в прошлом. Я знаю, что не заслуживаю ничего, кроме вашего презрения, но дайте мне шанс, и я никогда не подведу вас снова".

Капитан мельком увидел себя в зеркале для бритья. Он увидел на собственном лице боль и замешательство, и понимал, что этот вопрос был далеко не решен. Второй шанс... "Если, Карпов, в вас осталась хоть какая-то честь, я дам вам шанс снова обрести ее". Вольский дал ему этот шанс. Он с уважением отнесся к нему как к человеку, и Карпов наполнялся гордостью при воспоминании о похвале адмирала после того, как они, наконец, прошли через шторм и вернулись домой. Он помнил, какими глазами смотрели на него все на мостике, когда он отменил приказ уничтожить "Ки Уэст". И понимал, что думал о нем каждый на корабле.

Второй шанс... Время снова дало ему его. История не повторялась, но она повторилась... Да, и он снова слышали этот шепот. Что это будет, еще одна ракета MOS-III и еще одно грибовидное облако над бушующим морем? Извержение самого ада привело его сюда — и ему был дан второй шанс: доказать, что он является человеком, а не безмозглой акулой.

Теперь на ум пришли собственные слова, сказанные Золкину. В него словно вцепилась когтями холодная логика войны, где принцип "убей или будь убитым" был основным, а все мышление и действия должны были быть направлены лишь на решение того, к какой стороне это будет относится. Он сказал это доброму доктору, когда пронзительный сигнал тревоги прекратил их дискуссию. "Послушайте, Золкин, — сказал он, указывая пальцем в потолок, откуда доносился топот ног на палубе над ними. — Слышите? Вопрос стоит не в том, что мы должны делать, а в том, что нам придется делать. Иначе мы отправимся на морское дно, как и очень многие до нас".

И Вольский однажды сказал ему то же самое, пытаясь разобраться в этой невозможной ситуации. "Мы все это сделали? — Махнул адмирал в сторону невидимого берега. — Нет, не мы. Просто из-за нас это смогли сделать другие — все эти генералы и адмиралы, премьер-министры и президенты. Мы показали мы, что значит сила, и они захотели того же, чего хотели и вы, Карпов. И вот мы видим результат. По правде говоря, я не мог винить вас больше, чем виню себя сам. Весь вопрос, который стоит перед нами — это вопрос выживания".

Да, мы показали им, что такое настоящая сила, и именно это он хотел сделать снова. К этому шли все его мысли, к ракете, грибовидному облаку, ультиматуму, за которым последует дождь из радиоактивной морской воды. Они все еще находились в пределах видимости вулкана Демон, который отправил их сюда, и его собственный демон готов был вырваться в мир, извергнув адский огонь на своих врагов, дабы поставить их под каблук одним молниеносным действием. Но сначала он честно предупредит их.

Могу ли я договориться с этими людьми? Придти к соглашению? Если нет, я могу показать им, что такое настоящая сила. Так просто нажать на переключатель.

Но следовало ли так делать?

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ

МИССИЯ

"...Тому, кто миновал бы их, грозит

Ночь невещественная, пустота

Зияющая; бездна, где смельчак,

Решившийся пучину пересечь,

Исчезнуть вовсе может, без следа.

А если в некий мир он прилетит

Сохранно, в чуждый край,— что ждет его?"

— Джон Мильтон, "Потерянный рай"

ГЛАВА 19

* * *

В слишком обычное для Каспия тусклое серое утро, капитан Шлюпкин вышел на крыло мостика, желая, чтобы облачность стала еще гуще. Его корабль, каспийский танкер "Кулибеков", был одним из четырех крупных кораблей, направляющихся на юг в Баку. За ним следовал "Коминтерн", а за ним "Убеликов" и "Америка". Все они были нагружены припасами военного назначения и направлялись к порты на Каспийском побережье, где 58-я армия пыталась сдержать продвижение немцев. Несколько дней назад происходили бои за Кизляр, когда немецкие разведывательные отряды пытались с налета занять его*. Части НКВД удержали позиции, но 16-я танковая дивизия перерезала дороги, ведущие на север к Волге, и единственным способом доставки припасов был морской.

* Согласно роману "Люди войны", из-за изменения истории немцы отправили 4-ю танковую армию Гота не под Сталинград, а на Кавказ, в результате продвинувшись дальше, чем в "обычной" истории

А это утро капитан Шлюпкио ощущал себя довольно неуютно, и вскоре заметил, что пристально вглядывается в облака над головой в поисках вражеских самолетов. Небольшой туман был бы кстати, подумал он. Вот где он, когда он нужен? До сих пор на Каспийском море не случалось потерь кораблей от авиационных налетов, но в это утро все — тишина на море, тишина в воздухе — словно сговорились и нашептывали ему тревожные предупреждения. Стояла тишина, такая тишина, что она не могла продлиться долго. Что-то должно было случиться, он это чуял.

У Шлюпкина были все основания ощущать тревогу. Это был единственный путь на юг и немцы наверняка знали об этом. И это был первый крупный конвой, отправленный туда после перекрытия железной дороги. В этот самый момент немцы могли рассматривать береговую линию. Флотилия двигалась к западному побережью, к первой остановке на маршруте — Каспийске, к югу от Махачкалы.

— Рулязин, Смирнов! Давайте на марс. Возьмите бинокли и ищите вражеские самолеты. И докладывайте, как только что-либо увидите! Выполнять!

Смирнов первым поднялся на марс, Руязин последовал за ним. Оба уселись там, как воробьи на жердочке, и прошло немного времени прежде, чем они доложили о том, что что-то видят.

Капитан быстро повернулся.

— Где? — Крикнул он, но смотрящие смотрели не на небо, а вперед, по курсу корабля, мягко идущего по тихим водам. Смирнов указал вперед вытянутой рукой и капитан обернулся, поднял бинокль и увидел это.

В этот момент снова поступил тревожный доклад, в утренней тишине казавшийся еще более резким, и на этот раз капитану Шлюпкину не пришлось удивляться. Он уже мог слышать это сам — приглушенный гул авиационных моторов, становившийся все громче с каждой секундой.

— Все занять посты! — Крикнул он и увидел, как расчеты убирают брезент с двух пулеметов, бывших их единственной защитой.

Затем он снова посмотрел вперед, решив, наконец, что видит какой-то бесформенный силуэт на море. Что это было? Они шли на юг, в к военно-морской базе в Каспийске. Может быть, траулер или что-нибудь еще, идущее навстречу, подумал он? И понадеялся, что на этом чем-то будет несколько хороших зениток, чтобы присоединиться к отражению налета, который, как он знал, скоро случится. Нет... Что бы это ни было, оно было огромным, больше, чем что-либо, что он видел раньше.

Рык самолетов над головой становился громче и он видел, как темные точки обретают форму. Лаптежники! Господи, Лаптежники! Как они смогли подойти так близко?

Они взлетели с импровизированных полос к востоку от Моздока у реки Терек. Немцы перебросили их ближе к линии фронта именно для этой цели, чтобы они могли атаковать направляющиеся на юг уязвимые танкеры своими 500-килограммовыми бомбами и перерезать последний путь снабжения 58-й армии. Шлюпкин увидел их широкие крылья и заметил, что они начали заходить в пикирование. От воя двигателей по спине пробежал холодок. Он услышал вдали звон рынд на других судах, сигналы тревоги, грохот пулеметов, разорвавший утреннюю тишину.