Так. Сейчас — главное решается. Или они совсем обезумеют и, вопя со страху, все разом на меня бросятся. Или сейчас, и именно сейчас, я сумею заставить их по-своему, в смысле, по-моему, — поступить. Точнее: поступать, — в дальнейшем. Шаг за шагом. До полной их покорности.
Пока они решаются, пора решить за них. Начинаю движение приближения зигзагом. То есть, некоторыми рывками в разные стороны. Вроде как хищный зверь выбирает, — куда именно он сейчас кинется, кого рвать-жрать станет.
Ну! Вот! Всё, как и надо. Ух вы, мои предсказуемые! Ух вы, мои управляемые! Готовятся обороняться. Тельце съёживается, в комочек собирается, оружие вперёд выставляется. Ждут моего нападения, вместо чтобы напасть самим. Что и требовалось.
Дохожу до фокуса противостояния, но не пересекаю его. Они же вроде как серпом невольно выстроились. Подобие вогнутого зеркала. Вот то место поодаль от них, где лучи от подобного зеркала в одну точку, точнее, пятно, — собираются, и есть фокус, то есть место наибольшего сгущения их соединённой сейчас страхом всеобщей мужской души селения. И при вхождении в это пятно невидимого глазами сконцентрированного сгустка коллективной сути, — они могут броситься.
А оно мне надо? А оно мне и даром не сдалось. Поэтому переходим к следующему шагу продвинутого покорения пригодных для преобразования по плану богов Великого Ваввана.
Внешне это выглядит так.
Не доходя до примерных, определённых на глазок, пределов пятна, останавливаюсь и резко, скачком, внезапно, — меняю своё поведение.
То есть: прекращаю прежние внешние движения, прекращаю раздувать в рабочей зоне, это где средняя кость грудной клетки, вместе рёбра объединяются, — прекращаю раздувать безумие бойцовой кровожадности. Дикари, они же как животные, они же чувствуют состояние. Внутреннее состояние встреченного зверя. Чует ли тебя зверь, будет ли убегать, будет ли нападать, — без этого чутья охотник не охотник, и боец не боец.
А я тем временем поднимаю с земли, с поверхности площади этой, три камешка примерно одинаковых, и начинаю ими жонглировать. Это их на некоторое время в оцепенение вгонит, в ступор, в недоумённость неопределённости вгонит. Когда все силы их сутей устремятся на восприятие. То есть, дикари станут пытаться осознать, понять, почуять, — что им делать дальше.
И вот в это-то время, когда их сути раскрываются, преобразуясь в конус восприятия, я делаю воздействие. Взглядом работаю.
Тоже забавное дело, кстати. Рассеянным вниманием определять очерёдность поражения и бить взглядом в переносицу, в "треугольник воздействия". Как будто незримый, невидимый укол в глубь ихнего, дикарского, мозга. С меня, помнится, семь потов сошло, пока научился. Сконцентрировать свою суть, очертить объём границ сути цели, ударить. Вызвать предусмотренную реакцию. Полгода, начиная, помнится, на мышах тренировался. Берёшь в ладони, удерживаешь тельце, работаешь по сути...
Впрочем, опять отвлёкся.
Итак, выполнив предусмотренное, ловлю один камушек из трёх в левую руку, два в правую. И пальцами, с хрустом, раздавливаю, растираю их в пыль. Полную пыль. Я же не дурак. Я же камушки помягче выбирал. Они же тут домишки свои из мягкого камня строили. Какие их дикарский инструмент обработать сможет. Ну вот. А со стороны это выглядит, если секрета не знать, — ну ва-ащще!!..
Встряхиваю пальцы и хлещу взглядом по их глазам. Они, пока я камнями пылил, на пальцы мои пялились. А я взворчал этак негромко. Ну, они сразу же глаза на лицо моё и обратили. А дальше, как говорится, дело тренировки.
И опять, пока не опомнились, всё успевать надобно:
— Предлагаю в последний раз попробовать мою божественную защиту истинных богов Великого Ваввана. Пусть один из вас ударит своим мечом по моей руке. И вы все убедитесь, что ваше оружие не сможет даже оцарапать моей кожи.
Вытягиваю руку в сторону и чуть вперёд.
— Ну? Есть смелые? Подойти, ударить мечом по моей руке. Вернуться живым. Кто хочет попробовать?
Н-да. Это я немного не учёл. Похоже, что тот меч тут был единственным. Копья вижу в наличии. Дубин боевых, с каменными и костяными шипами, — много, топоры наблюдаю. А вот меча-то что-то и не примечу....
Снова бросаю взгляд. Мозги практически не напрягаю. На чутье работаю. Кто? Кто подходит? Вот он! Бросаю руку, пальцы сложены в Форму Излучения Сути. Сперва взгляд в переносицу, потом, туда же, указать. Двойное невидимое воздействие подчинения.
— Эй, ты! Там, под камнями, лежит меч. Принеси его.
Смотреть приходится влево. Там, откуда убрал взгляд, кто-то пытается сбросить оцепенение. Резкий разворот. Открытая напряжённая ладонь в сторону готовящегося воздействия. Снова издаю звук, но часть звука перенаправляю в руку, как учили. Звук, пропущенный через своё тело, и выпускаемый из центра раскрытой ладони, имеет более узко направленное, но зато и более сильное воздействие.
Восстановив положение, снова разворачиваюсь в ту сторону, куда приказано. Понятное дело, никто никуда не торопится. Продолжаю разговор.
— Ты!!!
И, с разворота, как будто кидаю что-то, утыкаю всё ещё продолжающую работать в режиме передачи звука руку в лицо подвергшегося приказанию.
Велики боги Ваввана! Не всякий раз у меня подобное получается, но на сей раз, — получилось. В носу указанного лопаются мельчайшие кровеносные сосуды. Голова его вздрагивает от невидимого удара на расстоянии, кровь стекает вниз, взгляд становится растерянным. Дикарь хватается левой рукой за лицо, в правой дубина, — выпучив глаза, смотрит на кровь. Его соседи, бросив взгляд на волшебное, с их точки зрения, кровопускание, — вздрагивают коленками и пытаются отшатнуться назад и в стороны. Их настроение, на неосознанном уровне уловленное наработанным чутьём охотников, как бы подсказывает остальным, что они столкнулись с тем, чего им не одолеть. Хорошо ещё, что слабак стоит на выдающемся вперёд краю серпообразного строя. И эту кровь, брызнувшую из носа от моего указующего жеста, — увидели многие. И дрогнули сердца у многих из увидевших.
А я не даю опомниться, перекачиваю свою внутреннюю силу в рабочую зону, меняю характеристики голоса. Реву:
— БЕГОМ!!!
Снова поднимаю вверх правую руку, как бы снова замахиваясь. И — первая победа! — соседи ударенного издали толкают его в спину, выталкивают из строя, толпы своей, от себя отталкивают, мой приказ выполнять посылают.
Так он и поковылял, на полусогнутых, значит, за мечом, значит. Не выпуская из грязных лап своей боевой дубины. И от того, что потащил он этот бесполезный груз не как боевое оружие, а как что-то, прихваченное с собою по ошибке, — ещё кое-что изменилось в настроении обрабатываемой толпы. Потому что то отношение посланного к своей дубине, оно не могло не быть уловленным опытным чутьём дикарей. Один из них, часть общего целого, покорился чужой воле. В том числе — и с их согласия.
Пока оно, сломленное духом, искало меч среди рассыпавшихся камней и возвращалось обратно, мне приходилось продолжать тратить внутреннюю силу на продолжение "оглаживания" взглядом этого сборища. Со стороны это выглядело как броски моих глаз налево и направо. Внутри глазниц, естественно. В реальности я выискивал нужные моменты слабости и бил, бил, бил в "треугольник воздействия", в область переносицы, заставляя вздрагивать одного за другим, ослаблять их бывшее внутреннее единство. Заставлять оставаться на месте.
Но дикари есть дикари, они могут всё-таки и броситься. А дурной пример -заразителен. Поэтому приходится тратить и тратить внутренние силы. Клянусь богами Ваввана, мне гораздо проще было бы просто убить их всех, всех до единого, голыми руками. А потом развалить всё тут. Но приказ есть приказ.
...Посланный вернулся. Как он возвращался! Это же просто — песня. Свою шипастую дубину он нёс, отставив за спину, как нечто отвратительное. А меч держал за самый кончик рукояти. И рука его, держащая меч таким позорным образом, была полусогнута и выдвинута вперёд.
Он не посмел подойти ко мне со спины. Подошёл сбоку. А увидев, что его заметили, принялся дёргать головой и подрагивать рукой с висящим, как дохлая рыба, бронзовым мечом. В смысле: ну вот, принёс, что дальше?
Указал ему жестом: воткнуть в землю, где-то вот тут. "Где-то" было выбрано мною в пятне от фокуса противостояния. Взаимосвязь заставит дикарей ещё больше ощутить робость передо мною. Фокус, он и есть фокус, потому что это точка усиления. А усиление покорности и подчинения, по закону обратной связи, ударит по ним самим.
Будучи отпущен вторым жестом, принесший меч с облегчением поскакал на своё бывшее место в общем построении, случайном, как и всё дикарское. И это его внутреннее состояние, случившееся в фокусе противостояния, тоже стало достоянием общего переживания.
Ну что же, приступаем к следующему этапу. Не дожидаясь, пока страдалец встанет на место, меняю характеристики голоса и снова повторяю:
— Я позволяю любому из вас подойти ко мне, взять этот меч и ударить меня. Вот по этой руке. Чтобы вы все увидели, что я неуязвим.
Вытягиваю руку и прекращаю воздействие. Приопускаю веки и с облегчением перевожу дух. Ох, как правы мои наставники, говорившие: "Убить — легко, победить — трудно".
... А вот и радость моя пожаловала. Судя по морде лица — отец убиенного меченосца. Пришёл в себя и решил воспользоваться случаем. Подошёл, взял меч, левая рука за спиной амулет прячет. Волшебство дикарское делает, герой-одиночка.
А я специально лицо своё от него полуотвернул и якобы в сторону посматриваю. А сам думаю: неужели обманет мои ожидания? Неужели по руке ударит?
Нет. Не по руке. По шее. Со всей мстительно-родительско-дикарской дури. Со всего размаха — да по моей шее. Так соблазнительно подставленной и такой беззащитной на вид. Он же не знает, что специальное упражнение "каменная кожа" позволяет мне без какого-либо вреда для себя вынести подобное прикосновение. Всё тело моё таким образом и надолго защитить мощи не хватит. Но скользящие удары в бою, даже с восхода солнца до захода его, — вполне. А уж теперь-то: всю левую сторону, шею и руку усиленно. Детская задача.
Вождишко этот, старейшина, или кто ещё, — не ожидал, что меч вырвется из его руки, а рука у него онемеет, как от удара по скале. И застыл на мгновение. От неожиданности. Даже рот раскрыл от изумления.
Дождался я, пока выпавший меч на землю упадёт, шлёпнул своей левой рукой по его правой. Потом правой ногой сверху вниз по его правому колену. А когда тулово его вперёд качнулось, основанием ладони да ему в переносицу. Чуть-чуть снизу вверх. А после удара сразу же отошёл в сторону. А он остался ещё стоять на ногах, но уже мёртвый. А самое зрелищное и наглядное состояло в том, что от удара, правильно мною поставленного в Вавване и исполненного тут, — его глаза выскочили из орбит и повисли на тоненьких белых ниточках.
А потом, через такое долгое-долгое и страшное-страшное мгновение, он, перестав слегка покачиваться извилисто всем своим мёртвым телом, просто и незатейливо рухнул, рухнул плашмя, лицом вперёд. Один глаз оторвался и укатился чуть поодаль. И взгляды всех, тусклые от понимания своей обречённости, всё никак не могли оторваться от этого дикого в своей смертельной простоте шарика.
А затем в толпе этой началось шевеление собственными глазами. Дружное, но не одновременное. То есть: то на тёпленького остывающего посмотрят, то на меня. И их легко понять. Когда собственными глазами наблюдаешь крутой удар мечом по беззащитной шее, а потом — вот такое вот, — желание бросаться на неуязвимого куда-то подевается. И тут сейчас главное, — дожать толпу. Поразить её воображение так, чтобы она поняла: противостоять мне это всё равно что пытаться опровергнуть камнепад поднятым копьём.
Выбираю момент, когда большинство глаз уже упорно поднято на меня, потягиваюсь всем телом и этак, лениво, спрашиваю. Мол, не желает ли кто магию попробовать? Поволшебничать чуточки? Ежели только насильничать станут, то есть силы свои незримые супротив меня употреблять, — так ведь и живыми отпустить могу. Ежели без выпендрёжу. Со всем, так сказать, уважением, — ко мне, в смысле...
Смотрю это я, а толпа, она вроде как даже и успокаиваться начинает. Потому как происходящее перед их глазами некоторым образом соответствует их дикарскому понятию о чести. Поединки лучших перед общим строем. И совершенно не важно, что и строй, и поединщик, — в одном лице. Моём, то есть. Потому как моё нежелание убивать их всех подряд, в возможности чего они некоторым образом уже убедились, начинает, — независимо от них самих, — переводить ситуацию из вражеского вторжения в банальную смену власти.
Нет, всё-таки нас большие головы готовили!
Ну, выходит против меня пятёрка шаманов. Колдователей доморощенных. Волхвов местного разлива. И вроде как чего-то там — того...
А я стою этак, руки в боки, на них посматриваю. Сперва просто посматриваю, потом притоптывать одной ногой начинаю. Сразу понятно, — человек в нетерпении.
А они, этак, в раж входить начинают. Трясут какими-то своими причиндалами, в бубны бубнят, травами пахнут из коптильниц своих. И вроде как толпа, по привычке, под них подстраиваться задумывает, в такт с ними колыхаться начинает.
Э-э-э, нет, ребятки. Мне это ваше общее единение перед моим лицом на фиг не сплющилось. А потому четыре пальца в рот, — да как свистну! Получилось прекрасно. Эффект тот же самый, что и в любимой поговорке младшего поварёнка, где нас учили, в закрытом учебном заведении нашем: "Я дрочил — меня спугнули!"
Короче — обломал им весь кайф.
И тогда самый возбуждённый сделал мне царский подарок. Бросился на меня. Видать, до того в своё занятие верил, до того в нём растворялся, что про всё остальное попросту позабыл. Ну что же. И служитель ложных богов вполне может послужить истинным. Если вовремя умрёт и тем самым ложность своих богов подтвердит. И он умер. Потому что я его ударил. Но не просто ударил. А ударил — особенным образом...
31-06
Нас учили разным ударам. Рукой, ногой, коленом, локтем. Другими частями тела. Учили концентрировать силу. Учили бить на выдохе, целясь за поражаемый объект. Например, бьёшь в сердце, — целься в позвоночник. Наши руки и ноги способны ломать брёвна и дробить камни. Наши пальцы за один щипок вырывают из тела кожу с мясом, да ещё и клок одежды с собой прихватывают. Это — прекрасно, это — необходимо. Но это — только внешнее...
... Помню ярко и чётко первое появление мастера Дыхания Смерти. Выстроили нас в ряд. Стоим мы, лбы здоровенные. Кто круче нас? Только наш учитель, со странным не то именем, не то кличкой, — Серый Всадник. У него тело ещё лучше, чем у нас, к бою готово. Вот ведь были мастера в древности!
И заходит к нам — он. Мелкий, тощий, невзрачный. На взгляд — соплёй перешибить можно. Но Серый Всадник ему кланяется. И очень даже уважительно. Ясное дело, мы тоже поклон отдали, но остались при своём мнении. А он на нас даже взгляда тусклого не обратил. А сразу шагнул к столбам, где на верёвках приговорённый растянут. Нам, для тренировки, на убой, — разных поставляли. Пленных. Преступников. Прочих подобных.
