— Странное имя для собаки, — заметила Шарлотта.
— Моя собака, а не твоя, — огрызнулся Арланд. Он по каким-то своим причинам недолюбливал Шарлотту и не скрывал этого. — Кречет — отличное имя для охотничьего пса!
Щенок взвизгнул, когда Лео потянул его за хвост и до крови цапнул оборотня за палец.
— Молодец, не давай себя в обиду, — назидательно сказал щенку Арланд. — Вырастишь, всех тут построишь!
— Тяф! — было ответом.
Разобравшись с подарками, мы отправились на кухню, где началась одна из самых приятных частей праздника — торжественный обед. Леопольд расплывался от удовольствия, когда у всех глаза на лоб вылезали от превосходного вкуса блюд. Даже Люциус разорился на похвалу.
После еды Шарлотта потащила оборотня к их друзьям из театра и университета, а Люська предложила Люциусу прогуляться по городу. Судя по тому, как яро отнекивался чародей и по тому, что Арланд нашел-таки сегодня для ведьмы отдельную однокомнатную квартиру, ночевать Люциус будет не у нас. Да и Лео, скорее всего, тоже.
Мы же с Арландом, оставшись одни в доме, решили помыть посуду и прибраться на кухне, чтобы не заниматься этим утром, а потом пошли сидеть в гостиной вместе с щенком.
После праздничного вина в голове царило приятная расслабленность, развалиться на диване перед камином казалось верхом блаженства.
— Где ты нашел это кольцо? — спросила я, лежа в обнимку с подушкой и любуясь камнем на пальце. Его цвет прекрасно гармонировал с оттенком моей кожи. — Я не знала, что такие бывают.
— Я тоже. В Ордене я узнал, что похожие кольца дают темным магам, которые добровольно согласились ограничить свой дар и уйти в специальное селение на территории белых сов. Кольца фильтруют магию из темной в обыкновенную. Это кольцо я заказал специально для тебя у мастера, он сказал, что сделать такое будет даже проще, чем для темного мага, — рассказал инквизитор. Он сидел на шкуре перед камином и игрался с щенком, посмеиваясь, когда тот неуклюже прыгал и пытался грозно рычать. — Ты счастлива?
— Ты вернул мне руку, черт возьми! Конечно, я счастлива! — я переползла с дивана на шкуру и села рядом с Арландом. — Единственное, что меня беспокоит, это твои слова... Ведь приняв это кольцо я не совершила какой-нибудь важный обряд?
— Нет, никакого обряда не было, — успокоил меня инквизитор. — Но это был намек.
— Намек на что?... — растерянно спросила я, смотря на кольцо.
— На то, что я хочу, чтобы между нами все было законно, и жду только твоего желания. Подумай, ведь это избавило бы нас абсолютно от всех проблем и косых взглядов, — он вздохнул и неожиданно произнес: — На самом деле я тебя не понимаю. Это самое обычное дело, чего ты так боишься? Ты уходишь от темы каждый раз, когда я завожу разговор.
— Пока я на такой шаг не готова, — ответила я, гладя подбежавшего к моей руке щенка. — Это не значит, что я не уверена в тебе: я более чем уверена, что ты всю жизнь будешь параноиком с раздвоением личности; не значит, что я не уверена в наших чувствах: с годами они не станут понятнее. Просто меня от слова "женитьба" трясет. Это как-то слишком...
— Слишком страшно?
— Наверное. В моем мире такие вещи в двадцать не происходят, и в тридцать порой тоже, и в сорок... Понимаешь? — я обеспокоенно посмотрела на Арланда.
— Нет, мне не понять дурацких обычаев твоего мира. Можно поддаться чувствам один раз и провести ночь вместе, но так... Это правильно, когда любящие друг друга люди становятся семьей, — ответил инквизитор, беря набесившегося щенка на руки. Вскоре псинка уснула. — Я вырос с этими убеждениями, Бэйр, и я не хочу жить с женщиной, которая может уйти от меня к другому.
— Но я не...
— Я понимаю, — кивнул инквизитор. — Но и ты меня пойми.
— Дай мне еще пару месяцев, а потом... если ничего не изменится, я выйду за тебя, — пообещала я. Впервые Арланд говорил об том так серьезно, впервые я почувствовала, что он готов выбирать только между крайностями, или разлука, или женитьба. Это поставило меня в тупик.
— Я согласен, — инквизитор удовлетворенно кивнул. — До лета. В первый день лета пойдем к священнику из Ордена.
— Даешь мне почти четыре месяца?
— Да.
Некоторое время я сидела, размышляя над жутким разговором. Я не ожидала такого поворота событий, не была готова к нему, но все же четыре месяца — это хорошее время. Это будет нескоро, а пока можно жить в свое удовольствие, не думая ни о чем.
— Эм... то, что тебе подарила Линда. По-моему, тебе должен пойти такой оттенок красного, как думаешь? Дома никого, а щенок уже уснул, так что...
Самые страшные звери
*Лекои Опоаль Л`диэн*
Это было похоже на то, как я однажды в детстве упал с десятиметровой высоты. Когда мать оставила меня, я стал искать другой ход в поместье. Переплыв реку, я попытался подняться по холму, будучи до нитки мокрым. Поскользнувшись на траве, я сорвался и покатился вниз, потом лежал, изнывая от боли во всем теле, и думал, что умру... тогда все обошлось, меня нашла Сарабанда.
Сейчас я чувствовал себя точно так же, но только никто не приходил меня спасать. Все тело болело, виски пульсировали, во рту стоял привкус чего-то мерзкого... меня пытали, пробовали отравить? Где я сейчас? Пахнет не домом.
Воспоминания напоминают дырявую тряпку. Отдельные сцены мелькают при попытке вспомнить вечер и ночь.
Я и Шаротта в ее доме, с театральной труппой и другими знакомыми. Фиар рассказывает об успехе нашей последней пьесы, хвалит всех. Особенно меня, и понятно, из-за чего: из-за моей внешности в театр стали ходить почти все девушки города, уборщица зарабатывает огромные деньги, водя экскурсии по моей личной гримерной, а один из местных торговцев стал спонсировать театр, надеясь, что я отвечу взаимностью его по уши влюбленной дочери.
Фиар говорит, что хочет написать новую пьесу к концу праздников, и это будет "вулкан", как он сам выражается. Главная роль — моя. Я отказываюсь, но Шарлотта уговаривает меня не упрямиться и сыграть очередного героя-любовника. Ради Шарлотты, которая почему-то в восторге от моего успеха у публики, я соглашаюсь.
Есть ящик вина. Все пьют. Меня от него воротит, но я пью со всеми, чтобы не быть невежливым.
Следующее воспоминание, очень яркое.
Я в театре. Фиар, развеселившись от вина, предлагает начать репетицию прямо сейчас. Я, как последний идиот, лезу на сцену и пытаюсь что-то изобразить. Мне становится плохо, живот воротит от мерзкого вина... я превращаюсь в крысу и убегаю в щель, чтобы никто не видел, как меня рвет... в вине определенно был чернохвост. Растение, которое часто добавляют в недорогие вина для вкуса, и которое использует стража, чтобы ловить оборотней, запирая их в одном теле при помощи порошка.
Пока меня не было, на сцену взбирается Шарлотта, за ней следом студент, чьего имени я никак не могу запомнить. Что-то происходит, он обнимает Шарлотту и, хотя та отбивается, пытается ее поцеловать, крича что-то про то, что она давно его хочет и стесняется сказать. Фиар хохочет и орет, что этого в пьесе не было. Почуяв неладное, я вылезаю из щели, принимаю истинный облик, отталкиваю студента от Шарлотты. Он злится, я чую запах агрессии, идущий от него вперемешку с запахом вина. Он кричит, что я девчонка с косой, что понятия не имею, что нужно женщине, что я красивая кукла, а не мужчина. Я говорю, что он пьян и должен замолчать, чтобы не позорить себя. Тогда он бросается на меня. Я не хочу его бить, уклоняюсь, пока это возможно. Шарлотта, которую это все почему-то развеселило, кричит, что я непременно должен ударить хоть раз, а не то он окажется прав, что я девчонка. Я бью, аккуратно и легко, но это только разъярило студента еще больше, он бросается на меня снова. Мы скачем по всей сцене, едва не сбивая столы и лампы. Мне надоедают эти скачки, я разбиваю нос противнику, и тогда он успокаивается. Шарлотта в ужасе. Фиар орет.
У меня снова приступ, на этот раз проблема с образом — неудивительно после чернохвоста. Нужно обернуться, чтобы отрава не подействовала на меня. Я снова крыса, снова в щели, там превращаюсь в птицу, в змею, в кота, снова в крысу. Отпустило. Выползаю из щели, но не успеваю обернуться, меня ловят в ведро, затем пересаживают в очень тесную металлическую коробку, в которой пахнет табаком. Оборачиваться нельзя: тело не прорвет металл коробки, я только покалечусь. Выбраться из нее невозможно — она очень плотно закрыта, есть только маленькая щель для воздуха, но туда у меня даже нос не пролезает.
Я пищу и бешусь, пытаясь напомнить о том, что я не зверь и что со мной так нельзя, но снаружи никакой реакции. Коробку куда-то положили и дальше я почти ничего не слышал. Вскоре мне опять стало плохо и я, чтобы не мучиться, уснул. Я проснулся от того, что коробку со мной взяли и куда-то понесли. Ничего не было видно, я ничего не мог понять, кроме того, что оказался на улице.
Следующее воспоминание уже совсем смутные.
Все трясется, дышать тяжело, меня швыряет в разные стороны... внезапное ощущение невесомости, потом сильный удар. Я без сознания.
Когда я очнулся вновь, земля забивала рот. Почувствовав это, я стал отплевываться, но от резких движений сильно заболела голова. Кое-как поднявшись, я перевернулся на спину и уставился в небо. Острые темные верхушки деревьев прорезали слепящую белизну. Кажется, я в лесу.
Тело продрогло, я не чувствовал пальцев, горло и нос опасно жжет начинающаяся болезнь. Обернувшись волком, я остался лежать, согреваясь в теплой шкуре.
Через некоторое время сил стало больше, я принюхался, чтобы понять, где нахожусь. Запахи смешались: промерзшая почва, лес и дорожная пыль. Кажется, я на обочине.
Лежать на холодной земле дальше нельзя. Я поднялся, припадая на переднюю лаву и осмотрелся. Первое, что попалось на глаза, — разломанная коробка из-под сигар. Такие курил Фиар.
Недалеко оказалась дорога, я выбрался на нее, но так и не понял, с какой стороны город. Пришлось превращаться в птицу и заставить себя взлететь, несмотря на синяка и боль в мышцах.
Только когда я поднялся выше елей, смог разглядеть вдалеке огни Трехполье.
Огромный город, один из самых больших на материке, был едва различимым пятном на заснеженных просторах. Я устремился к нему, паря по холодному воздуху.
Однако, вскоре я понял, что не смогу лететь дальше: сил было совсем мало. Тогда я превратился в лошадь, ведь это самое выносливое животное, которое может двигаться по дороге, не привлекая внимания. Так я и шел дальше.
Прошел день, к вечеру я не выдержал и свалился спать на обочине собакой, к счастью, собакой я был достаточно лохматой. Живот сводило от голода, но есть, кроме мерзлой пыльной травы, было нечего: на охоту меня бы не хватило.
С рассветом я снова поплелся по дороге.
Вскоре мне попалась телега, я забрался на нее птицей и, не веря своему счастью, обнаружил в мешках зерно. До города я добрался за несколько часов, сытый и отдохнувший. Кажется, сейчас десять утра.
Интересно, сколько меня не было и как я очутился так далеко?... Что с Шарлоттой, что с Бэйр и Арландом?
Оказавшись в Трехполье, я первым делом бросился домой. Залетев в окно своей комнаты, я набросил халат и спустился вниз. Как только я вошел в коридор, на меня накинулась разъяренная ведьма.
— Ты где был, многоликий кусок шерсти!? — рявкнула она, пылая праведным гневом. У нее под глазами были большие черные синяки и выглядела так, как будто не спала всю ночь. — Мы места себе не находили, думали, что ты погиб!
— Вернулся!? — в коридор выпрыгнул Арланд, в полном инквизиторском облачении. Он выглядел еще хуже, чем Бэйр. — Ты засранец! — крикнул он, подойдя ко мне и тряхнув, что было сил. — Я весь город на уши поставил, стражу подключил, тебя ищут по всем канавам с собаками! Где ты был!?
— Я...
— Арланд, прирежь его, а не то я это сделаю! — прорычала ведьма, побираясь ко мне поближе и отпихивая инквизитора в сторону. — Ты!... Слов нет! Куда делся на целых три дня!? — вцепившись мне плечи, Бэйр страшно сверкнула глазами, и я уже приготовился к чему-то очень больному... но ведьма, вместо того, чтобы ударить меня, крепко обняла, уткнувшись лицом в мою грудь. — Убью!... — пискнула она жалобно, стискивая меня, что есть сил. — Напугал, идиотина!
— Но меня не было всего одну ночь...
— Два полных дня и еще сегодняшний, — возразил Арланд, устало потирая переносицу и садясь на лавку в прихожей. — После праздника ты пропал, на следующий день, когда к восьми вечера ты не вернулся, мы стали тебя искать. Дом Шарлотты был заперт, в театре пожимали плечами. Утром я обратился в стражу, они уже сутки обыскивают город... И вот, только сейчас, на третий день, ты вернулся.
— Как такое может быть?... Мне кажется, я был тут еще вчера вечером.
— Что, эта бесформенная серая масса соизволила явиться? — в прихожую вплыл заспанный Люциус. С трудом продрав глаза, он задержал на мне ненавидящий взгляд, а потом зевнул. — Я высплюсь, и ты умрешь. Медленно и мучительно. Обещаю, — монотонно произнес он и отправился спать дальше.
— Где ты был? — повторил вопрос Арланд.
— Я... я не знаю, — ответил я. — Я очнулся в канаве очень далеко отсюда, но ничего не помню. Мне еще предстоит со всем разобраться, но, думаю, это как-то связано с нашей театральной гулянкой.
— Где-где ты очнулся!? — удивленно воскликнула Бэйр, утерев влажные глаза и, наконец, отпустив меня.
— В канаве, — признался я, поморщившись. В телеге я вылизался, но наверняка вид у меня был неважный.
— И ты совсем ничего не помнишь? — недоверчиво спросил Арланд.
— То, что я помню, мало связано с тем, как я мог оказаться так далеко.
— Хорошо погулял, значит... — фыркнула Бэйр и, обессилев, упала на лавку рядом с Арландом. — Все, я ввожу сухой закон! Все слышали!? Хоть капля, и я всех прибью...
После этих слов она сорвала с пояса Арланда флягу и, зажмурившись, выпила все содержимое.
— Мой леннайский виски... — грустно вздохнул инквизитор, с бессильной печалью смотря на то, как опустошается фляга.
— Все, — закрыв глаза, Бэйр опустила голову на плечо Арланда. — Нервы из-за вас ни к черту!
— Ладно, ты жив, здоров, это самое главное, — вздохнул инквизитор, устало тормоша нашу ведьму. — Мы почти не спали все это время, поэтому сейчас мы пойдем отсыпаться. Попробуй выяснить, что с тобой случилось... Только, ради всех богов, не пропадай больше!
Я растерянно кивнул, и тогда Арланд повел засыпавшую на ходу ведьму в их комнату. Я же пошел в умывальную: после долгого пути хотелось погреться в горячей воде и вымыться.
Пока я мылся, смог сформулировать вопросы, которые буду задавать труппе. Естественно, тот, кто запихнул меня в футляр для сигар, сам не признается, так что мне придется постараться, чтобы докопаться до истины!
Также я попытался придумать, как и что могло случиться, чтобы я оказался за столько километров от дома.
Возможно, тот, кто запер меня в железной коробке, забыл меня на какой-нибудь повозке, а она как раз шла из города. Повозку тряхнуло на очередной кочке, футляр выпал на обочину, сломался, открылся. Я оказался в канаве, произошел приступ, и я принял свой истинный облик.
