В тени дракона

— Это точно он? — указываю я на плеер, который они мне вернули.

— Точно. Мы свою работу везде узнаем.

Да уж.

Все страннее и страннее.

Сначала палочка, теперь плеер.

Что тут вообще происходит? И главный вопрос, если кто-то не хочет раскрываться, то зачем делать такие явные намеки? Не понимаю.

— Что можете рассказать о нем? — спросил я. — Как он говорил?

— Точно не помню, — нахмурился один из них. — Наш разговор у меня почему-то толком в памяти не отложился. Видать помимо отвода глаз еще и что-то ментальное использовал. М-м-м-м... Ну-у-у-у-у... Он разговаривал с нами так, будто знает нас.

— Как друг или знакомый?

— Нет, скорее, будто кто-то нас ему рекомендовал.

— Это как?

— Ну, мы как-то рекламу делаем, и клиентов у нас немало было. Вот и в разговоре казалось, что он с нашим клиентом знаком и ему посоветовали что-то купить у нас.

Странно как-то.

Что-то сомневаюсь, будто этому 'другу' нужны шутки и вредилки, а кроме этого Уизли ничем особым и не торгуют. Ну, я, по крайней мере, не знаю.

— Вы ничего не можете вспомнить еще? — спросила Генриетта. — Может какие-нибудь детали?

— Нет, я не помню, — покачал головой Джордж.

— О! Я вспомнил! — сказал Фред. — У него были просто офигенные сапоги.

— Сапоги?

— Да, я такой обуви никогда в жизни не видел, — с неким восхищением произнес Уизли. — Выглядели они как что-то не сшитое, а связанное из множества темно-красных кожаных полос. Полоски оплели ногу, голень и до колена, подошва и края наверху были белыми. Никаких шнуровок или прочего на них не было, они, будто не надеваются, а оплетают ноги сами. Очень классно смотрятся.

— Можете, воспоминание предоставить? — попросила Генни.

— Да.

Фред выдал нам воспоминание о том дне.

После этого мы вернулись к Сириусу и решили пока ничего ему не говорить. Точнее Генни решила умолчать и мне сказала не разбалтывать. Обещала потом объяснить. После этого ей купили собственный плеер, примерно такой же, как у меня, но внешний вид другой. Также приобрела кроме наушников и пару динамиков, чтобы музыку можно было в спортзале слушать свободно.

После этого мы с все вернулись домой. Сириус умотался куда-то по срочным делам, а тетя Меда ушла к подруге поболтать.

— Итак, — посмотрел я на сестру. — Почему мы должны все скрывать?

— А мы все скрывать и не будем, — усмехнулась она. — Просто сначала посмотрим сами.

Она направилась к комнате Сириуса.

— Мне надоело, что от меня постоянно все скрывают. Даже тут: 'молчи, не делай глупостей' и прочее, а я имею право знать, — ворчала Генриетта. — Вот и посмотрим теперь сами. Ты, к тому же, имеешь к этому непосредственное отношение, так что и тебе надо. А если отдадим воспоминание, у нас его просто отнимут и не вернут.

— Ну, пожалуй... — был вынужден я согласиться.

Взрослые не особо ставят нас в известность, считая нас еще глупыми детьми. Учитывая, что нас реально хотят убить, то по мне тоже несправедливо, что нам многое не говорят. Это, черт побери, может спасти нас, а они все равно молчат и улыбаются, думая, что мы такие глупые и легко поверим.

— А где Омут достанем?

— У Сириуса есть. Он часто его использовал, чтобы показывать мне те или иные полезные вещи, как мои тренировки со стороны, как работают профессиональные авроры на операции, ну и обучал многому полезному. Так что я всегда могу зайти к нему и взять его попользоваться.

Понятно. Никогда не думал, что эту штуку можно так использовать.

Убедившись, что домовики за мной сейчас не следят, я все же согласился на ее предложение.

Она достала Омут памяти, а затем вылила туда воспоминание.

Как только оно там растворилось, мы вместе опустили в него голову...

Воспоминание представляло собой странное место, которое мы видели будто со стороны. Все слегка мутное и плавающее, словно мы смотрим на картину написанную маслом. Издали все идеально и четко, но стоит, подойти, как увидишь сотни маленьких мазков.

Вот мы видим магазин близнецов Уизли.

На улице пасмурно и недавно прошел дождь, а потому в помещении слегка темновато.

Дверь открывается и внутрь входит... он... или она... пол определить мы не можем, но говорил незнакомец от мужского лица, хотя его голос был так искажен, что понять точно было сложно.

Рассмотреть мы его и правда не могли, слишком мутный образ, не получается сосредоточиться, но вот сапоги я рассмотрел четко. Или заклинание на ноги не распространяется или он специально позволил рассматривать свою обувь.

И они правы.

Сапоги действительно выглядят фантастично круто. Как и сказали, переплетенные кожаные полоски на белой подошве.

Человек поговорил с близнецами, и все было, как они говорили, после чего оплатил товар и направился к выходу.

Мы уже сами все посмотрели и думали уйти, как... человек остановился!

Мы замерли и с шоком уставились на незнакомца, остановившегося у двери, а затем он обернулся... но не к Уизли... он посмотрел на нас с Генни...

Почему-то стало как-то страшновато, а также по какой-то причине померк свет в помещении...

Этот некто повернулся к нам, а затем поднял руку... которая оказалась облачена в какой-то металлической перчатке с острыми когтями.

Он поводил пальцем из стороны в сторону и покачал головой.

— В тени дракона — сказал он... нам. — Не видно звезд...

От него во все стороны ударил поток тьмы!

Мы тут же вылетаем из омута и отпрыгиваем в стороны!

Я и Генни испуганно смотрим на Омут, в котором... исчезает воспоминание, которое мы только что туда вылили.

Сердце бешено бьется в груди, а руки и ноги дрожат от увиденного.

Мы не знали, что именно случилось, но именно в этот момент осознали, что кто бы это ни был... этот некто очень опасен...

Глава 23. Непреодолимая преграда

Что именно тогда произошло, мы с Генни так понять и не смогли. Но долго потом отпаивались горячим чаем. Могли бы, чем покрепче, но Сириус не так давно все выдул, потому пили что было. Еще долго воспоминание об этом моменте заставляло нас обходить Омут Памяти стороной и не приближаться к нему.

Когда Сириус пришел и увидел нас в таком состоянии, то сразу спросил, в чем дело.

Мы и рассказали ему, после чего он убежал к близнецам и попросил еще одно воспоминание, которое они ему легко предоставили, но сам ничего страшного там не увидел. Мы же подходить близко побоялись.

Одна мысль, что кто-то из чужого воспоминания способен так влиять, уже пугала нас до ужаса. Спали мы в тот день довольно хреново и с включенным светом.

Сириус нас потом отругал за глупость и что обманули его, но наказывать не стал, видя, что нам и так паршиво.

После у нас был мозговой штурм по этому поводу, но, увы, безрезультатный. Как такое вообще возможно, понять мы не смогли, даже при помощи Гермионы ничего не узнали. Она обещала посмотреть в книгах, были ли подобные случаи, но что-то мне подсказывает, что ничего она не найдет.

Если не считать этого момента, остальное время прошло довольно быстро и вполне спокойно. Моя жизнь никак не поменялась, ничего не изменилось, у меня разве что появилась собственная одежда, и носить чужое мне было больше не нужно.

Новая, прямо под меня одежда — да я всю жизнь о такой мечтал. А то мне или Дадлино давали, или на вырост. Даже моя школьная форма мне была выдана тоже на вырост, от чего она постоянно висела на мне, ведь я всегда был худым и маленьким. Только вот за последний год немного вытянулся. Так что просто носить что-то точно под меня было просто приятно.

Ладно, лучше потренируюсь.

Генни сказала, что какие-то другие упражнения мне сейчас бесполезны, просто потому что тело у меня слишком не тренированно, вот все время я только бегаю и выполняю простые упражнения. Что-то новое хочется, но ее опыту приходится доверять, и в свободное время просто зависаю на беговой дорожке.

Вот, включил музыку, и отрешился от мира.

Can't keep my hands to myself

Might be over now, but I feel it still

'Portugal. The Man — Feel It Still'

Музыка позволяет забыться и ни о чем не думать.

Дома я сейчас один, все остальные разошлись, что мне не в первой, но после того как меня тут дважды пытались убить оставаться одному было немного боязно.

Вообще, если подумать, то за этот месяц убить пытались чаще, чем за годы в школе, а Хогвартс, на минуточку, самое опасное место в мире, кто бы что ни говорил. Тролли и василиски бегают по коридорам, дементоры и оборотни шастают вокруг, всякие проклятые артефакты легкодоступны и легко проносимы, а учителя то одержимые психи, то идиоты, или просто моральные уроды. Но там все это было хотя бы тонким слоем распределено по всему учебному году, а вот тут со мной событий как-то многовато.

То тролль чуть не сожрет, то чокнутый домовик нападает, а недавно так вообще воспоминание напугало меня больше, чем все боггарты вместе взятые. Я теперь даже не уверен, кого боюсь больше, дементоров или того типа в странных сапогах.

— Мы ведь скоро за покупками для школы пойдем, — вспомнил я. — Что-то мне стремно покидать дом... — я поежился от неприятного предчувствия. Хотя недавний выход был спокойным, да и этот должен быть безопасным. Все же не будут же Пожиратели нападать в день, когда их собственные дети могут попасть под удар. Слишком рискованно, а потому опасаться должно, быть нечего... — Но мне почему-то все равно нехорошо...

Сам не знаю почему, но опять необычное предчувствие, словно с той ступенькой или ночью.

— Поговорю с Сириусом, может он примет меры, — сказал я себе.

Закончив с пробежкой, я уже собирался пойти в душ, как остановился перед боксерской грушей.

Генни каждый день лупит ее, отрабатывает удары и бьет, пока не устанет.

Потрогал мешок с песком.

— Жесткий, — сказал я.

Довольно тяжелый, твердый и будто не песком наполнен, а камнями.

— Как же это делается, — хмыкнул я. — Сконцентрировать энергию в кулаке, а затем высвободить в момент удара.

Сжимаю кулак и пытаюсь сконцентрировать магическую силу в руке. Она показывала мне как-то, да и разок вроде получилось... Только после... Того случая я больше никогда эту технику не применял... Не хотелось использовать то, чему сестра научила меня...

Вот только учитывая последние события, было бы неплохо этому все же научиться.

Удар.

— Черт, — выругался я.

Не правильно высвободил энергию и теперь сильно болит кисть.

Вскоре прошло.

Попробуем еще раз.

Концентрация, движение, удар.

— Мрак... — поморщился я уже от боли в суставе. — Нет, сам лучше не пытаться, а то сломаю себе к чертям все руки.

— Все равно не получится, — прозвучал за спиной знакомый и неприятный голос. — Такому неудачнику как ты даже пытаться не стоит, все равно провалишься.

— Твое мнение мне не интересно, Уизли, — выплюнул я эти слова. — Проваливай.

— А не то что? — усмехнулся он, смотря на меня сверху вниз. Все же он довольно высок и вообще парень два раза крупнее меня. — Будешь ныть, и звать на помощь?

— Да, пошел ты, — фыркнул я и двинулся к выходу.

Но тут он толкает меня в стену, и я сильно ударяюсь плечом о перекладину.

В следующий миг я получаю удар в живот, который выбивает из легких весь кислород, и я складываюсь пополам.

— Слушай сюда, — он поставил свою ногу мне на голову. — Еще раз подойдешь к Гермионе, я тебя так отделаю, что в школе тебя никто не узнает.

— Ублюдок... — рычу и пытаюсь подняться, но в живот прилетает еще удар. — Кха!

— Ничтожества, такие как ты, должны знать свое место, — смеется он надо мной. — А потому неудачники даже смотреть на девушек не должны, а лишь сидеть в своей дыре и гнить.

— Пошел ты, — выплюнул я.

— Ой, у нас тут кто-то сердится, — издевательски покачал он головой. — Можешь в ответ ударить попытаешься? Нет? Я так и думал. Трус и слабак навсегда останется таким, можешь даже не пытаться.

Он двинул меня по животу еще раз, и пока я пытался отдышаться, он двинулся к выходу.

— Еще раз подойдешь к ней и так легко не отделаешься, — сказал он у выхода. — Я не позволю, чтобы она связалась с таким ничтожеством. Бывай, неудачник. Ха-ха-ха-ха!

Его мерзкий смех еще долго эхом отдавался у меня в голове.

От злости меня колотило, а обида на собственную слабость была как никогда сильна и отвращение к самому себе столь сильно, что захотелось сдохнуть. Быть слабым, быть нерешительным и таким трусливым...

На полу я провел еще минут десять тупо пялясь в пустоту и проваливаясь в дебри своей жалкой сущности.

Все же он прав кое в чем.

Сдачи я и правда, дать не могу...

И у этого, как не печально, есть вполне себе... омерзительная причина:

— Как ты посмел, обидеть моего Дадличка, ты несносный мальчишка?! — кричала тетя Петунья, баюкая ноющего Дадли, которому кузен сломал нос. — Мы приютили тебя у нас дома, по доброте душевной, кормим тебя, одеваем, а ты, мерзкий уродец, неблагодарный мальчишка, обижаешь нашего ребенка!

— Нет! Не надо! — плакал маленький семилетний ребенок. Он ревел, держась за голову, и боялся поднять глаза. Он лишь не хотел, чтобы его били, он защищался от хулиганов, но никто не верит ему. Никогда не верил. Никогда. — Я так больше не буду... я не буду... Клянусь...

Это был один из тех моментов, когда безразличие Дурслей давало сбой, и они просто на меня кричали. Нет, они не били, да и очень редко такое было, но запомнилось мне на всю жизнь.

Обычно безразличные ко мне, в такие моменты они будто изливали всю накапливающуюся ко мне неприязнь.

С тех пор я чисто физически не мог никого ударить, как бы не пытался. Даже когда надо мной издевались, даже когда меня избивали, даже сейчас... Я лишь принимал удары...

Нет, я никогда не плакал перед хулиганами, я никогда не давал им понять как мне больно и плохо, никогда не давал повода называть меня плаксой, но им этого было и не нужно. Им был приятен сам процесс, а не результат...

Нет, я не стану прогибаться под этого урода Уизли. Никогда не прогибался, даже когда толпа Хаффплаффцев на четвертом курсе избили меня. Чертовы фанатики. Даже тогда я не отрекался от своих слов и решений, не отрекусь и сейчас. Никому не позволю собой помыкать, никому не дам мной руководить или заставлять. Хоть раз так прогнешься и все, назад дороги уже не будет.

А побои я привык терпеть и скрывать. Это мои проблемы, а потому вмешивать в них кого-то другого я не собираюсь. Никому не расскажу, но и сам не поддамся.

Никогда!

— Ладно... — вздохнул я. — Нужно тут прибраться...