— Постойте! Вы же обещали помочь!
— А что я сейчас делал? — Певец приостановился, внимательно посмотрел на девушку и ухмыльнулся. — Сколько бы ты искала своих приятелей... хм, братцев без меня? — И не дожидаясь ответа, мужчина побежал прочь.
Дуня шмыгнула носом и поплелась по ступенькам вверх, благо другого направления здесь не имелось. В тайне девушка ещё надеялась, что певец одумается, и всё же поможет освободительнице.
Странница стояла у лестничного выхода и никак не могла решиться на первый шаг. Она мучительно пыталась вспомнить, сколько прошла на самом деле, пока вместо того, чтобы мечтать о трусливом менестреле, начала считать арки, выводящие на этажи. Чутьё и опыт подсказывали, что описанная допросная вряд ли располагается здесь. Но и уверенности в этом тоже не было, потому девушка размышляла, как лучше поступить: искать "эльфа" там, где получится, или всё же вернуться и выбрать нужный коридор.
Правильным вариантом действий оказалось ни то и ни другое. Послышался топот, звон, крики — и Дуня, как у "музея", не стала метаться, в панике ища укрытие, а застыла завороженной и на всё готовой добычей... чтобы оказаться сметённой крупным телом в ближайший тёмный закуток и впихнутой в неглубокую нишу. Как они туда вдвоём с певцом втиснулись, для девушки осталось загадкой. Мимо, как раз там, где мгновение назад изображала известного осла Дуня, пронёсся вооружённых до зубов отряд стражников.
— Что вы тут?.. — она осеклась, когда неожиданный спаситель прижал её к холодному камню, спрыгнул на пол и лишь после снял с возвышения. Парень был прав: позволь он действовать девушке самостоятельно, беглецы застряли бы в нише надолго.
— Подумал, раз уж ты неграмотная, то наверняка ошибёшься с пролётами, — хмыкнул певец. Он, волоча Дуню за запястье, осторожно выглянул в коридор. Девушка не сопротивлялась: во-первых, силы были неравны, а, во-вторых, не этого ли мужчину она только что хотела в помощники?
— Там не пройти, да?
Менестрель обернулся, окуная спасённую в искреннее недоумение.
— Так заметно?
— Не для меня, — честно призналась девушка. — Но если это случается несколько раз на протяжении пары-тройки часов, то что-то в голове откладывается.
— Жаль, что и выветривается оно быстро, — легко догадался парень. — Значит так, к допросной пойдём другим путём. Круговым. Меня слушаешься и не мешаешь. Поняла?
— А зачем это вам?
— Хм, не поверишь, но обещания я выполняю, — певец досадливо поморщился. — Ты сама братцев сейчас не отыщешь.
Дуня промолчала. Доводы спасителя её не убедили, но, по правде сказать, девушке было всё равно. Наверное, в этот миг она бы не заметила даже того, что её казнили.
— ...Не похоже это на тюрьму, — всё же высказалась Дуня.
— Извращенцы, — охотно согласился менестрель. Его физиономия вытянулась от отвращения.
Сейчас, в свете множества бра, в три шахматных ряда увешивающих стены, она, наконец-то, смогла разглядеть певца. Страшненьким он ни в коем разе не был, а вот миленьким, как говорится, на все сто. Смотреть на него, как и на большинство мужчин, приходилось снизу вверх, хотя в данном случае правильнее сказать: вдоль вытянутой руки к плечу, так как даже осторожно ходить у менестреля получалось быстро, и Дуня регулярно отставала, чтобы, разогнавшись, врезаться носом в чужую не то чтобы благоухающую подмышку. Пара, однако, неудобства не испытывала: бывший узник не обращал внимания на спутницу-пружинку, а та, в свою очередь, не улавливала чужого запаха всего-то в каком-то шаге от его источника.
Рыжеватый, светлоглазый, судя по едва заметным морщинкам, улыбчивый. Впрочем, девушка не сомневалась, что улыбка этого парня могла оказаться как задорной, так и хищной, если не злой. Светло-русая щетина не старила его. Более того, ни она, ни сердито-сосредоточенное выражение не скрыли детских округлых черт лица, уже давно не явных, но всё ещё просматривающихся. Новому защитнику было под или, возможно, чуть за двадцать пять, что пока позволяло ему прикинуться и бестолковым юнцом, и опытным мужчиной. Дуня, пожалуй, не удивилась бы, что именно это помогло избежать певцу пыток и других неприятных встреч с палачами: изобрази парень невинность — и мальчишка мальчишкой. Будь девушка на месте стражей, она бы никогда не поверила, что за душой арестованного ничего не отыщется и что он не знал, чем закончится его выступление. Наверняка этот, кхе, менестрель не одну головушку разбил своей "лютней" — и если бы только за косые взгляды.
— Может, части строили в разные эпохи? Постарее да покрепче переделали в тюрьму, поновее да поажурней отвели королевской семье, или кто уж здесь за главного, — певец сам себе не поверил.
— По-моему, я поняла, что вы имели в виду под "свихнулись", — откликнулась Дуня.
Они, в попытке обойти очередной пост, вновь свернули в первый попавшийся длинный и, главное, безлюдный коридор, который вылился через широкую арку в другой — ни тебе охраны, ни спецодежды. Между двумя совершенно разными мирами даже хлипкой ширмочки не поставили.
До арки — мрачная тюрьма. Грубый камень, толстые деревянные двери с коваными углами и зарешёченными оконцами или клетки, открывающие чудесный вид на пустующие, в основном, камеры. Чадящие редкие факелы, сырая прохлада — и не жалко им полуголых стражников? Запах сена, по большей части прелого.
После арки — изящный дворец. Деревянные панели, роскошные драпировки, позолота, резные, украшенные, словно Царские врата, двери. Яркие светильники, сухой воздух, ароматы пряных трав, специй, масел.
Сама арка тоже была разной. Со стороны тюрьмы — выстроенной на манер ключ-камня. Беглецы и не предполагали, что их ждёт. С дворцовой половины — кружевная салфетка из белого мрамора. Как можно соединять настолько несоединимое? Дуня бы ещё поняла, находись камеры в подвале, но обе части здания явно были равноценны для их хозяина.
— Кто-то идёт, — шикнул певец и снова решил спрятаться в ближайшем закутке, но на этот раз паре не повезло: закуток оказался всего лишь перемычкой между двумя коридорами, мостиком в букве "И", одна ножка, которой вела в тюрьму, другая — во дворец. Получившаяся проходная комнатка, даже заваленная каким-то хламом, была немаленькой, но не заметить в ней двух лишних людей не представлялось возможным. — Вот дерьмо, попались.
Дуня не ответила. Она во все глаза смотрела на ближайший столик — они-то и занимали почти всё пространство "перемычки". Конкретно на этом стояла и сверкала золотом та самая статуэтка, которую неудачно уворовывали "эльфы". Однако не нежданная находка заставила девушку позабыть окружающий мир — Дуня увидела то, что раньше попросту не успевала увидеть. Колечко на груди охраняемого ангелом мальчишки, а потом и самого мальчишку. Сомнений не было. Непокорные русые вихры, отливающие при нынешнем освещение рыжим. Голубые глазища с задорной улыбкой где-то на самом донышке, притом что само лицо выражало крайнюю степень сосредоточенной задумчивости — юный полководец вёл войска в бой. И пусть этому смелому ребёнку не исполнилось и двенадцати — ваятель немного приврал, но только, чтобы в точности передать характер одного престранного подростка. На мгновение Дуне даже почудился жаркий ветер, аромат роз и запах полыни... Сладкоежка.
Зная теперь, куда смотреть, девушка легко разглядела в ангеле себя. Впрочем, для стороннего наблюдателя между ней и статуэткой никакого сходства не было: если Сладкоежку скульптор омолодил, то Дуню сделал старше, многие черты усилил, преувеличил, а то и вовсе исказил, сотворив, по сути, иного человека. Глаза стали уже и куда более раскосыми, лицо округлилось. По плечам заструились белокурые локоны — златовласка обзавидовалась бы. Фигура явно стала шире в кости — ну да, попробуй Дуня с нынешним телом унести два огромных крыла... А вот половая принадлежность изваяния, как то и положено у ангелов, не определялась: несмотря на очевидные признаки женственности, крылатая дева могла оказаться и отроком.
— Так, сейчас мы побежим и очень быстро, — вернул к реальности Дуню спутник. — Я буду держать тебя за руку, крепко — не отстанешь, не потеряешься. Но юбку подверни, смотри под ноги, по сторонам не пялься. И шевелись! Запомни: им всё равно, кого убивать. Поняла?
Взгляд скатился по изящному запястью ангела на хрупкое плечико Сладкоежки и, запнувшись о локоть подростка, упал в сумку. Дунино имущество примостилось рядом с чужой драгоценностью. Из приоткрытого нутра торчал уголок цветастого платка, однако сумка не смотрелась подвергшейся обыску.
— Ээ-э, — девушка вспомнила свой "криминальный" талант. — У меня есть шаль. Вам известно, что это здесь означает?
— Хм, — певец озадаченно нахмурился, затем его лицо просветлело. — И парни в штанах вроде бы и в тюрьме не редкость.
Он, проследив дунин взгляд, уставился на сумку... В следующий миг менестрель, не удостоив вниманием дорогое изваяние, одним движением вытянул платок, развернул, накинул Дуне на плечи так, чтобы краешек демонстративно повис и на нём, — и резко прижал девушку к стене. Словно дожидаясь этого действа, в закуток ввалилась целая толпа.
Они пробежали мимо: кто-то вообще не заметил, кто-то заинтересованно косил глазом, другие замедлялись, чтобы на ходу разглядеть побольше. Двое, возможно, повыше званием, что-то сказали, а затем унесли прочь — из тюремного коридора донёсся гогот, пара выкриков, снова грубый смех.
Дуне трудно было сосредоточиться на происходящем: вяло отталкивая от себя певца, она буквально таяла в его объятиях. Казалось бы, в подобной ситуации девушка должна была испытывать лишь отвращение, тем более спутник пах отнюдь не цветами — борщом, чесноком, потом. Да и чем ему пахнуть, как не едой и собой — вряд ли за те пять дней, что он торчал за решёткой, ему для умывания предложили больше, чем маленький кувшинчик воды. И на том спасибо!.. Жёсткая — это издали она незаметная и мягкая — щетина царапала щёку. В ухо дышали беззвучные слова.
— Ничего я тебе не сделаю. Нас отчитали за разврат. Тебя пригласили в караулку. Мне дали пару советов. Тебя снова пригласили. Обещали осчастливить и озолотить. Мы увлечены, потому ничего не видим и не слышим. Они заняты, потому не составляют нам компанию.
Девушка сумела приоткрыть глаза.
— Пусто, они ушли, — тихо-тихо пробормотала Дуня и попыталась вывернуться из замка чужих рук, но не тут-то было — певец лишь крепче сжал её.
— Рано, — прошелестел он. — Да изобрази ты хоть что-нибудь!
Не дожидаясь от спутницы активности и, видимо, даже не рассчитывая на это, менестрель поцеловал Дуню в шею. Сердце ёкнуло, и девушка без сил сползла по стенке вниз — "любовничек" едва успел подхватить безвольное тело.
— Давай-ка поищем местечко поуютнее, — впрочем, мигом нашёлся он.
— Ну, зачем же вы остановились? Продолжайте-продолжайте...
От тона, каким озвучили "предложение", Дуню едва не вывернуло на месте. Вмешавшийся не извинялся — мол, простите, что прерываю на самом интересном, но это общественный коридор, здесь люди ходят. Он не насмешничал и не подначивал, как те же стражники, что немного позавидовали чужому времяпрепровождению и позвали проститутку к себе — вдруг де и им скрасит часок-другой одиночества. Это не ехидно злорадствовала охрана, наконец-то отыскавшая беглецов. Нет. Сказавший велел продолжать.
Менестреля перекосило от ярости. Девушка, увидев, во что превратилось его во всех отношениях красивое лицо, попыталась было вывернуться и напроситься к ушедшим шутникам в караулку, но певец вновь вцепился в многострадальное запястье и не отпускал.
— Что нам делать? — он обернулся.
У выхода в дворцовую часть стоял мужчина. Обычный, каких тысячи. За сорок-пятьдесят. Без особенностей — ни в фигуре, ни в одежде. Только в манере держать себя: одним лишь разворотом плеч, чуть вздёрнутым подбородком он говорил — всё, от пыли под ногами до чужих желаний, принадлежит мне. Его же полный предвкушения взгляд и гнусная ухмылка заставляли зудеть кожу и мечтать о хорошем душе. Рядом с таким, хм, человеком даже бородач, бесславно убитый Пятиглазым, мог смело называться матерью Терезой.
— Продолжать, само собой... — он подавился словами, когда свободная рука певца змеёй метнулась к шее и с бешеной силой сжала ту.
— Да ты большая мразь, чем о тебе рассказывают, — прошипел менестрель.
Дуня подёргала его сзади за рубаху.
— У него корона.
Действительно лоб жертвы стягивал толстый золотой обруч, украшенный каменьями: зелёные, наверное, изумрудные четырёхлистники, нанизанные на багровые нити стебельков, чередовались с разноцветными вставками — по ночному синий и солнечный жёлтый собирались в миниатюрные виноградные гроздья. Несмотря на блистательное великолепие и вычурность, корона не притягивала взгляд, пока того не требовалось. Венец достался нынешнему владельцу от того, кто носил его по праву.
— И что? — буквально выплюнул певец. — Хочешь продолжить?
Девушка не ответила. Она смотрела в сторону. В гневе спутник вытолкнул венценосного извращенца в коридор, сам выскочил следом и вытащил за собой Дуню. Они были не одни — шагах в двадцати стоял подросток. Он не отрывал от них внимательного, сосредоточенного взгляда.
— Вы его убили?
Коронованное тело мешком упало на укрытый ковровой дорожкой пол. Вышло глухо. Наблюдатель вздрогнул, но не издал ни звука.
— Ещё нет. Дай что-нибудь потяжелее.
Странница протянула спутнику ангела. Когда статуэтка оказалась у неё в руке, Дуня не запомнила.
— Подойдёт?
— Подойдёт, — кивнул певец, занёс будущее орудие убийства над головой... и безвольно опустил вниз. — Вот же! Ведь нужно урода прикончить, а не получается.
Менестрель выдохнул сквозь зубы и вновь попробовал избавить местный народ от их правителя. На этот раз спутника остановила Дуня: она опять дёрнула певца за рубаху и указала на свидетеля.
— У него тоже корона.
Лоб парнишки перечеркивала серебряная ленточка. Она тоже не обращала на себя внимания, пока того не желал хозяин. Этот, как и тот, что валялся у беглецов в ногах, пожелал. Как вообще захотел, чтобы его заметили, увидели его несомненное сходство с тем, кого убивали.
Подросток и менестрель посмотрели друг другу в глаза.
— Сам решай, — наконец, сморгнул старший из мужчин и, оставив всё как есть, побежал в тюремную часть здания.
— Но? — попыталась возразить Дуня. Она болталась позади менестреля, словно консервная банка, привязанная к бамперу машины молодожёнов.
— Я не делаю за других грязную работу — своей хвататет.
— Он его добьёт, да?
— Надеюсь, — хмыкнул певец. — Вроде бы местный принц — существо вменяемое.
— И откуда вы всё знаете? — взамен статуэтки Дуня крепко прижимала к себе нечто куда более ценное — свою любимую сумку.
— Хех, кое-что мне и до появления в городе было известно, а так... — он пожал плечами. — Знаешь ли, мне пять дней заняться было нечем, а стражники, что постарше, народ разговорчивый. И не все нос от моих баллад воротили, некоторые специально приходили послушать.
