Ключи ушедшего бога

Кашка прела, компашка наша глотала слюнки, ложкой по лбу я еще никому не врезала, потому как грабки к котелку под крышкой мужчины не тянули, только Филя жалобно моргал. Шерифа все не было. С другой стороны, молнии в той стороне, куда он удалился, тоже не били и раскаты грома не слышались. Шанс на то, что жрец мирно перетрет с Первоотцом нашу проблему, повышались. Они повышались, время текло, у меня в животе раздалось недовольное ворчание, потому я сдалась:

— Ужинаем! Только жрецу тройную порцию оставим!

— Чего это ему тройную? — удивился Кирт, ловко опрокидывая крышку на траву без всякой прихватки и разваливая по мискам кашу.

— Если ты его заменишь в молитвенной беседе с Первоотцом, клади тройную порцию себе, — хмыкнул Керт.

— Не, я столько не выпью, — честно отозвался щитовик и ойкнул. Прямо в лоб ему прилетел желудь.

Все бы ничего, но мы расположились под фальмирскими тетушками берез со светло-серыми стволами, потому желудю взяться было неоткуда. По веткам даже белки с бурундуками не скакали, задрав хвосты.

— Понял, сколько надо, столько и буду пить, — забрав голову вверх, исправился Кирт и получил в лоб уже шишкой.

— Молчи, убогий, — прошипела я, дергая трепача за рукав, — а то третьим будет кокос, и ты этого не переживешь!

Кирт открыл рот, покосился на 'не березы', на меня, на безоблачное небо, сурово хмурящегося брата, вздрогнул и захлопнулся. Даже не стал уточнять, что это за фигня такая — кокос. Вот и правильно, не стоит провоцировать приступов магической шизофрении. Это к тому, что когда ты говоришь с богом — это молитва, а вот если он тебе отвечает, то это уже она самая. Причем в мире магическом еще и в самой опасной для жизни форме — реальной!

Мне кажется, Кирт вообще не сразу понял, что ему знаки посылаются, или он от шока языком молоть начал, отгораживаясь от чудесной реальности привычной стеной из слов?

Пока шипела наставления, мне на голову спланировал лепесток синего цветка крельта в качестве поощрения и, кажется, намека. На языке растений, изучаемом каждой девицей прилежнее каллиграфии, цветочек являлся символом скромности и тишины.

— Мы будем тихи, как мышки под веником, — клятвенно пообещала я небесам, за что получила еще один цветок — алую гвоздику, считавшуюся символом Первоотца так же, как белая хризантема являлась знаком Первоматери.

Вот так вместо прозаичной миски каши в руках оказались возвышенные лепесток и цветок. Дабл Кей и Филя смотрели на меня так, будто не компаньонку по квесту на добычу странных ключей из совершенно неподходящих мест увидели, а что-то незнакомое, шагнувшее на полянку прямиком из древних легенд. Б-р-р! Вот чего бы всем так на Кирта не пялиться? Он, между прочим, высшее внимание тоже дважды привлек! А если в граммах вешать, то его знаки от Первоотца потяжелее моих будут.

К счастью, разрушая противоестественную тишину, треснула ветка под ногой жреца, и он показался нам на опушке. Вид Шериф, перебирающий четки, как иной султан в задумчивости небрежно ласкал бы гурий гарема, имел скорее погруженный в размышления, чем мрачный или благоговейный. Для него, похоже, воззвание к богу-шефу тоже было работой, сложной ли, по призванию ли, но именно работой, а не таинством. Не дожидаясь наших вопросов, жрец сказал:

— Чувствую, слышал меня Первоотец, но знака не подал.

— Скорее всего осторожничает. Не положено ему знамения своим служителям являть, чтобы не спалить перед коллегами участия своего человека в эскападе Ушедшего, — догадливо предположила я, сходу найдя причину желуде-шишко-цветопадов. — Потому все знаки пришлись на нашу, условно незаинтересованную и непричастно-непосвященную по правилам, долю.

И, не сходя с места, прямо до ужина Шериф получил занимательную историю о вреде лишних слов и пользе условных знаков. Дополнительным наглядным подтверждением истинности моих слов послужили желудь и шишка, предъявленные Киртом, а так же части цветущей флоры.

Поразмыслив, жрец пришел к тем же выводам, что и я: Первоотец ничего против нашей затеи не имеет, только просит действовать очень осторожно. Да мы и сами пыли подымать не собирались! Может, среди богов, как в той упряжке из басни Крылова, тоже нет согласия, и если кто чего ненужное пронюхает, то нам мешать примется? Не хотелось бы, ключи — наша единственная надежда на приведение себя в божеский, то есть изначальный, вид...

Обсуждение возвышенно-божественного закончилось. Раздумчиво помешивая кашу и вяло отправляя в рот ложку за ложкой, я думала не о богах и знамениях, а в очередной раз о кулинарии и несправедливости. Вот как так у Шерифа получается? С готовкой впятеро меньше моего возится, а в итоге вкуснятина у него, а у меня — не более, чем съедобно. Мужики, конечно, еду похвалили, и, наверное, если сравнивать со спартанским меню из крупы с кровью, каша с копченостями могла сойти за ресторанное блюдо. Однако я помнила то, чем нас потчевал вчера жрец, и слегка злилась на несправедливость мироустройства. Когда внизу живота неприятно потянуло, причины моего недовольства миром стали очевидны. Как некстати! Хотя... Когда 'это' бывает кстати? Никогда! Мысленно застонав, я нахмурилась. Одно дело дискомфорт, другое дискомфорт, способный разнести в прах всю нашу маскировку. Я на запахи чувствительная, всегда могла точно определить, у кого из сокурсниц или коллег лунные дни нагрянули. И где гарантия, что нам на пути не попадется столь же остроносая особа, которая поднимет панику на тему: 'У беременной паломницы кровь!'?

Глубоко задумавшись, я отставила кашу и машинально сорвала травинку. Повертела в пальцах так же, как мысль в голове, и едва не подпрыгнула! Выход есть! Ким этому учили в пансионате. От злоупотребления, правда, строго-настрого предостерегали, но в жизни каждой служанки случаются дни, когда кровь из носу надо быть в форме. На этот случай имелся особый сбор трав. Вот только с собой у девушки его не было, так же как не было в здешнем лесочке лавки с порошками.

— Ты чем-то озадачена? — осторожно спросил Шериф, присаживаясь рядом, когда Кирт повел Фильку мыть миску к ближайшему ручейку. Да, оставлять наше горе луковое без присмотра, давая ему возможность свалиться в воду и ненароком потонуть, щитовик не желал.

— Мне нужны травы. Как выглядят сухие, я знаю, пропорции составить смогу, но в свежем виде никогда и половины не видела, — раскрыла я причину раздумий. — Но травы нужны сегодня, край завтра с утра. Позже уже будет бесполезно. Или мы их найдем, или все наше паломничество придется отложить на пять дней и отсиживаться здесь в роще.

— Тебе понадобился путевой сбор?! — мигом сложив дважды два, догадался прислушивающийся к беседе Керт. Телохранитель был немного осведомлен об особенностях службы смежников. Или, смутно вспоминалось, в их заведении готовили еще и телохранительниц, а им такой сбор тоже требовался?

— Он самый. Литрица, крестовка, капельник, симеграш и ульпава, — перечислила я составляющие. Крестовку у ручья видела, но другие травы, пока меня в них носом не ткнут, не узнаю, а если и ткнут, тоже не уверена, что сходу признаю.

— Не совсем понял, для чего нужны эти травы, но литрицу и ульпаву я видел, — вставил чуть нахмурившийся жрец.

— Гхм, — смутился Керт, не зная, как при девушке объяснить так, чтобы не обидеть и не смутить.

— Пойду посуду помою, — пришла я на помощь бедняге. Вот уж не думала, что Керт такой стеснительный. Меня-то уже ничем не прошибешь, а щитовики, оказывается, натуры чувствительные. Одно дело в морду съездить или вовсе убить, другое про женскую физиологию при даме рассуждать. Чтобы не смущать чуткую душу профессионального телохранителя, я ушла от костра.

Пока полоскала миску и терла ее клочком травы, мужчины успели уяснить суть щекотливого вопроса и даже изобрели путь его решения. Когда вернулась, меня ждали две охапки вырванной с корнями травы: литрицы и ульпавы. Крестовки, мелких голубых цветочков в форме крестика, я на всякий случай нащипала у воды сама. Пусть и не представляла, где искать симеграш, выглядевший в сушеном виде как плеть садового вьюнка-недоростка, и капельник, от которого в сборе использовался лишь порошок корня. Растение это, насколько помню, получило имя из-за интересной формы корневища и запаха, который давала растертая в ладонях листва.

Как выглядят вживую пока ненайденные растения, мужчины знали. Но где их искать и растут ли они в лесочке Ламильяна близ нашей стоянки? Ответить на этот вопрос предстояло Керту. Нет, козлом отпущения методом считалочки бедолагу никто назначать не думал, просто вспомнили о том, что наш щитовик не только двуногий телохранитель, но и большая собака в прямом смысле слова. Собачий нюх для розыска растений, одного мелкого и второго, источающего своеобразный аромат, пришелся бы как нельзя кстати.

Потому Шериф и Кирт предложили щитовику превратиться в пса и заняться поисками. Керт на это только вздохнул и потер висок. Собакой он оборачивался только раз и в минуту смертельной угрозы. На инстинктах! Как сделать это на заказ, не знал, в чем честно признался.

— Вспомни, как ты себя ощущал, будучи псом, что слышал, обонял, — мягко предложил жрец, а Фиилор уставился на щитовика таким восхищенно-выжидательным взглядом, словно здесь и сейчас готовился получить подарки от Дедушки Мороза за десять недоданных лет.

— Принц обожает крупных зверей и собак в особенности, — снисходительно пояснил причины такого поведения Шериф. — И, что удивительно, любые псы его привечают, даже самые свирепые.

'Не такой уж и редкий дар, — с нежданно-негаданно взявшейся печалью по незнакомому юнцу, подумала я, впрочем, не став озвучивать мысли вслух. — Наш Тимас тоже был тот еще собачник. Ни один пес его в жизни не куснул, да только не спас его талант от падения в ущелье. Клыки скал оказались острее...'

Не знаю, что помогло Керту больше: совет жреца или восхищенное терпеливое ожидание Фильки, а только промучившись с час, который я потратила на приготовление из охапок сена ингредиентов, щитовик сделал это. Превратился!

Пока я мелко-мелко резала в малый котелок стебли литрицы и обирала туда же миниатюрные листья купавки, Керт сменил форму. Сидел себе, сидел мужчина, лоб хмурил, рот кривил, вздыхал на все лады, носом сопел, и вот уже вместо человека пес на траве развалился. Принц восторженно взвизгнул, однако ж к животинке стремглав не бросился, вовремя вспомнил, ради чего превращение затевалось.

Коротко гавкнув, Альт-Керт поднялся на лапы и потрусил в лес, осторожно поводя носом и ушами.

— Какой он красивый! — выдохнул принц вслед псу, заставив того на миг обернуться.

— Породистый, — гордо подтвердила я. — Черный ламильянский улт лучших кровей.

Хотела добавить рацпредложение: если будем нуждаться в деньгах, сдавать песика на вязку, но снова промолчала. Мои циничные шутки здесь вряд ли кто поймет, а если поймет — непременно обидится. Да и некрасиво язвить над тем, кто помогать взялся. А уж торговать друзьями, даже если они порой бывают собаками, и вовсе гнусно!

С собственным цинизмом, привитым с отрочества бесконечной чередой черных пятнышек, я уже ничего поделать не могла. Он стал моей броней, не дающей неудачам слишком сильно ранить душу. Но мне вполне было по силам удержаться и не портить настроение компаньонам. Зачем зря выводить из себя людей? Не все приучены к тому, что все фигня и все можно исправить, кроме несмытых вовремя черных пятен — меток смерти.

Когда стебельков и листиков нащипалось с тройным запасом, я отложила остатки травы. Шериф здраво справился:

— Сезон сбора не важен?

— Важен, конечно, — вздохнула я, разведя руками, — нужная пора силу большую травам дает, как нам говорили. Но когда и какую рвать, я все равно не знаю или не помню. И лишней машины времени в кармане не завалялось. Так что толку рассуждать? Одна надежда, что растения совсем свежие, потому обойдемся тем, что имеем.

— Рваф, — поддакнул Керт, выбираясь из кустов с чем-то зеленым в пасти. Подойдя ко мне, пес разжал челюсти, и лопух, составлявший импровизированную сумку, развернулся, являя несколько плетей вьюнка и выдранный с корнем куст капельника. Запах не врал! Трава пахла талой водой.

— Спасибо! — от души сказала я псу и чмокнула его в мокрый и влажный, а значит здоровый, нос.

Керт чихнул, отступил и, вернув себе человеческий облик, тяжело осел на траву, задумчиво бормоча под нос:

— Земля танцует, деревья кружатся, какие птицы большие полетели, нет, это рыба летит большая, цветами плюется, хвостом виляет...

— Бредит бедняга или решил стихосложением заняться: белые рифмы, абстракция, символизм?! — озадачилась я, разбирая добычу.

— В Радильяре из симергаша готовят сонное зелье, снимающее боль и навевающее грезы, — кстати припомнил жрец, озабоченно приглядываясь с Керту.

— Кажется, если погрызть стебель, результат тот же будет, — справедливо оценил Кирт. Он подхватил не стоящего на ногах брата подмышки и под несмолкающее бормотание о летающих зверях, распускающихся в воздухе радужных цветах и волшебных пузырьках поволок в шатер. Пусть отлежится!

'Хороший у вас план, товарищ Жуков', — проводила я щитовиков фразой старого анекдота и вернулась к разделке новой части растительной добычи. Пока все свежее, надо сделать отвар и выпить. Если бурда, кроме нужного эффекта, какую-нибудь галлюциногенную побочку выдаст, как таблеточка диазолина, принятая от аллергии, то пусть уж видения на ночь придутся и со сном смешаются. На летающих рыб и цветы лучше на подушке смотреть! Хотя, про такие последствия наставница Ким ничего не говорила. Возможно, другие компоненты сбора нейтрализовали глюк-эффект? Или у Керта оказалась повышенная чувствительность к препарату?

Глава 12. Превратности выбора

Утром Керт встал бодрым и трезвым. Ни о каких летающих цветах, рыбках, земноводных и иных представителях мира флоры и фауны не заикался. Он, кажется, вообще о своих глюках и бредовых речах не помнил.

Я, откушавшая горькой бурды для корректировки женского цикла, на видения вовсе не жаловалась. Вышло, как в старом анекдоте. 'Мучают ли вас эротические сны? Почему мучают? Я ими наслаждаюсь'.

Не знаю, какая из травок дала такой дивный эффект, однако всю ночь мне снился тот самый любимый Ким шатен из книжки, периодически превращающийся в Шерифа. Был этот оборотень весьма жив и активен. Описывать дальнейшее, пожалуй, излишне.

Пока потягивалась, разминая залежавшееся тело, ни на что внимания не обращала. А как глазки продрала, заметила на бревне у разгорающегося костерка Филю. Юный радильярец смотрел вовсе не на огонь, в пику расхожему постулату о заманчивости бесконечного созерцания трех процессов, а на меня. Причем с таким блаженным видом, что для признания высочества сбрендившим не хватало самой малости: сочащейся из уголка рта ниточки слюны.

— Чего? — Я свела брови и грозно нахмурилась. Дескать, 'на мне узоров нет и цветы не растут'. Ну ладно, грозно со светлыми бровками не получалось, но хоть какой-то эффект должен быть?

— Ты прекрасна, — протянул Фиилор и снова впал с оцепенение.