Толкование

— Ха! — воскликнула она, ещё ближе подступая к растерявшейся маме. — Скалы, торчащие как пальцы, да? Ха-ха! Знаете, куда мы попали?

Мы с мамой недоуменно пожали плечами, непонимая причину её возбуждения. А старуха, будто в неё вселился дух безумия, продолжала пританцовывать на полусогнутых ногах.

— Мы пришли в священное место. Я никогда здесь не была, но всё сходится... Так мне его описывали. Это священная долина... и запретная тоже: только мужчины могут входить в неё. Это — Долина Каменных людей! — почти закричала Ойты и начала хлопать себя по бёдрам.

Мы стояли у последних деревьев, на краю залитой солнцем широкой прогалины. С трёх сторон к долине подступали невысокие, но крутые холмы, а четвёртая, западная сторона выходила узким проходом между лесистых гребней на буро-зелённую равнину, где в дрожащем воздухе синей полосой, выделялась далёкая горная цепь. Из леса, покрывающего холмы, здесь и там торчали красноватые останцы, напоминающие застывшие фигуры. Скалы резко выделялись на фоне мрачного лохматого кедрача, спускающегося по каменистым осыпям к плоской поляне, но не смевшего ступить на неё; будто какая-то неведомая сила сдерживала наступление леса на этот клочок пустой поросшей разнотравьем земли. Даже кусты, и те, стыдливо протягивая вперёд свои тонкие ветки, так и не одолели своей робости перед открытым пространством, будто действительно боялись пустить на поляне свои корни.

Посреди поляны виднелись чёрные от копоти шесты тхерема, лишённые всяческого покрытия. Ветер свободно гулял меж ними, а дожди проливались прямо на давно угасший очаг, который, несомненно, там имелся. Некоторые жерди упали в траву, другие свесились на прогнивших крепёжных ремнях, но остов хижины всё ещё стоял и мог быть использован вновь. Как же долго люди не посещали эту долину? Я припомнил, что года два или три назад мама как-то обронила, что мужчины уходят на запад, чтобы задобрить духов: Го-о и Мен"ыр действительно вместе с другими охотниками тхе-ле, тогда нас оставили на несколько дней. С тех пор, как мне было известно, никто из людей здесь не был.

Мы опустили волокушу, и сами уселись рядом. Ойты топталась на месте, с любопытством осматривая окрестности: подслеповатые глаза её перебегали туда-сюда, а губы что-то нашёптывали. Мама опустила голову на покоившиеся на согнутых коленях руки и прикрыла веки; длинные чёрные ресницы едва заметно подрагивали, точно под дуновением неощутимого ветерка. В уголке глаза поблескивала прозрачная капелька. Неужели опять плачет? Я покосился на Го-о.

Ойты передёрнула плечами, очнувшись от размышлений, и подсела к нам. Она кашлянула, стараясь привлечь к себе наше внимание, и заговорила:

— Долина Каменных Людей — примечательное место. О нём знают все... все мужчины, по крайней мере. Женщинам и детям сюда ходить не разрешается, но, надеюсь, духи не покарают нас, если мы нарушили сейчас этот запрет. Мы попали в трудное положение, и, думаю, духи это учтут. Идти нам некуда, а это место как нельзя лучше подходит нам. Здесь есть вода, — она кивнула на густые кусты, тянувшиеся от верховьев долины по противоположному её краю до самого устья, выходившего к Сау-со. — В лесу много всяких съедобных ягод и кореньев, должно быть, и живность имеется. Так что лучшего места, где бы мы могли остановиться до того времени, пока Го-о хоть немного не станет лучше, найти сложно. Кроме того, как я уже говорила, охотники Сау-кья эту долину знают: где бы им ещё собраться после поражения на тропе, как не здесь? Я рассудила так: нам следует здесь остановиться. Ты, — старуха ткнула пальцем в грудь мамы, — будешь ухаживать за своим тхе-хте, а мы с Сикохку будем добывать пищу. И будем ждать, пока охотники нас не обнаружат. По-моему, это наилучшее решение из возможных, как думаешь? — Её колючие глазки впились в мамино лицо.

Мама подняла голову, и устало посмотрела на старуху.

— Мы нарушим священные кэрхи, законы предков, если останемся здесь... Мы уже их нарушили тем, что осмелились вообще прийти сюда. Это место принадлежит духам, только взрослые мужчины могут здесь появляться, да и то ненадолго. Нам тут не место, — сказала она и вновь опустила голову на руки.

Ойты на мгновение задумалась. Лицо её вытянулось, глаза расширились: она соображала, что ответить на эти доводы.

— Ты забываешь, Кья-па, — она впервые позволила себе подобную вольность: обычно женщины при разговоре не называли друг друга по имени. Наверное, Ойты была сильно взволнована, раз позабыла об этом. Услышав из уст старухи своё имя, мама скрипнула зубами. — Ты забываешь, что один из нас не может передвигаться сам и дальнейший путь просто-напросто его погубит. Мы не можем идти. Необходимо остаться. Го-о нужен хороший уход. Ведь мы все хотим, чтобы он поправился.

Мама громко сглотнула. Лицо её окаменело, а пальцы так сжали колени, что ногти побелели. Ойты ждала ответа.

— Чего же ты молчишь, сестра? Что думаешь?

Мама набрала в лёгкие побольше воздуха.

— Я не знаю, как поступить, — грустно ответила она, всплеснув руками. — Не знаю. Что лучше: нарушить запрет, оставшись здесь, или идти дальше, подвергая риску моего тхе-хте. Не знаю... Я желаю для тхе-хте только добра, но... духи умеют мстить...

— Ай-ай, духов оставь в покое. Мы не можем знать, что у них на уме, — покачала головой старуха. — Они как-нибудь разберутся. Разумно, оставив ненужные страхи, остановиться здесь: наши мужчины просто обязаны сюда прийти. Тут — самое безопасное и укромное место: до стойбища достаточно далеко — враги не станут так углубляться в лес, потому как побоятся получить стрелу в самое сердце.

Доводы её казались неоспоримыми. Простые и доходчивые, они были настолько убедительны, что мама не стала более возражать.

— Ну, так что, остаёмся? — напоследок спросила Ойты и мать обреченно кивнула. — Ты пока смени повязку у Го-о, вот тебе травы, — старуха сунула маме истёртые листья. — А мы сходим с мальчиком за водой. Сикохку, — она повернулась ко мне, — нам надо найти берёзу. Возьми у мамы нож и срежь бересту.

Я с готовностью откликнулся на её просьбу, так как не в силах был находиться рядом с Го-о, который пугал меня своим видом . Что ж поделаешь, я привык видеть его здоровым, улыбчивым и забавным, и нынешнее его состояние было для меня непереносимо.

Я взял у мамы нож и побежал в лес. Далеко идти не пришлось: вскоре я увидел одиноко стоящую среди кедров берёзу и, подойдя к ней, срезал добрый кусок бересты; срезал с запасом — вдруг ещё пригодится. Я вернулся к поджидавшей меня Ойты и мы вдвоём отправились через пышный луг к зарослям кустов, где должен был находиться ручей. Под ногами шуршала сухая трава. Мы быстро пересекли поляну и подошли к густому ивняку.

— Тут не пролезем. Пошли туда, — Ойты кивнула в верховья долины, где над зарослями малины и смородины выступала сероватая поверхность скального останца.

Позади послышался оклик мамы. Я обернулся и увидел, что она встала и следит за нами. Ойты крикнула ей в ответ, что тут до воды не добраться. Мама успокоилась и нагнулась к тхе-хте. А мы пошли дальше. На ходу Ойты ловко резала бересту ножом и кидала излишки на землю, которые я нагибался и подбирал. Заметив это, Ойты приостановилась и удивлённо спросила:

— Зачем ты это делаешь?

Я ответил, что, быть может, береста ещё понадобится: вон какие куски есть! Я показал ей большой свиток.

— Можно ещё что-нибудь сделать...

— Молодец! — похвалила старуха. — Запасливый.

Я посмотрел и увидел, что у неё в руках был уже готовый черпак — только ручку осталось приделать для удобства.

— На, держи, — сказала Ойты и протянула мне берестяной конус. — Беги вперед и набери воды. А я пока ещё один сделаю и нагоню тебя.

Я протянул ей бересту, схватил из её рук черпак и побежал к отвесной скале. Я подбежал к кустам и полез через них, натыкаясь на сухие палки и больно царапая икры. Забрёл в самую чащу и вынужден был свернуть вправо, где обнаружил узкую, но удобную тропинку: видно охотники тоже набирали воду здесь. Тропа привела меня к самой скале на небольшую каменистую прогалину, посреди которой находилась лужа с кристальной чистой студёной водой, откуда брал начало ручей. Прямо над лужей вздымалась скала, облепленная бело-оранжевыми лишайниками и пушистыми комьями зелёного мха. Я присел над водой, зачерпнул пригоршню и стал жадно пить. Волнение на воде, поднятое моей рукой, постепенно успокаивалось и в луже вырисовывалось отражение лохматого, грязного, неухоженного мальчишки. Неужели это я? Такой... такой грязнуля... Я вытер губы и улыбнулся. Мальчишка в луже тоже осклабился. Я подхватил пальцами маленький камушек и бросил его в воду: бултых, и отражение распалось, вода пошла широкими кругами. Я рассмеялся, зачерпнул в берестяной сосуд воды и пошёл назад.

За кустами меня поджидала Ойты. Она взяла у меня черпак, дала мне второй, который уже доделала, пока я бегал к источнику, и сказала, что пойдет пока к маме.

— Догонишь, — бросила она и зашагала через поляну к деревьям, под тенью которых мы оставили Го-о и маму.

Я быстро вернулся к луже и опустил второй черпак в воду. Поднял его, хотел было идти, но потом задумался. Бросил сосуд на землю и посмотрел на колышущееся отражение.

— Да, грязнуля...

Я обеими руками зачерпнул воды и плеснул себе в лицо. От холода сдавило виски. Ничего. Я снова опустил ладони в воду, поднял их и опустил в них лицо. Потом ещё и ещё. Плюхался, пока не почувствовал, что дольше терпеть холод не было мочи. В последний раз вылил воду на волосы и прилизал их. Вода в луже успокоилась, и я взглянул на отражение. Так-то лучше: чистенький, причёсанный, с румяными щеками! Я наполнил черпак и пошёл прочь от источника.

Выйдя из кустов, я увидел, что Ойты уже подошла к маме. Я быстро пошёл по проложенному ей в траве следу, стараясь не расплескать воду из черпака.

Тот черпак, что принесла старуха, был уже пуст, когда я подошёл и Ойты, проделав в его краях две дырочки, прилаживала к нему гибкую ветку, чтобы его можно было подвешивать на сучок. Держа наполненный водой конус в руках, я подсел к ней и наблюдал, как ловко она управляется.

— Ну вот,— Ойты выставила на вытянутой руке готовое изделие и довольно улыбнулась. — Переливай воду сюда.

Я выполнил её приказание и она повесила черпак на сухой обломанный сучок на ближайшем кедре.

— Давай второй, надо и его доделать, — сказала она. "Какая всё же она находчивая", — подумал я.

Я решил прилечь и немного вздремнуть. Отойдя от мамы и старой Ойты, выбрав место поровней, я прилёг. Ох, как хорошо! Я вытянул за головой руки и глубоко вздохнул. Рядом, в траве, стрекотал кузнечик. Я закрыл глаза и почти сразу провалился в темноту.

Спустя некоторое время я пробудился. Уже вечерело. Солнце, опускающее к холмам, светило прямо в глаза. Я заморгал и потёр припухшие веки. Надо же, будто и не спал вовсе: усталость так и не прошла. Я приподнялся и осмотрелся. Ойты и мама о чём-то тихо, чтобы не разбудить меня, говорили. Го-о был по-прежнему недвижим. Я оттолкнулся и рывком, превозмогая боль в усталых мускулах, встал. Голова закружилась. Пошатываясь, и пошёл к женщинам. Вдруг в кустах, за спинами мамы и старухи я увидел промелькнувшую тень. Я остановился и снова протёр глаза. Снова глянул в кусты, но теперь уже ничего не увидел. Подойдя к разговаривающим женщинам, которые даже не заметили, что я уже проснулся, я сказал им о том, что увидел, кивнув в сторону большого куста кислицы, усеянной красными гроздями. Мама и Ойты посмотрели на куст и пожали плечами. Всё было спокойно.

— Тебе показалось, маленький. Или горностай ветку задел. Не бойся, всё в порядке, — сказала мама и зевнула. — Надо поесть. Бабушка, ты ведь что-то собрала по дороге? Давай поедим.

Ойты улыбнулась и подала ей отцовскую сумку, набитую всякой растительной мелочью. Мама сняла безрукавку, разостлала её на траве и высыпала из сумки всю имевшуюся у нас снедь: ягоды, чёрствые стебли пучки и жёлтые луковицы саранки. Не мешкая, мы приступили к трапезе, за обе щёки уплетая, казавшиеся нам настоящими яствами, кушанья. Мы съели почти всё, остались лишь малые крохи, но и их Ойты заботливо собрала и поместила обратно в сумку.

— Надо бы, пока светло, ещё насобирать, — заметила она. — Пошли, малыш, соберём кислицу. Вон, какая она спелая! Так и просится в мешок.

Я нехотя встал, так как опять захотел спать, и пошёл к кустам, тем самым, где, как мне показалось, я что-то заметил. Мы подошли к кусту и стали обрывать ягоды. Ойты всё приговаривала, какие они хорошие и как здорово нам будет, когда мы начнём их есть. По мере того, как ягоды кончались с одной стороны куста, мы продвигались дальше и вскоре обошли его весь. Гроздья остались лишь высоко над головой. Я нечаянно посмотрел под ноги и вскрикнул. На мягком мху виднелся отчётливый и большой, в три моих ладони, след. Там, где в мох впились когти, остались четыре рваных царапины. Ойты быстро обернулась.

— Ты чего это?

Я указал ей на след. Она присела и зацокала языком.

— Кто это, бабушка, — дрожащим голосом спросил я. — Барс?

— Нет. Это кто-то покрупнее будет. Гораздо крупнее. Но это и не медведь. У того след ещё больше. — Она подняла голову и пристально посмотрела мне в глаза.

— Вы что там нашли, — донёсся до нас голос мамы. — Чего там высматриваете?

— А ты поди-ка сюда, — позвала её старуха. — Поди и посмотри сама. Очень интересно.

Мама быстро подошла к нам и посмотрела через плечо Ойты на след.

— Ну, что скажешь, — спросила старуха.

— Боюсь даже предположить... — мама запнулась и прижала руки к груди.

— Знаете, кто это был? Кто оставил этот след? — Ойты криво ухмыльнулась и посмотрела на наши перепуганные лица. — Это был лев. Точно. Он. Я его следы знаю. Не спутаю.

Я почувствовал как холод пробрал меня меж лопаток.

— Ты не ошибаешься, бабушка? — мама боязливо посмотрела по сторонам.

— К сожалению, нет. Это лев. Он почуял кровь, как и тот барс, что приходил к нам ночью. Но барс... Он всё же меньше и не так опасен. А вот лев... Пойдемте-ка быстрее назад к Го-о, — сказала Ойты и поднялась на ноги. Мы с мамой одновременно сорвались с места и наперегонки бросились к оставленному без присмотра тхе-хте. Мама обнаружила невероятное проворство и подскочила к Го-о первой; я с разбегу ткнулся ей в бок и упал. Только Ойты сохраняла спокойствие: она неторопливо подошла к нам и сказала:

— Лев провожает умерших в мир духов, но для живых соседство с ним не сулит ничего хорошего. Встретив след в лесу, нужно поскорее оставить это место и убираться подальше. Не нравится мне, что он следил за нами, да ещё так близко. Нехорошо.

— А может, он, лев, пришёл за душой... — заговорила мама и, испугавшись собственных слов, хлопнула себя по губам.

— Глупости думаешь! Он жив, видишь? Посмотри — живой. Лев пришёл только потому, что здесь пахнет кровью. Не за душой он пришёл — за кровью. Но если он нападёт, то вместе с кровью унесёт и душу... не только раненого Го-о, но и ещё кого-нибудь из нас. Это очень опасный зверь! — Ойты зловеще подняла палец.