Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Глава 40
Дата экзамена пришла долгожданная и неожиданная. Практику я сдал в лагерях, остались теоретические занятия. Для приёма теоретических экзаменов была создана специальная комиссия из офицеров штаба генерал-губернатора и преподавателей кадетского корпуса. Тогда назначение офицера на преподавательскую должность было повышением, а не местом для призрения офицеров, не годных для службы в строю.
Основной экзамен — на знание уставов. Тут я показал неплохие знания, благо уставы переходили из эпохи в эпоху и претерпевали небольшие изменения.
Экзамен больше напоминал беседу по различным вопросам. В вопросах тактики разговор пошёл об обороне подразделения, и я начал рассказывать о переходе к обороне в условиях неудачного встречного боя, об окапывании солдат в окопы для стрельбы лёжа, затем углубления одиночного окопа и соединения с соседними одиночными окопами и создания взводного опорного пункта. На доске нарисовал карточку огня стрелкового отделения и карточку огня взвода, чем явно заинтересовал моих экзаменаторов, сказав, что это моя разработка. Какая же это моя разработка, когда эту карточку любой наш командир взвода нарисует во сне. Однако, должен же я что-то полезное принести моей родине даже задолго до моего рождения.
В разговоре по огневой подготовке я дал высокую оценку боевым качествам винтовки образца 1891 года (конструктор капитан Мосин), но сказал, что будущее за автоматическим оружием, использующим отвод пороховых газов для приведения в действие автоматики винтовки и что лет через двадцать весь личный состав будет вооружён автоматическим оружием.
— Каждый солдат будет вооружён индивидуальным пулемётом? — засмеялся один полковник.
— Не пулемётом, а автоматом, — сказал я и нарисовал на доске схему автомата Калашникова и патрон для него. — Автомат по длине в два раза меньше винтовки, намного легче по весу и ёмкость магазина составляет тридцать патронов. Дальность стрельбы восемьсот метров, а наиболее действительный огонь на дальность до шестисот метров.
Я видел, как экзаменаторы перерисовывали эту схему в свои рабочие тетради и обменивались мнениями между собой.
— Вы все видели автоматический пистолет Пауля Маузера, разработанный в 1895 году, — продолжал я. — В пистолете использована автоматика отдачи свободного затвора при коротком ходе ствола. Такой же короткий ход ствола использован и в пулемёте Максима. Патрон системы Маузера подходит для того, что сделать пистолет-пулемёт, который будет эффективным оружием ближнего боя и прогресс не остановить никому. Пистолет Маузера также показывает, что будущее личного оружия офицеров за пистолетами с ёмкостью магазина до двадцати патронов, которые будут настоящим офицерским оружием защиты и нападения.
Мои экзаменаторы с улыбкой покачивали головами и рисовали у себя рисунки, которые я рисовал на доске. Я не могу исключать того, что эти рисунки первыми попали за границу и предприимчивый Запад воспользовался этими идеями для перевооружения своих армий. Они вообще в отношении прогресса более восприимчивые, так как прогресс приносит им дополнительную прибыль. Как бы то ни было, но каждая новая идея подталкивает прогресс, возможно, что и я тоже являюсь одним из этих толкателей.
— А что вы скажете о православном характере нашей армии? — спросил меня давний "друг" протоиерей Сергий.
— Ничего плохого сказать не могу, — сказал я. — Считаю, что религиозное воспитание является составной частью воинского воспитания и служит повышению боевого духа и самоотверженности солдат в защите Веры, Царя и Отечества.
А как в отношении кавалерии? — задал вопрос казачий полковник.
Вопрос с подвохом.
— Кавалерия — это наша гордость, но она и гордость наших союзников и противников, — начал говорить я, размышляя, как бы не обидеть кавалеристов. — Всадник, который мчится галопом на своей лошади, чувствует, что он летит, поднятый в воздух божьим крыльями. — Я заметил, что казачьего полковника даже слеза прошибла, которую он смахнул украдкой. — Ближе лошади у нас нет существа, разве что собака, но на собаке в атаку не пойдёшь. А когда навстречу друг другу несутся две лавы, то тут и вспоминаешь, что ты защитник Веры, Царя и Отечества, у тебя прибавляется сил и твоя шашка, как молния, начинает разить врагов. Но в 1885 году немецкий изобретатель Готлиб Даймлер, а в 1886 году немец Карл Бенц сконструировали и запатентовали самодвижущиеся повозки на бензиновом двигателе. В 1900 году немецкий инженер Вильгельм Майбах построил гоночный автомобиль "Мерседес", который развивал скорость семидесяти пять километров в час. Лошадь рысью за час преодолеет двенадцать километров, а машина за этот же час проедет в шесть раз больше. А если на машину поставить пулемёт, то она разгонит кавалерийскую лаву и от неё не ускакать ни на какой лошади, а стальную броню не разрубить никакой шашкой. Наше будущее связано с моторами и будущая война будет война моторов. Но и это не всё. В 1903 году американские братья Райт изобрели летающий аппарат, на котором они в 1905 году совершили полет на расстояние почти сорок километров. К будущей войне люди, вооружённые пулемётами, будут летать по воздуху и это будет очень грозным оружием. Наш Государь тоже озабочен развитием лётного дела в мире и пятнадцатого января сего года позволил основать Императорский Всероссийский аэроклуб.
Председательствующий на экзамене генерал-лейтенант Медведев поставил точку в нашей беседе.
— Я думаю, что фантастики достаточно, — сказал он. — Люди никогда по воздуху летать не будут, но вы очень занятно рассказываете, и я бы рекомендовал вам подумать о преподавательской работе в военном учебном заведении. Считаю, что экзамен прошёл хорошо, прошу всех членов комиссии представить на утверждение оценочные листы на совещании в четырнадцать часов. Вы свободны, господин зауряд-прапорщик, о результатах экзамена мы сообщим вам позднее.
Я вышел из аудитории в несколько подвешенном состоянии.
— Если мне присвоят первый разряд, — размышлял я, — то могут сразу дать подпоручика. По второму разряду — обойдутся прапорщиком. Если присвоят третий разряд — то это выпуск в подпрапорщики с ожиданием в один год офицерской вакансии и присвоения звания после повторного испытательного экзамена. Но уж ниже второго разряда не будет.
Через час меня вызвали на заседание экзаменационной комиссии, и генерал-лейтенант Медведев торжественно зачитал, что по единогласному решению комиссии экзамен мною выдержан с оценкой отлично и я считаюсь окончившим полный курс военного училища по первому разряду. Поздравляю вас. Протокол будет направлен в военное министерство для подготовки указа ЕИВ о присвоении офицерского звания.
Я чётко козырнул, сделал классический поворот кругом, щёлкнул каблуками и, печатая шаг, вышел из аудитории. За дверями я сжал в кулак согнутую руку и про себя закричал: уррааа!!! Примерно так же, как я сдал последний госэкзамен в училище и мне было присвоено звание лейтенанта.
Выйдя из корпуса, я пошагал домой, чтобы обрадовать хозяйку успешной сдачей экзамена. Встречавшиеся военные козыряли мне, я козырял им и вдруг слышу сзади крик, срывающийся на фальцет:
— Подпрапорщик, ко мне! Бегом!
Посмотрел вокруг, подпрапорщиков поблизости нет. Возможно, что обращение ко мне. Поворачиваюсь. Молоденький хорунжий. Лет двадцати. От горшка два вершка. Ростика максимум метр шестьдесят вместе с кепкой. Подошёл к нему, козырнул, а он начал распинаться, почему я не встал во фрунт, чтобы приветствовать его, проходящего мимо меня, что он меня отправит на гауптвахту и сам лично сорвёт с меня неположенные элементы офицерского мундира. Краем глаза заметил, что недалеко стоят три девицы и подхихикивают, другие обыватели стали останавливаться, чтобы посмотреть, кто там из блестящих павлинов верх возьмёт.
Я так аккуратно сказал хорунжему, что я не подпрапорщик, а зауряд-прапорщик, находящийся на офицерской должности и что я являюсь командиром роты в кадетском корпусе, а посему я не подчиняюсь ему и, если у него есть вопросы, он может их выяснить у директора кадетского корпуса. Получалось всё как в стихотворении Твардовского о Ленине и печнике.
— Эй ты, кто там ходит лугом!
Кто велел топтать покос?! -
Да с плеча на всю округу
И поехал, и понёс.
Разошёлся.
А прохожий
Улыбнулся, кепку снял.
— Хорошо ругаться можешь! -
Только это и сказал.
Постоял ещё немного,
Дескать, что ж, прости, отец,
Мол, пойду другой дорогой...
Тут бы делу и конец.
Но печник — душа живая,-
Знай меня, не лыком шит! -
Припугнуть ещё желая:
— Как фамилия? — кричит.
Тот вздохнул, пожал плечами,
Лысый, ростом невелик.
— Ленин,— просто отвечает.
— Ленин! — Тут и сел старик.
Мои спокойные слова только разозлили хорунжего, и он просто начал беситься. В советские времена я бы ему просто махнул с левой и все вопросы были бы решены, но в императорской армии наносить оскорбление офицеру было непозволительно. Поэтому я взял кулаком за его ухо и повёл в сторону корпуса, благо он был недалеко. Завернув за угол металлической ограды, я дал хорошего пинка хорунжему и ушёл в корпус.
Такой день был хороший и нашёлся идиот, который всё испохабил.
На следующий день меня вызвали к директору корпуса.
— Что это, голубчик, — сказал генерал, — жалобы на вас сыплются со всех сторон. Вот, казаки на вас жалуются, хорунжего, заведующего буфетом в Офицерском собрании, оскорбили, — и он показал на сидевших за столом полковника и хорунжего с опухшим ухом.
— Да кто же его оскорблял? — удивился я. — Это он всех оскорблял и способствовал падению авторитета офицера российской императорской армии. Я его просто проводил до ограды кадетского корпуса, чтобы уйти от любопытных зевак, и затем сам ушёл в корпус.
— А кто меня за ухо драл и ещё пинка под зад отвесил? — заныл хорунжий. Это он, конечно, зря сделал.
— Ваше превосходительство, — сказал я, — я ему не отец, чтобы за уши драть и не старший товарищ, чтобы пинка под зад давать, но поведение его благородия господина хорунжего совершенно не соответствовали нормам взаимоотношений между военнослужащими. Если бы я его оскорбил, то у него на боку была шашка, с помощью которой он мог защитить свою поруганную честь. Если у него есть такое желание, то я могу предоставить ему такую возможность.
Генерал с полковником переглянулись и выслали меня и хорунжего из кабинета. Хорунжий глядел на меня таким волком, что готов был съесть меня вместе с сапогами.
Минут через десять полковник вышел из кабинета, козырнул мне, я образцово вскочил и щёлкнул каблуками. Когда они надевали шашки, я видел, как полковник показал увесистый кулак хорунжему. У них порядки простые.
После их ухода я зашёл в кабинет директора корпуса.
— Вы в рубашке родились, — сказал мне директор. — Если бы не газета, то я и не знаю, что бы мне пришлось делать. Ваши эполеты могли быть под вопросом. — Он показал мне на газету на столе.
Вездесущий корреспондент в красках расписал, как молоденький хорунжий налетел на известного поэта и офицера кадетского корпуса Туманова. Надоев выслушивать оскорбления, Туманов взял хорунжего за ухо и поставил его в угол около ограды кадетского корпуса.
Как я потом узнал, хорунжий из полка не ушёл, но ему пришлось покинуть губернский центр и уехать служить в отдалённый улус Степного края. Возможно, что строевая служба в глуши сделает из него нормального человека.
Глава 41
Сдачу экзамена мы отмечали в ресторации "Иртыш". Мы это я с Марфой Никаноровной, Иннокентий Петрович и Иванов-третий с супругами.
На столе уха из стерляди, копчёная осетрина, бифштексы из говядины с жареными грибами, грузди солёные, шиповный отвар и на десерт кофе с пирожными. Мужчинам коньяк, дамам вино. Дамы разрешили мужчинам курить, и мы задымили после первого тоста за успешную сдачу экзамена.
— Кстати, — заметил Иннокентий Петрович, — через месяц Марфа Никаноровна сдаёт экзамен на получение квалификации младшего врача, так что экзамены идут один за другим. Давайте выпьем за успехи Марфы Никаноровны.
Мы с удовольствием выпили и закусили.
— Вы не собираетесь менять квартиру? — спросил меня Иванов-третий.
Все повернулись ко мне, потому что вопрос был не праздный. После получения офицерского звания для меня включался целый ряд ограничений. Будучи зауряд-прапорщиком, то есть старшим из сверхсрочных подпрапорщиков, мне не возбранялось снимать квартиру в районе проживания небогатых людей, а в офицерском состоянии в условиях большого города офицер должен иметь достойное жилье, пусть и скромное, но в престижном месте и в престижном здании, либо иметь свой частный дом.
Офицеру предоставлялось право иметь одну лошадь с экипажем, не облагаемые городским налогом. А лошадей сверх того — на общих основаниях с горожанами.
Офицеры не имели права принимать участие в торговых и промышленных товариществах и компаниях, а также в акционерных и частных кредитных учреждениях (банках). Даже если они были уволены в запас или отставку с правом ношения военного мундира. Запрещалось участвовать в чествованиях, носящих общественный характер и брать в долг деньги у нижних чинов.
Офицер мог вступить только в пристойный брак, причём вопрос пристойности брака рассматривался командиром полка. Но во всех случаях считались непристойными браки с проститутками, актрисами, еврейками, женщинами скандальной известности, разведёнными и эмансипированными женщинами, а также занимающимися литературной и журналистской деятельностью. И офицер мог вступать в брак при наличии реверса, то есть суммы, позволяющей ему достойно содержать свою семью.
Вопрос о нас с Марфой Никаноровной был задан вовремя, и он совершенно не праздный. Я посмотрел на Марфу Никаноровну и сказал, что пока не думал над этим вопросом, но всё равно найду его решение.
Вечером мы обсуждали этот вопрос Марфой Никаноровной. Мы оба понимали, что условности общества не позволят нам продолжать жить так, как мы жили до этого дня. Мы переходили из сословия в сословие. Я переходил в категорию офицеров, а она переходила в категорию медицинских работников, причисляемых по Табели о рангах к четырнадцатому или двенадцатому классу, то есть либо к коллежским регистраторам или губернским секретарям, и, будь она мужчиной, то именовалась бы Вашим благородием и носила мундир с одной или двумя звёздочками на одном просвете. И препятствием является отсутствие у меня реверса, то есть имущества, принадлежащего лично мне или моей невесте. Это имущество должно приносить годовой доход не менее двухсот пятидесяти — трёхсот рублей. Или же у меня должен быть банковский вклад в размере пяти тысяч рублей и должно быть указано, что я имею право снимать со счета не более трёхсот рублей в год. Правило реверса распространялось только на офицеров, но не касалось армейских чиновников и военных врачей.
Всё это я рассказал Марфе Никаноровне. Я получал как прапорщик по должности семьсот двадцать рублей в год. Шестьсот рублей оклад, добавочные сто двадцать. В месяц выходило по шестьдесят рублей. В должности и вообще в армии я нахожусь менее года. Где взять деньги, чтобы мы могли пожениться? Собственно говоря, я ей обязан всем. А кроме того, она такая женщина, в которую невозможно не влюбиться, так что нужно думать над тем, где взять реверс.
Марфа Никаноровна сказала, что отец ей завещал хранимые на чёрный день деньги и их должно хватить, чтобы создать банковский реверс.
— Ну да, — возразил я, — ты даёшь мне деньги, я кладу их в банк, а что я о себе подумаю, как о мужчине, не способном содержать семью, ты подумала? Начнём не так. Сначала я открою себе банковский счёт, а потом будет ясно, что и как. Я и так не плачу тебе за квартиру, хотя официально проживаю у тебя квартирантом.
— Давай не будем о деньгах, — сказала Марфа Никаноровна, — деньги всегда вбивают клинья в отношения людей, и я не хочу, чтобы деньги нас разлучили. Ты же приносишь деньги и отдаёшь их мне. Какие тут могут быть счёты?
Она права. Я сначала всё выясню, а потом приступим к действиям.
Год этот выдался предельно насыщенным. В пятницу тринадцатого числа я шёл в корпус из казачьего собора и обнаружил за собой слежку в виде господина, одетого как шофёра у британского лорда. Шофёрская выправка привлекла моё внимание. Офицерская выправка вряд ли бы бросилась в глаза, а вот чопорная неестественность так и резала глаз.
— Неужели проделки господина Скульдицкого, чтобы не мытьём, так катанием перетянуть меня в Отдельный корпус жандармов после сдачи мною экзаменов за курс военного училища, — подумал я и успокоился. Когда всё понятно, то можно не беспокоиться и не делать глупостей в виде ухода от слежки или хулиганства в отношении филёра.
Странности начались неподалёку от контрольно-пропускного пункта кадетского корпуса. Я увидел практически копию того же человека, который следовал за мною по пятам на расстоянии трёх-четырёх метров. Этот шёл прямо на меня. А на краю тротуара стояла девица с белым гипюровым зонтиком и что-то крысиное было в чертах её лица. Именно это меня поразило больше всего.
Когда я поравнялся с ней, она бросила мне под ноги белый платок, обшитый кружевами. Реакции мне не занимать и платок ещё не долетел до земли, как был подхвачен мною, резко согнувшимся пополам. Схватив правой рукой платок, а левой рукой падающую с головы фуражку, я услышал над собой стрельбу и резко отпрыгнул в сторону.
Два "шофёра" с револьверами в руках валялись на тротуаре и корчились от боли. Я выбил ногой револьвер у одного из них и с шашкой наголо бросился к другому. Тот сам отбросил револьвер от себя.
Оглянувшись по сторонам, я не увидел девушки с крысиными чертами лица. Её как ветром сдуло. Зато ко мне бежали солдаты моей роты с контрольного-пропускного пункта и два городовых, высвистывая только им понятную трель тревоги. Похоже, что девушка и спасла меня. Она была в составе группы террористов и вела контрнаблюдение за обстановкой. Брошенный платок являлся сигналом, что всё в порядке и можно приступать к делу. Если бы не этот платок, то книга закончилась бы этой строчкой. Хотя, почему именно этой строчкой? Она вообще могла бы не начаться.
По факту случившегося было проведено узкое совещание у генерал-губернатора Степного края.
— Похоже, что это привет за Анненскую медаль, — сказал генерал Надаров. — А всем господам офицерам желательно постоянно иметь при себе личное оружие для скрытого и открытого ношения. Пусть знают, что мы всегда дадим им достойный отпор.
День шёл за днём и настало время экзамена у Марфы Никаноровны. Она хирургическая сестра с образованием и опытом, а специализированные курсы дают врачебную квалификацию. Я не сильно разбираюсь во врачебных квалификациях, но она должна получить категорию младшего врача. Упорство, моя помощь и поддержка помогли.
Вручение Марфе Никаноровне диплома совпали с вручением указа о производстве меня в поручики с причислением к армейской пехоте, о чём настоятельно просил генерал-губернатор Степного края генерал Надаров в прошении о производстве. Это было нечто. Моя должность, награды, ходатайство жандармского управления и вот, представьте себе — поручик!
И снова кабинет генерала Надарова. И снова там генерал-лейтенант Медведев и подполковник Скульдицкий.
— Иди, молодец, сюда, — сказал генерал, — посмотрю я на тебя, какой ты стал. Если так пойдёт, то ещё при нашей жизни в военные министры выйдешь, нас, стариков, песочить будешь. Сперанский, подойдите сюда, — позвал генерал своего адъютанта, — помогите нам погоны новые надеть.
Погоны надеваются очень просто. Пуговица на шнурке. Развязывается узелок, снимается пуговица и погон уже снят. Надевается точно так же. В обратном порядке надевается новый погон, в отверстие продевается шнурок с пуговицей, шнурок продевается в отверстия на кителе, шнурок завязывается и всё готово.
Приятно получать золотые погоны. Когда я в первый раз получил золотые погоны, то я как лошадь постоянно осматривал их, не поворачивая головы.
— А вот это ещё подтверждение вашего офицерского состояния, — сказал генерал-губернатор и вручил мне эполеты с тремя звёздочками.
— Служу Царю и Отечеству! — сказал я.
— Не посрами нас, сынок, — напутствовал меня генерал Надаров.
Вышедший вслед за мной подполковник Скульдицкий сказал, что по приватным данным, за моё производство в поручики перед царём ходатайствовал и сам святой старец Григорий Ефимович Распутин.
— Вы-то откуда старца знаете? — недоумевал жандарм.
— Да как-то так, познакомились на съезжей в полицейском участке, — рассказал я, — он был арестован по хлыстовскому делу в прошлом году. Поговорили с ним малость, дал ему внушение, чтобы не охальничал, но я не говорил, кто я такой, вот что удивительно.
— Да уж, — согласился Скульдицкий, — тут без Божьего промысла не обошлось. Только вы не зазнавайтесь и, если что, помогите жандармскому корпусу одолеть революционную заразу.
— Если сами не будете плодить революционеров, то помогу, — пообещал я.
— Хочу предупредить, — сказал подполковник Скульдицкий, — что трое почтенных членов городского общества готовились вызвать вас на дуэль. Всё ожидали, когда вас произведут в офицеры и вас можно будет вызвать на дуэль.
— За что? — изумился я.
— За ваши стихи, — улыбнулся подполковник. — Жены этих господ прямо-таки страдали по вам и вызвали неуёмную ревность в супругах. И эти же жёны уговорили мужей отказаться от этой затеи, сказав, что у них нет никаких шансов остаться в живых.
— Сколько же старорежимной глупости остаётся в обществе, — сказал я. — Вместо дуэли можно просто набить морду, и честь защищена, и кровь из носа пустили.
Прямо из генерал-губернаторства я поехал на извозчике на вокзал, чтобы встретить Марфу Никаноровну, возвращающуюся из Тобольска после сдачи экзаменов.
Сначала Марфа Никаноровна пыталась обойти меня на перроне стороной, выглядывая, вероятно, меня, но не находя взглядом.
— Сударыня, — остановил я её, — это же я вас встречаю.
Если бы не условности, то Марфа Никаноровна бросилась бы ко мне на шею и повисла на ней, сообщая об успешной сдаче экзаменов.
Взяв чинно меня под руку, она степенно пошла по перрону, неся в правой руке коричневый медицинский саквояж.
Многие люди мечтают стать богатыми. Иметь много денег и жить в своё удовольствие, ни о чём не думая. Но эти люди никак не могут понять, что вместе с деньгами приходят и многочисленные обязанности, связанные с сохранением и умножением капиталов, а также с большими расходами на содержание того, что успели приобрети. А потом капиталы нужно защищать от тех людей, которые точно так же, как и вы продолжают мечтать о богатстве, не останавливаясь ни перед чем, для получения его.
С получением офицерского чина я переходил в другой социальный слой и должен соответствовать существующим там правилам. И Марфа Никаноровна, как гражданская жена, уже не имеет места рядом со мной и жениться мне можно только при накоплении реверса и сколько на это уйдёт времени? Её отец оставил переходящий горшок с накопленными богатствами. Я боюсь этого горшка, потому что деньги портят все человеческие отношения, но как мне поступить по-другому, если я постоянно хочу быть рядом с ней? Зато как было смешно, когда она вокзале всё пыталась обойти стороной поручика, мешающего ей найти своего встречающего мужа в скромных погонах зауряд-прапорщика. А потом оказалось, что этот поручик и есть её муж.
Когда я начал объяснять ей, что такое армейская пехота, то она совсем запуталась. Зато уже потом выучила, что первый полк пехотной дивизии носил красные погоны, красные петлицы и красный околыш на фуражках. Второй полк тоже носил красные погоны и синие околыши и петлицы. Зато третий полк уже носил синие погоны и белые петлицы и околыши. И четвёртый полк носил синие погоны, но зато петлицы и околыши были мундирного сукна. И для всех общими были красные канты. В других войсках ещё больше напутано. У казаков десять войск и у всех цветные фуражки и околыши, лампасы и петлицы. Прямо карнавал какой-то.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |