1. Шадах. Если хочешь - не верь.

Паучий строй разрывается, пропуская вперед многоногую растянутую тушу. Скорпионий хвост закинут полукольцом к каплющим ядом жвалам, пары растопыренных клешней кромсают парящую пыль. Тысячи крошечных глаз сбиты в выпуклые фасетки. В них ярость, но и лед, незыблемый как космические глубины.

— Стэун! Сволочь!! А явиться раньше пороху не хватило?!..

Он понял, что проиграл, наголо, без вариантов. И эта уверенность вылилась в безумный вой и атаку — последний отвлекающий манёвр.

Лучевое лезвие, как живое, крутанулось в ладони, укорачивая режущую струю. Он оказался под брюхом монстра и ударил. Но не паука, а себя, располосывая вкосую, от паха через живот и грудь. И тогда вся вселенная превратилась в одну всеобъемлющую БОЛЬ. Замигала ему звездами и исчезла...

* * *

Сухой щелчок в оконное стекло показался Але ударом по носу. Она отшатнулась, но сразу собой овладела. Улыбнулась и опять прижала лоб, ласково и грустно улыбаясь. Течение времени уже не имело смысла. Она как будто вышла из него, остановившись на перепутье притянутых границами миров. И может теперь не заботиться, чтобы куда-то спешить, бояться пропустить что-то важное. Она в любой момент вольна вернуться в лично ей выгодную точку и перенаправить события, если заставит нужда. Ну а пока, пока ей просто нравится смотреть. И любоваться. Агрессивным этим совершенством. Таким красивым и сильным, и... смертельно опасным, если его разозлить.

Желтое с угольным орнаментом брюшко, ниточка-талия, коричнево-красная грудь. Вооруженные шипами хищные конечности. Треугольная голова шевелит изогнутыми усиками, тяжелые челюсти раздвигаются, будто бы в подобии улыбки. Смыкаются и снова расходятся, работая как зубчатые жернова. Удлиненные овалы глаз глядят на удивление разумно. Как будто считывают Алины мысли. Или не мысли, а движения души? Но это длится беглые мгновенья, а потом, коротко толкнувшись лапками о стекло, шершень деловито взлетает, а девочка, сжав губы, плотней зажмуривает глаза... 'Пожалуй, надо бы закрыть еще и уши!' — злорадно проговаривает далекий шепот внутри.

Уши?.. Закрыть?!.. А зачем?

Автомобильной сиреной в Алю воткнулся визг. Визжали этажом ниже. Причем, по-видимому, одновременно группка человек. Визжали так, словно испытание затеяли — сокрушат истошными децибелами здание школы или нет. Алины ладони без понуканий прыгнули к ушам. Развернувшись, она привалилась к подоконнику спиною, для устойчивости согнув в коленях ноги, и смотрела внимательно в коридорную глубь, сосредоточившись над головами испуганно притихших неприятелей.

Затишье длилось недолго, сменившись натуральным светопреставлением, как будто кто-то декорации молниеносно поменял.

Пригибаясь, размахивая руками к ним неслась ватага мелюзги. Они на бегу изворачивались и извивались, выламываясь как куклы-марионетки. Приглядевшись, Аля заметила черные точки, хаотично шныряющие под потолком. Спустя секунду пространство вокруг стало маленьким адом, где все безостановочно орали и метались как заживо горящие, а крохотных жужжащих метеоров становилось больше и больше. Они путались в складках занавесей, выползали из-под плинтусов и приоконных панелей, облепляли дверные косяки, слетались буквально отовсюду. Аля стояла не шевелясь, только водила глазами. Голова была странно пустой — ни мыслей, ни каких-либо эмоций. Холодное тупое равнодушие и отрешенность, словно в полусне. Але вдруг нестерпимо захотелось спать. Она их тут сейчас оставит, вернется в класс, устроится на парте с портфелем под головой. А эти... пускай выкручиваются... если сумеют...

— Са..ша!.. Пожалуйста... Помоги!

Это не крик. Так, тщедушное эхо. Но влетает в сознание ударом прута. Аля вздрагивает, словно вырванная из дремы грубым тычком. Начинает растерянно озираться и видит поодаль оседающую у стенки Аню. Белое-белое личико, опухший кривящийся рот с натугою ловит воздух, пальцы дергают ворот, в глазах испуг и бесконечная растерянность, словно она не может поверить в происходящее...

Ужас. Отчаяние. Гнев — взметнувшейся клокочущей волной! Глянув быстро на оконный ряд, девочка точно знает — рамы забиты наглухо. Она поддевает ногою ведро, грязная вода с плеском выливается на пол. Хватает железку за обод и что было сил зашвыривает в стеклянное полотно пониже форточки. Оглушающий, дробный какой-то звон... каскады осколков... ярость зверя внутри!

— Неет! Убирайтесь! Не хочуу!!!

Стряхнув с ресниц горячие красные капли, она кидается к Ане со всех ног. Падает больно на колени, берет в ладони свесившуюся набок голову, бережно, но уверенно кладет себе на плечо. Закидывает вверх лицо и видит — клубящийся тучей осиный рой втягивается в разбитое окно и сразу рассеивается, разлетаясь. Аля вздыхает, легко и свободно, одновременно удивленно отмечая — свет в коридоре странно мутнеет и меркнет. Она успевает еще пожать плечами в недоумении и медленно валится навзничь, не выпуская потерявшую сознание Анечку...

* * *

... На заброшенной детской площадке, у остова сожженной лавочки, лениво почесывал шею большущий взъерошенный пес. Что-то среднее между мутировавшим кавказцем и средневековыми предками мастифов. Одинокие прохожие, завидя собаку, вздрагивали и непроизвольно ускоряли шаг, торопясь поскорее оказаться от зверюги на относительно безопасном расстоянии. Но мослатое шерстистое чудовище их пугливые ужимки не интересовали. Насторожив короткие уши, оно терпеливо и разборчиво внюхивалось в налетающий порывами ветерок от видневшейся в шеренге тополей коричневатой школьной трехэтажки. В какой-то момент пес перестал расслабленно скрести за ухом и, встряхнувшись, вытянулся в струнку, не сводя со здания загоревшихся алым глаз.

Ветер донес стеклянный перезвон и слабое жужжание. Из черного прямоугольника разбитого окна на верхнем этаже справа ползло синеватое клубящееся облачко, ползло и распадалось клочьями, как пена, под солнцем тающая на воде.

Пес недовольно заворчал, жесткая шерсть на холке ощетинилась. Задние лапы взрыли растрескавшийся асфальт, оторвав, играючи, сразу несколько цементных кусков, и отбросили их с тяжелым стуком к автомобильной стоянке метрах в пятнадцати позади. Последний обломок шлепнулся точнехонько о фару припаркованной скраешку потрепанной девятки. Автомобиль обиженно взвыл. Исполинский пес нехотя развернулся к источнику шума, смерил взглядом презрительно. Сигнализация смолкла, как обрезало. Собака, покрутив лобастой головой, еще раз прошила глазами верхнюю оконную шеренгу и, решительно повернувшись, деловито потрусила прочь. Мохнатые кряжистые лапы следов на влажном песке не оставляли...

* * *

— Это возмутительно! — отрывистый громкий шепот въедался в больную Алину голову тупым источенным сверлом. — Исчадие ада, а не ребенок! Все, сил моих больше нет. Вызываю родителей, и пусть переводят ее куда угодно, если не хотят чтобы со справкой выгнали... Это ж надо додуматься — мешок пчел в школу протащить! Окно расколотить вдребезги!.. А на какие средства стеклить его теперь?.. На те, что добропорядочные родители сдают?.. Так они сдают на общее благоустройство и в первую очередь — на нужды своих детей, а не чтобы покрывать эти акты вандализма!..

— Осы... — певучий женский голос произнес слово мягко, но выразительно. Исполненная праведным гневом директорская тирада на полуслове беспомощно оборвалась. — Это были осы, Маргарита Семеновна. Устроили себе гнездо у бокового выхода, прямо под плитами крыльца. А детвора его разворошила, вот они и напали. Осы, знаете ли, крайне агрессивные насекомые и сплоченные настолько же. Неудивительно, что отстаивая свой дом, они гнались за детьми всем роем. Удивительно, что никто из персонала Вашего учреждения этим вопросом своевременно не озаботился. От ос нужно избавляться без промедления, тем более — при вашей ответственности за детское здоровье и жизнь...

До глубины души ошеломленная, Аля заставила себя приоткрыть зудящие болью глаза. На щеки немедленно полились слезы, но она успела рассмотреть залитое краской негодования всегда надменное директорское лицо и нервно сведенные в кулак на столешнице мясистые, унизанные перстнями пальцы. Маргарита Семеновна явно побаивалась ту, что сидела, аккуратно и скромно на краешке жесткого кресла напротив видавшего виды письменного стола и безмятежно кротко улыбалась.

Марина Евгеньевна, мама Ани.

— А-аня?.. Где?! — Голоса почему-то не было, получался слабенький сип. Аля уперлась ладошками в клеенчатую твердую поверхность, поднимая негнущуюся спину, и разобралась окончательно — она на кушетке в кабинете медблока. Время, похоже, к вечеру. Непонятно, знают ли о случившемся родители. И непонятно, чего ей ждать впереди. Хотя... Выгонят теперь к чертикам и будут дружно праздновать... Плевать! Главное, это Анюта. Дома она, в больнице? Обошлось, или что-то серьезное?

Она попробовала тряхнуть головой и застонала — в виски ударило молотом, в глазах замелькала рябь. Маленькие крепкие ладони уверенно придержали ее за плечи, помогли подняться и усадили в кресло, подложив под спину поролоновую подушечку, неловко извлеченную директрисой откуда-то из-под стола.

— Все хорошо, детка. С Аней все хорошо. Она уже дома, отдыхает. Сейчас меня волнуешь ты. Что у тебя болит?

— Голова. — Аля поморщилась. — Ерунда... Со мной такое часто. Аню, по-моему, покусали осы. Она дышать не могла...

— Аленька, ты ошибаешься. С ней приступ случился от испуга. Слава богу, ее никто не кусал. У Ани аллергия на осиный яд. А шоковое удушье без специальных препаратов не снимешь. У нее в портфеле всегда лекарство с собой, медсестра ваша об этом знает. Но сегодня запросто могли бы не успеть, это чудо, что она не пострадала. Спасибо тебе.

— За что?!

— Ты ее поддержала, помогла. А больше никто на помощь не пришел. Я понимаю, все были очень напуганы. А ты, какая же все-таки молодец!..

Аля слушала, потупившись, и восстанавливала в памяти картинку. Синие губы. Пятнами лицо. Вдохи со свистом. Натужно, как через плотную материю. Справа, под ухом, алая точка-прокол.

— И следов укуса не было?! — она невежливо перебила Марину Евгеньевну, хлопнув по бортику сиденья, — Пожалуйста, не надо мне врать. Я хочу, чтоб вы сказали правду!

— Александра, ты как с человеком разговариваешь?! — воскликнула расстроенно директриса. Да ты Анечкиной маме руки целовать должна за то, что она в милицию не заявляет. А ты позволяешь себе голос повышать?!.. Марина Евгеньевна, видите? Вот что за наказание — ни такта, ни благодарности никакой!

— Я благодарна! — Аля почти кричала, превозмогая затягивающуюся бечевками вокруг головы боль. — Но это был не обморок! Я знаю! Видела! А мне теперь лапшу на уши! Я не маленькая и не дура!..

— Конечно, не маленькая. Конечно, не дура. — Голос Аниной мамы звучал так же напевно и так же ласково, казалось, Алина злость вовсе ее не возмущает. Ты просто перенервничала. И оттого ошиблась. А хочешь, я дам тебе с Анечкой по телефону поговорить? Сама и убедишься.

— Хорошо. — Смущенно пробормотала Аля, разом растеряв свирепость и успокоившись. Марина быстро набрала номер дочери, протянула элегантный серебристый аппаратик девочке и, поднявшись, поманила директрису.

— Вы тут поболтайте, а мы с Маргаритой Семеновной пока прогуляемся. И вам мешать не будем.

— Вы оставляете ей телефон? Так просто? А если?..

— Аленька его не съест. Верно, Аля? Разговаривайте, я сейчас вернусь. — Марина чуть не силком потянула опешеную директрису в открытую дверь. Аля проводила их глазами и осторожно поднесла мобильный к уху. В ухе, прогоняя боль, немедленно зазвучал хрипловатый веселый голосок, заставляя ее расплыться в радостной улыбке.

— Саша, привет! Ты как?! Саша, я так рада, что ты позвонила!

* * *

'...Мамочка, мамуля!.. Господи... помоги мне, я очень боюсь!.. Я клянусь, обещаю быть хорошей девочкой и никогда такого не повторять!.. Шутка случилась дурацкая, просто такая игра... Хотелось узнать, как это. Подумаешь, один несчастный раз. За бабки спишь, значит шлюха. А без бабок, мол, круто. Любовь! Какая такая любовь с сопливыми пацанятами, у которых изо рта и штанов одинаково воняет?! И знает каждый три слова, и те — избитые матерные. Я хотела только заработать, вылезти из этой нищеты... Светка обещала, в любой момент соскочу, и дома никто не узнает. Точка у них надежная, охранников — пруд пруди! И шелупонь туда не пускают, только важные клиенты, обстоятельные. С ними на раз-два в шоколаде будешь и брюликах... Где теперь та охрана?! Там же, наверное, где подружки мои несчастные. Господи, боженька, ну сделай же что-нибудь! Я еще маленькая, я не хочу умирать!..'

— Все когда-нибудь умирают.

Странный тембр, не мужской и не женский, бархатный, глубокий, в нем явственно позванивает металл. А еще — безучастный, словно машина разговаривает, а не человек. Она упрямо держится глазами за какую-то точку в полу. Она не будет смотреть, не будет, не то свихнется окончательно. Она видела, как забирали остальных. Она слышала, как они кричали. Она загоняла себе ногти в уши и билась головой об пол, лишь бы не слушать, лишь бы немного приглушить. А теперь явились и за ней. Это конец... гос-по-ди!..

— Когда занимаешься подобными вещами такой исход нужно предусматривать. Каков твой возраст, человечек?

— Сем-надцать... — шепчет она, запинаясь. Взгляд сам собой перемещается вверх и застывает, как кролик перед удавом. Нависающий над ней мужчина словно из киношного фэнтези шагнул. Наверно, выше двух метров. Широченные плечи. Обнаженный бронзовый торс — сплошь в бугрящейся сетке мышц. Подобранные жгутами у висков длинные угольные пряди. Нестерпимо-черные глаза. Правильные, но резкие какие-то черты вызывают образ хищной птицы. И вообще, хищника. Первобытного, не знающего пощады. С ним не договориться, не умилостивить, не упросить. Мольбы и слезы только хуже сделают. Ее сдержанность — единственная надежда. Хотя бы на легкий уход.

— В целом человечек мыслит правильно. Даже жалко такую проницательность губить. Но я хочу предложить тебе сделку. Моя лояльность в обмен на твою информацию. Вот о ней.

Небрежный короткий жест. На белой стене проступает цветное фото. Таня сдавлено ахает, часто кивает головой.

— Ну? — насмешливо интересуется мужчина.

— Я... я очень хорошо ее знаю. Ее и всю семью. Мы рядом живем, в одном доме.

— Это мне известно и так. — Перебивает он с заметным раздражением. — И еще предостаточно пустых никчемных подробностей. Постарайся вспомнить детали, которые тебя удивляют в ней. Восхищают, злят. Поступки, отношение. К сверстникам, взрослым, животным. Факты, слухи. Доказанные, недоказанные, без разницы.

— Зачем? — Таня решается спросить.

— Ты хочешь жить? Не задавай вопросов. Делай, что говорю.

Отклонившись, протягивает руку, чертит пальцами круг. Из стены под фото вдруг выдвигается обитое кожей кресло. Скользит по невидимым полозьям. Замирает в шаге перед ней.

— Садись. — Торопит мужчина, поморщившись. Таня боязливо забирается на скользкое сидение. — На спинку облокачивайся. Можешь закрыть глаза.

— Д-для чего?!