Страна Арманьяк. Бастард

— Мальчик не должен родиться... — Тук покачал головой. — Да... Не зря руа франков Всемирным Пауком прозвали, но как вы собираетесь вытащить контессу*? Это же не возможно в одиночку.

— Не знаю... Пока не знаю... Но разведать все я обязан. Пускай даже сгину... Но этот, еще не родившийся мальчик надежда всего нашего рода и единственная возможность нам вернуть свое. Если он благополучно вырастет, то не будет необходимости даже воевать. Мы все сделаем по закону. Паук вернет Арманьяк.

— Ваша милость... — Тук тяжело поднялся и тут же стал передо мной на одно колено. — Это благородная цель. Дело, за которое не стыдно умереть. Я клянусь... Клянусь своей жизнью, что пойду за вами до конца и призываю Господа Бога засвидетельствовать мою клятву. Примите ее, монсьор...

— Я принимаю, Уильям Логан, твою клятву! — поступок Тука меня немного ошарашил.

Но шотландец говорил с таким пылом и страстью, что я растрогался, чуть ли не до слез.

— Встань, братец, и налей нам вина. Вместе мы скрутим голову Пауку как паршивой курице...

Вечер закончился на отличной ноте. Мы опять наклюкались, допив все вино, и обсудили много важных моментов, о которых я даже не подозревал. Шотландец оказался еще тем хитрецом и я, ложась спать, был уже гораздо более уверен в успехе своей миссии. Касаемо ее первого этапа. А вот как вытащить Жанну? В общем, пока не знаю... Но вытащу обязательно.

Глава 9.

— Базиль, отдай распоряжение сейчас же начинать работу, — отец сидел в кресле в маленьком кабинете и отдавал распоряжение невысокому коренастому горбуну в черных одеждах. — Каким образом перестроить часовню ты знаешь.

— Не сомневайтесь, ваша светлость. Все будет выполнено точно по вашим указаниям, — горбун низко поклонился. — Через седмицу, работы закончат.

— Я не сомневаюсь Базиль. В ком угодно, только не в тебе мой добрый друг. Я знаю, что скоро к замку подойдут войска Паука, но я отдал распоряжение не сопротивляться и сдать его по первому требованию, дабы избежать ненужных жертв и разрушений.

— Я в курсе, ваша светлость, очень мудрое решение, — горбун опять поклонился. — Разрешите мне идти?

Я сидел рядом с отцом и ловил каждое слово, прекрасно понимая, что я опять вижу сон и боялся даже шелохнуться, чтобы не проснуться.

Как только горбун вышел, отец повернул голову ко мне и сказал:

— ... ваша милость, ваша милость... вставайте. Кто-то сюда едет...

— Все-таки ты зараза, Тук... опять не дал досмотреть, — открыл глаза и чуть с досады не врезал шотландцу по морде. — Кто там едет? Зачем?

— А я откуда знаю... — Тук на всякий случай немного отодвинулся. — Его пока только слышно, но еще не видно.

Я прислушался... действительно к нам кто-то приближался, пьяно горланя фривольную песенку про белошвейку Мари и артель лесорубов.

— Ну, и чего ты переполошился? Это какой-то пьянчужка... Подожди, подожди... — я прислушался, голос показался мне очень знакомым. — Туды ж твою в качель. Тук, мигом в кусты и взять живьем эту скотину...

Я узнал голос! Симон! Сволочь Симон! Симон, сбежавший из приюта и предавший меня и приора Иакова. Ублюдок... Есть все-таки Бог на небе...

На поляну, треща ветками, выехал большой упитанный мул. Верхом на нем сидел мертвецкий пьяный Симон, горланил песню и что-то прихлебывал из оплетенной соломой глиняной бутыли.

Увидев лошадей, Симон недоуменно потряс головой и тут же вылетел из седла, выбитый из него мощным ударом. Тук, неслышно появившись из кустов, с одного удара послал бывшего послушника в глубокий нокаут.

— Отличный удар, дружище, теперь вяжи его... Да и мула тоже не забудь привязать... пригодится, — приказал я Туку, чувствуя, как сердце наливается радостью и одновременно бешеной злобой.

Шотландец спеленал Симона, посадил спиной к дереву, затем плеснул ему водой в лицо.

— А... Что... Зачем... — Симон таращил глаза, ничего не понимая.

— Хватит мычать, скотина. Давай, rasdupliаisya padla... — я приподнял ему голову просунув под подбородок кинжал. — За какие денежки гуляешь, ублюдок? За тридцать серебряников?

Симон потряс головой и, наконец, узнал меня, а затем и Тука, поигрывающего мечом.

— А-а-а... Зачем... Не может быть... Ваша милость... — с ужасом завыл бывший послушник и несколько раз подряд громко испортил воздух.

— Тьфу, свинья. Тук угомони его... Только пока не до смерти... — я отошел в сторону и отвернулся.

Раздался звук сильного удара, затем еще один. Симон взвизгнул и затих. Трясущийся крупной дрожью, с подбитым глазом и расквашенным носом, послушник представлял собой совсем печальное зрелище, а в довершении ко всему он еще и умудрился обмочиться. Мерзость... тварь, слабоват, оказался на расправу. Ну, ничего, мы еще даже не начинали...

— Ва... в-ваша мил-л-лость... Не надо!... Христом Богом молю, не н-надо... — Симон зарыдал, пуская сопли и слюни.

— Ответь мне на один вопрос сволочь. Зачем?

— Н-не знаю... Бес попутал...

— Как ты меня узнал, сволочь...

— Видел раньше с вашим батюшкой... и разговор ваш с приором тоже подслуша-а-ал... Не губите, ваша милость...

— Кому доносил?

— Не-е-е-е... Н-не знаю... Добежал до лагеря и потребовал у часовых отвести к главным... Привели в палатку, там было много людей... Потом в другой палатке еще один кабальеро... его все называли Гийомом и бароном... Допросил меня и выдал награду... Обманул, сволочь... Дал всего три золотых франка... Остальное обещал потом, но солдаты вытолкали меня взашей...

— Опиши мне этого барона, — потребовал я.

Скорее всего, это был де Монфокон, которого я знал только по голосу. Барон умудрился сбежать, так и не показав лицо.

Кольнул Симона кинжалом.

— Описывай барона, скотина. Приметы, одежду... Все.

— Высокий, как вы... Очень смуглый... Глаза как у змеи холодные и под правым старый шра-а-ам... — Симон, не договорив, опять зарыдал.

— Клянусь апостолом Павлом, я выпущу тебе кишки... — Тук со всей силы двинул послушника эфесом палаша по голове. — Отвечай на вопросы его милости...

— В корацину... В корацину, крытую алым бархатом, был одет... Лицо худое, губы тонкие...

— Цвет волос?

— Черные... черные... до плеч, ваше сиятельство...

— Все, закрой рот...

Я отошел и позвал к себе Тука.

— Мне от него больше ничего не надо. Твои предложения?

— Повесить сволочь! — решительно заявил шотландец. — Только дозвольте, я над ним немного поработаю.

— Пытать? — немного поколебался, слишком заманчиво было посмотреть на муки урода, и все-таки я отказался. — Не надо дружище. Мы не палачи. Тащи веревку...

В очень многих прочитанных мною книгах, герои, свершив справедливую месть, долго разглагольствовали на тему того, что отмщение все же не принесло им полного удовлетворения... А мне принесло! Абсолютное и полное удовлетворение!

Когда предатель задергался на веревке, на душе стало очень спокойно и даже радостно. И нечему удивляться, вся моя псевдоцивилизованность испарилась еще в первый день пребывания в этой эпохе и я не могу сказать, что особо сожалею о ней. Мне все нравится...

С настроением позавтракали и отправились в путь. Спустя несколько часов показался донжон* замка Бюзе.

Приехали.

Замок стоял на высоком холме, немного в стороне от одноименного поселения. Старинный, еще норманнской постройки, он смотрелся величественно и красиво на фоне неба и подавлял своей мощью окружающую местность.

До него оставался еще почти лига, но мы уже свернули с дороги в лесок. Согласно моему плану, вместо бастарда д"Арманьяка, дальше продолжал путь святой отец Фома. Фра Фома из ордена доминиканцев.

Мул, случайно нами приобретенный, оказался кстати, и я, переодевшись в облачение доминиканца, еще раз обговорил с Туком план действий, взгромоздился в седло и двинулся в путь.

Сняв доспехи и оставив оружие, почувствовал себя голым как младенец, не удержался и все— таки прицепил под рясу мизерикорд. Больше для собственного успокоения. Если меня раскроют, не поможет и целый арсенал. Останется только вежливо поздороваться с палачом... и попрощаться.

План был достаточно простым. Тук оставался с лошадьми в лесу, а я проникал в замок, благо повод был достаточно законным. А дальше... дальше только могу догадываться. Разведаю обстановку, посчитаю охрану... Нет, даже не буду гадать. Все по обстановке... Экспромтом.

Мул размеренно потрусил по дороге, а я, натянув капюшон поглубже, принялся изучать окрестности.

Страха не было. Вообще. Почему, сам не знаю. Не хочу даже задумываться над этим. После переноса я очень изменился... Даже не так. Попробую сформулировать по-другому. Я очень сильно вжился в свой новый образ. До такой степени, что остаточная эмоциональная связь с прежним обитателем нового тела, практически меня в него и превратила. Да, я мыслил как Александр Лемешев, но уже был бастардом д"Арманьяком. Пусть так... жаловаться не собираюсь, да и некому. Еще раз повторюсь, — меня все устраивает.

По дороге прошло несколько крестьян как будто сошедших с картин средневековых художников, волокущих на спинах вязанки хвороста. Встретилась довольно симпатичная девушка, погонявшая осла с притороченными корзинами. Все они глубоко мне кланялись, а я важно их благословлял. Из образа вроде не выпячивался, крестьяне на первый взгляд воспринимали благословения как положено. Девушка даже руку поцеловала. Эх, разложить бы ее прямо на травке и принять обстоятельно, по расширенной программе исповедь... Да нет времени... Ничего. В первом же борделе наверстаю.

Ничего трудного... Подумаешь, святой отец Фома. Надо будет, самого папу римского сыграю. Есть правда одно достаточно серьезное несоответствие образу. Тонзура. Выбривать ее я наотрез отказался, рассчитывая спрятать шевелюру под капюшоном. Не будут же меня обыскивать и раздевать. Кроме того, Тук пояснил, что это достаточно обычное явление — отсутствие рукотворной лысины у монасей. Должно прокатить...

Жанна де Фуа, я еду за тобой...

Еще раз прислушался к себе и вдруг как по мановению волшебной палочки окружающий пейзаж сменился фруктовым садом... Что за хрень...

Вцепился в луку седла от неожиданности... а, оказалось, что я сжимаю подлокотник резного кресла. В недоумении посмотрел вокруг и обнаружил, что нахожусь в цветущем фруктовом саду и сижу в кресле напротив очаровательной девушки со светло-русыми, дивно красивого золотистого отлива, волосами. В кремовом, расшитом жемчугом платье, затянутом золотистым пояском под самой грудью. Треугольный вырез был задрапирован прозрачной тканью, не столько срывавшей, сколько подчеркивающей очаровательную выемку на груди.

— Магда, я не вижу Фике. Эта несносная собачонка опять куда-то запропастилась. Найди ее, она где-то в саду, — девушка обращалась к пышнотелой женщине в глухом черном платье.

Дождалась, пока женщина с поклоном удалится, и повернула ко мне свою красивую головку.

— Жан, вы необычно молчаливы сегодня. Я требую, чтобы вы начали улыбаться.

— Ваше желание, контесс, для меня закон, — склонил я голову в поклоне.

Каким-то странным образом я говорил и одновременно наблюдал за сценой со стороны. К примеру, видел что маленькая левретка* которую якобы ищет камеристка Магда, преспокойненько сидит позади моего кресла и никуда сбегать не собирается.

Девушка, довольно улыбнулась и кокетливо поправила локоны, выбивающиеся из-под прозрачного покрывала, стянутого на лбу золотой диадемой.

— Мне скучно, Жан, ваш отец постоянно в разъездах и мне даже некому почитать перед сном. Вы же умеете переводить с итальянского на человеческий?

— Да, моя госпожа, — я опять склонил голову.

— Прекрасно, — девушка весело и звонко как колокольчик, рассмеялась. — Вы будете сегодня вечером переводить. Намедни мне прислали из Рима очень интересную книгу, некого Боккаччо...

— Всегда к вашим услугам, контесс...

— Прекрати, Жан, — девушка притворно рассердилась и топнула ножкой в парчовой туфельке. — Называй меня просто Жанна. Не забывай, я твоя мачеха и ты должен мне повиноваться во всем.

Видение исчезло так же внезапно, как и появилось. Я ошеломленно обнаружил, что опять сижу верхом на муле. Даже ущипнул себя... Не сплю, значит не сон. Что за черт... Открыл флягу, смочил ладонь и протер себе лицо... Твою же мать, опять проделки бастарда.

Видение поражало своей правдоподобность и четкостью образов. Я даже разглядел тоненькую пульсирующую голубую венку на высокой грациозной шее девушки...

Стоп! Это же Жанна де Фуа... Три тысячи чертей, она же меня соблазняла! Очень непосредственно и невинно, но соблазняла и ее усилия нашли отклик. Возбуждение осталось и после видения. Даже вернувшись в реальность, я все еще ее хотел: в паху все скрутило тянущей сладкой болью...

— Да не может же быть... — опять плеснул водой в лицо.

Клятый бастард меня скоро с ума сведет. Сны, видения... прямой путь в дурку... не знаю, есть "желтые дома" в Средневековье или нет. Надо постараться взять себя в руки...

Вдруг впереди на дороге показались клубы пыли, и скоро я различил несколько всадников усиленно погонявших лошадей. Немного насторожился, но особого значения не придал. Мало ли кто едет? Я монах, божий человек, что с меня взять...

Через несколько минут четыре латника осадили разгоряченных коней возле меня, и подняв тучу пыли загородили мне дорогу. Здоровенный усач в хауберке рыкнул с седла:

— Монах?

— Отец Фома, из общины братьев проповедников, — я скромно представился, стараясь отвечать спокойно и благостно. — Следую в замок Бюзе, к капеллану отцу Варсонофию с письмом от приора Иакова.

— Тебя-то нам и надо, — обрадовался усач. — Следуй за нами фра Фома, да не отставай, а то пришпорю твоего мула копьем.

— Куда? — выдавил я из себя вопрос.

На такое развитие событий я совсем не рассчитывал. Похоже, экспромты начинаются с самого начала. Ну, хоть голову не рубят и руки не вяжут, уже хорошо...

— Туда, куда ты и направлялся, монах. В замок. Там тебе все объяснят. Вперед, отче, и поспешай, иначе поедешь к верху задницей, поперек моего седла, — гаркнул усач и, не вдаваясь в долгие объяснения, развернул и пришпорил коня.

Мда... Даже не знаю что сказать... Воспримем случившееся как данность. Все равно в замок и направляюсь. Вообще-то меня особо никто и не спрашивает...

Четверть часа усиленно погонял мула стараясь сильно не отставать от латников. Наглотался пыли, полностью отбил себе задницу, мул скакал ужасно тряско, но успел.

Замок вблизи оказался еще величественней, но к моему удивлению оказался не таким большим, как показался сначала. Не очень разбираюсь в фортификации, но это, скорее всего, изначально был бастион, уже впоследствии перестроенный в замок. Четырехугольной формы, по углам башни. Стены высоченные, с большими машикулями*. Перед подъемным мостом, пара башенок барбакана.* Такой замок непросто взять даже правильной осадой, не то, что с налету.

Подвесной мост оказался опущен, а крепостные ворота открыты. Герсу* как раз начали поднимать.

— Шевелись, монах, шевелись... — погонял меня усатый и неожиданно огрел моего мула плетью.