С придыханием тот отшагнул назад, закрываясь стортой, и металл опять заскрежетал о металл. Резко оттолкнувшись правой ногой, фемина вновь сменила направление движения и, через два шага, в глубоком выпаде выбросила вперёд правую руку с зажатым в ней мечом. Грузный отшатнулся и резко опустил уже занесённую для удара сторту, стараясь отбить направленное в низ живота остриё. Однако его удар ушёл в пустоту — Тредецима отвела свой клинок и толчком выпрямилась, сближаясь с противником и атакуя его режущим ударом по корпусу. Зачарованное лезвие, преодолевая сопротивление кольчуги, ткани, кожи и мышц, наискось вспороло живот браво.

— Ах ты... — Грузный покачнулся назад, глядя полными удивления глазами на рану, и невольно толкнул обегавшего его за спиной напарника.

Тредецима быстро шагнула вперёд и добила раненного ударом слева направо, бесхитростно снеся тому голову и одновременно развернувшись лицом к Рябому, не давая тому зайти сбоку. Клинок её меча смотрел вниз и назад, скрытый ногами, и противник, издав звериный рык, не раздумывая атаковал раскрывшуюся фемину. Круговым движением меча она отбила сторту Рябого и следом же атаковала сверху. Браво вновь вскинул руку с мечом вверх и отскочил назад, стараясь прикрыть голову и слишком поздно осознавая свою ошибку — Тредецима не собиралась рубить сверху. Не прерывая движения клинка, она совершила молниеносный пируэт с шагом вперёд, и её меч прошел между левым плечом и шеей противника, разрубив ключицу и пронзив грудь.

С глухим звоном ударилась о землю сторта, выпав из рухнувшей плетью помертвелой руки, подкосились ослабшие в коленях ноги, и Рябой стал заваливаться на бок, хрипя и глядя на фемину стекленеющими глазами. Резко вырвав меч из истекающей кровью плоти, Тредецима отшагнула назад, тяжело дыша. Накатила слабость, хотелось рухнуть на траву, подставив лицо солнечным лучам и свежем ветру, и ни о чём не думать. Но она осталась стоять, прикрыв глаза и восстанавливая ровное дыхание. Наконец, когда перестала тяжело вздыматься грудь, а сердце замедлило свой бешеный ритм, она наклонилась и сорвала пучок травы. Оттирая им кровь с клинка, фемина двинулась ко всё ещё стонавшему от боли браво-арбалетчику...

— Сира Ифанди! — громкий окрик вырвал её из пучины воспоминаний, заставив обернуться.

С южной лестничной башни, на верху которой располагался пост оптического телеграфа, на неё смотрел один из сигнальщиков.

— Сира Ифанди, ваш брат просит вас спуститься к нему.

— Хорошо, но куда именно?

— Так в самый низ, — ухмыльнулся сигнальщик. — Как лестница в дверь упрётся, так, значится, и пришли. Только по нашей спускайтесь — из других хода нет.

— Ясно, — кивнула Тредецима и направилась к брату.

* * *

Подземелье башни встретило прохладой, сумраком и ароматом пряных трав вперемешку с запахом сгоревшего фотогена. Брат сидел за массивным широким столом, заваленным свитками и книгами, и даже не обернулся на скрип отворяемой двери и шаги за своей спиной, продолжая что-то записывать. На стене справа от стола поблескивали медью раструбы уходивших вверх переговорных труб, а слева от него примостился на четырёх резных ножках ксеновокс. Его цилиндрическая крышка была сдвинута вверх, открывая взору три массивных порцелановых стакана и два свёрнутых в спираль рупора по краям столешницы, в центре которой расположились три подвижных концентрических кольца из тронутого патиной серебра.

— Всё готово? — поинтересовалась Тредецима.

— Да, осталось только залить дистиллят, — откладывая в сторону свинцовую иглу откликнулся Децим.

Ножки стула скрежетнули по полу, брат перегнулся через спинку, бросив взгляд в сторону сестры, и встал из-за стола. Подойдя к одному из стеллажей, занимавших большую часть помещения, он взял с полки квадратную бутыль зелёного стекла и машинально подбросил её на ладони.

— Вечно ты со стеклом играешься, — проворчала фемина. — Забыл уже, как бутыль олеума98 разбил?

— Нет, не забыл, а потому ронять ничего не собираюсь, — усмехнулся брат. — Но это-то всего лишь вода, да и тогда я куда больше пострадал от подзатыльников закромщика.

— Да, у старика Тира рука была тяжёлая.

— Не тяжелее его трости, — пробормотал Децим и снял крышку с самого крупного, центрального стакана.

Внутри он был разделён гипсовой перегородкой на две части, в одну из которых уже были насыпаны кристаллы синего витриола99, а во вторую — белого100. Брат налил в каждую воды, размешал стеклянным стилом и аккуратно опустил крышку стакана на место, убедившись, что закреплённая на ней медная пластина попала в синий раствор, а цинковая — в прозрачный. Тотчас из рупоров послышался едва уловимый шум. Тредецима подхватила стул и переставила его поближе к ксеновоксу.

— Слушаю, — раздался из рупоров искажённый, но узнаваемый голос скрибы Учителя.

— Почтенный Новий Децидий, — обратилась фемина, усаживаясь на стул. — Это Тредецима Ифанди. Готова предоставить краткую реляцию об экспедиции за Хинд.

— Подожди минуту, — коротко ответил скриба.

Тредецима оглянулась на стоявшего скрестив руки брата, но тот лишь молча пожал плечами.

— Я слушаю тебя Тредецима, — прервал возникшую паузу другой знакомый голос.

— Учитель? — вскинула бровь фемина и тут же добавила. — Благодарна, что Вы почтили нас своим вниманием.

— Что произошло с экспедицией?

— Простите, Учитель, но она обернулась провалом, — коротко вздохнув, ответила Тредецима.

— Расскажи, как всё было.

— Почти месяц мы провели в блужданиях вдоль берегов Хинда и его притоков, прежде чем нам удалось найти те руины, упоминания о которых Вы нашли в терракотовых табличках времён Ночного царства, Учитель, — ответила Тредецима и прикрыла глаза, вспоминая. — Время не пощадило их, превратив большую часть стен в груды битого камня, поросшего травой. Но даже того, что уцелело, было достаточно для понимания, что к Тёмным они не имели никакого отношения. Совершенно иная архитектура: круглые в плане здания, сложенные из поразительно одинаково и ровно отёсанных камней — словно плинфа, но из базальта, а не глины.

— Продолжай, — одобрительно прозвучал голос её наставника и патрона.

— Мы разбили лагерь чуть в стороне, начали раскопки. Спустя две недели, на месте того, что некогда могло быть храмом или магистратом, мы случайно наткнулись на скрытый проход.

— Случайно?

— В том месте, стоило лишь подойти, у меня возникало странное чувство, — на мгновение задумавшись, пояснила Тредецима. — Если во всех прчоих местах я ощущала отголоски магии, то там — совершенно ничего. Только какую-то сосущую пустоту. Среди охранников были двое, что не умели колдовать, но чуяли волшбу — я привела их туда, и их посетили те же ощущения.

— И ты решила сосредоточить усилия именно там?

— Да, Учитель. Под обломками стен мы нашли треснувшую напольную плиту, за которой скрывалась ведущая под землю широкая каменная лестница, приведшая нас к сооружению ещё более древнему, чем руины наверху.

— Почему ты так решила?

— Здания на поверхности, или, вернее, то, что от них осталось, были сложены из камня. Пусть искусно обработанного, но камня. Под землёй же нам открылся сферический купол из диковинного пористого бетона, в котором не было заметно ни единого шва. Как если бы заливали его в один приём, — фемина невольно пожала плечами. — А ведь раскинулся он, самое меньшее, на четыре югера, и в высоту был не меньше акта. Но внутри не было ни единой колонны, поддерживавшей бы его изнутри — купол плавно сходил к основанию, опираясь только на свои четыре угла, подобно арочному шатру. Я как могла, усилила заклинание люминации, но так и не смогла осветить его целиком. Это явно и зримо превосходило умение тех зодчих, что возводили здания наверху.

— "Шатёр там из тверди небесной, парящий над чахлой травой...", — без выражения продекламировал патрон. — Что вы нашли под куполом?

— Смерть, Учитель, — коротко вздохнув, ответила Тредецима. — Я не знаю, какой цели служил он изначально, но те разумные, что оставили после себя руины на поверхности, превратили его в храм или нечто подобное. Вот только святое место сначала превратилось для них в убежище, а затем и в склеп. Всюду нам попадались истлевшие кости: женские, детские и, изредка, мужские. На мраморных плитах пола во множестве находились следы от кострищ, валялась домашняя утварь, совершенно неподходящая для храма.

На несколько мгновений фемина замолчала, нахмурившись, а затем тряхнула головой, словно отгоняя мрачное видение. Перед её глазами вновь возник древний зал, погрузившийся во тьму, которую разгонял лишь висевший над головой шар белого света и факелы в руках спутников. Звук шагов, тонувший в слое тысячелетней пыли, лежавшей на каменных плитах пола, чёрных статуях из литого железа и потемневших костях. Выхватываемый светом растительный орнамент местами обвалившегося резного барельефа на каменной кладке, что закрывала собой все четыре широкие арки, образованные бетонным шатром купола. Похожее на моноптерос святилище в самом центре зала — круглое ступенчатое возвышение с алтарём, окружённым шестнадцатью обнажёнными кариатидами, держащими ажурный купол в своих руках из тёмного металла...

— Не знаю, от кого или чего они спасались, но скелеты этих разумных — людей ли, фиари ли — не несли на себе следов насильственной смерти. Может быть причиной их гибели стал голод, может — болезнь. Что-либо прояснить мы не успели — спустя всего три дня на наш лагерь напали проклятые дикари. Охрана не справилась со своей задачей и, вернее всего, я единственная, кому удалось перебраться на западный берег Хинда.

— Что-то удалось спасти? — голос наставника, казалось, оставался бесстрастным.

— Только либеллус101 экспедиции и артефакт из святилища храма.

— Хорошо. Составь подробную реляцию обо всём произошедшем, и пусть Децим доставит мне её вместе с артефактом и либеллусом.

Фемина заметила обращённый к ней непонимающий взгляд брата — складывалось впечатление, будто экспедиция, в которую было вложено столько сил и средств, уже мало заботила Учителя. Однако, она догадывалась, в чём причина.

— Но Учитель, я вполне в силах прибыть лично и подробно рассказать обо всём, что нам удалось найти.

— Я знаю, однако для тебя есть иное дело, — терпеливо пояснил патрон. — Твой путь должен был пролегать через Илион, не так ли?

— Да, Учитель.

— Тогда ты должна понимать, что меня интересует.

— Люди в зелёном, федералы, — ответила Тредецима, не потратив и мгновения на раздумья. — Сложно было бы пройти мимо них и не заметить. Они впрямь странны, загадочны... интересны.

— Тебе удалось что-нибудь узнать о них?

— Да, Учитель...

Тредецима ожидала подобного вопроса, пусть в иное время и в ином месте, а потому приступила к подробному и основательному рассказу — за время в пути у неё имелось в избытке возможностей как следует упорядочить и осмыслить то, что ей удалось увидеть и услышать. Учитель внимательно слушал, лишь изредка задавая уточняющие вопросы и вызнавая привлёкшие его внимание детали. Закончив рассказ, фемина мгновение поколебалась, а затем высказала свою гипотезу о неслучайности происходящего в Восточном Пределе.

— Что же, это действительно интересная и не лишённая логики гипотеза, — заключил патрон. — Но, как ты и сама заметила, прежде чем она станет теорией, нужно найти неопровержимые доказательства. Что ещё более утверждает меня в моём решении насчёт тебя. Мне необходимо узнать из первых уст, кто они и что они. Мне нужен свой человек рядом с федералами. Ты уже показала, что можешь найти к ним подход. Децим снабдит тебя всем, что ты посчитаешь потребным. Я рассчитываю на тебя, Тредецима.

— Я не подведу, Учитель.

...Учиться настоящему делу.

День, в который уже раз, выдался насыщенным делами, и вернуться в каструм легату с офицерами удалось лишь поздней ночью, когда большая часть легионеров уже спала — только бдила стража на постах, да следили за огнём костровые из нестроевых. Работа в принципии федералов была напряжённой и непривычной, но крайне интересной, несмотря на трудности перевода. За время совместного общения у них даже выработался свой особый язык, состоявший из смеси слов имперской, федеральной и античной латыни, который кто-то прозвал gotic. Насколько понял Блазиус, в этом заключалась какая-то шутка, поскольку подобное именование вызывало среди некоторых федералов улыбки, но тратить время на выяснение её сути он посчитал излишним — с избытком было куда более важной информации, которую требовалось запомнить и осмыслить.

Объём сведений, стекавшийся в принципий, и скорость их обработки поначалу просто сбивала с толку, но легат привык. Как и к невозможному, на первый взгляд, охвату территории: подразделение федералов, по численности едва ли дотягивавшее до легиона, согласно их же требованиям должно было быть способным отвечать за территорию, достигавшую сотни миль по фронту, и не менее пятидесяти миль в глубину. Поставь ещё год назад перед Блазиусом подобную задачу, и его, несомненно, ожидало бы фиаско — единым целым легион просто не успевал бы добираться с одного конца на другой даже при самом форсированном марше. Конечно, оставалась возможность разделить легион на отдельные вексилляции, но ни о каком полноценном взаимодействии между ними речи бы не шло. В такой ситуации каждая когорта, или, даже, центурия оказывалась бы предоставленной самой себе, что самым драматическим образом сказывалось бы на общей боеспособности. С какой-нибудь бандой или дружиной мелкого нобиля вексилляция справиться могла, но случись ей столкнуться с более серьёзным противником, то на скорый подход подкреплений рассчитывать уже не приходилось.

Но то было прежде того, как легат в полной мере оценил возможности самоходов, в обилии имевшихся у Федерации. С их вместимостью, скоростью и дальностью хода переброска войск ускорялась кратно, при том, что воины прибывали к месту гораздо менее уставшими, а значит, и куда более способными к бою. Не говоря уже о том, что самоходы могли доставить не только пехоту, но и мощные осадные артефакты, в эффективности которых он уже имел возможность убедиться сам. Даже подготовленный рассказами пленников из разбитого ополчения, Блазиус оказался под сильнейшим впечатлением, увидев последствия их применения воочию. Груды обломков рухнувших башен и стен, опалённая пламенем и обезображенная, подобно оспой, воронками от мощных заклятий земля. Вид же исковерканных трупов заставлял бледнеть и видавших самые жестокие рубки легионеров. Покуда эта мощь была направлена против врагов Империи, сберегая жизни её верных легионеров, легат не испытывал никаких переживаний.

"И всё таки, во что же превращается война, когда в бою сходятся две силы, подобные Федерации?" — нет-нет и посещали его подобные мысли.

И каждый раз он приходил к выводу, что абсолютно не хотел бы оказаться участником подобной схватки.

— Эх, это варварство какое-то, так допоздна работать, — проворчал шедший позади трибун. — Где это видано, чтобы простые воины безмятежно дрыхли, покуда их офицеры бодрствуют?