Зверь лютый Книга 27. Чума

— Зимой эта зараза выживает в земле и в воде. В три дня в холодной воде из полусотни остаётся одна. Но — живая. Попала в тепло — размножилась. Очаг заразы внутри погоста. В тепле. Дровяной склад — нет. Конюшня или хлев — вряд ли. Поварня?

Оп-па... А это идея... В сочетание со словом "сальмонеллезы" — очевидная...

Ещё вопрос:

— А чего нам туда ехать? Ежели там эту заразу подхватили в феврале, то все, кому волей божьей суждено — померли. А которые нет — выздоровели. Лечить-то уже некого.

Умирать в погосте начали в конце февраля. Я узнал об этом в конце марта. Ледоход. Водополье. Дорога. Лекари доберутся до места в мае.

От момента заражения до обнаружения болезненных явлений 2-3 недели (инкубационный период), 3-4 — болезнь, 4-6 — выздоровление.

— Верно. Но не вполне. Первое: возможны повторы. Неделя-полторы жара нет, потом опять. Может быть два-три раза. В более лёгкой форме. Сигнальщики говорят о двух таких случаях. Второе: переболевшие повторно не заражаются. А остальные?

"Наибольшее выделение возбудителя с фекалиями наблюдается в течение 1-5 нед. заболевания с максимумом на 3-й нед, с мочой — в течение 2-4 нед. Реконвалесценты... выделяют возбудителя во внешнюю среду в течение 14 дней, у 10%... процесс продолжается до 3 мес. (острое носительство), 3-5 % становятся хроническими носителями, выделяя брюшнотифозную палочку в течение ряда лет. Перемежающийся характер выделения возбудителя брюшного тифа у хронических носителей затрудняет выделение и повышает их эпидемиологическую опасность".

"... в течение ряда лет...".

Факеншит уелбантуренный!

Спокойно, Ваня. Теперь с этим надо жить. Годами. Всегда.

Излагаю слушателям и задаю простые вопросы:

— Можно ли выпускать переболевших из погоста? Можно ли подселять туда новых насельников?

Насчёт "хронических носителей". Если живых переболевших в погосте осталось 26 человек, то, наверняка, один из них — хроник.

Та-ак.

С ответом Чернышевскому на его вопрос "Что делать?" — определяемся. Ленина, с его "С чего начать?" — тоже удовлетворяем. Дошла очередь до Льва Николаевича — "Кто виноват?".

Рассказываю историю "Тифозной Мэри".

Была такая яркая дама. Держала в панике Нью-Йорк десять лет. Абсолютно здоровая женщина. Сильная, энергичная, громкая. "Кровь с молоком". С действующим очагом инфекции в мочевом пузыре. Ей — никакого вреда, а вокруг — народ дохнет пачками. В смысле: семьями, куда она кухаркой нанималась.

Сочетание трёх факторов: носительство инфекции, доступ к приготовлению пищи, низкий уровень личной гигиены.

Случай — предельный. Её мать была больна тифом, рожая "Мэри". После смерти "Мэри" проведённое вскрытие показало активно функционирующий очаг инфекции в её мочевом пузыре. Заразна до собственного рождения и после своей смерти. Пока трупное окоченение не выморозило бактерию.

— Ищите, мальчики-девочки. Нужно найти все источники заразы. Иначе покатится. Мор. Вниз по Вятке. С Вятки в Каму, с Камы в Волгу. И нам сюда... достанется. Посмотрите вокруг, на друзей-знакомых. Запоминайте. Пока все живы. Упустите — каждый четвёртый помрёт. Идите, найдите, изолируйте.

Помимо собственно медицинских дел, помимо обеспечивающих технологий, о которых я уже, есть транспортные проблемы. С государственно-политическим оттенком.

— Лодки брать плоскодонки, "рязаночки".

— Чего это? Ушкуями же ловчее. По Волге, Каме, Вятке.

— Нет. Идти через Ветлугу в Пижму.

— Так дольше! И тяжелее. Волок...

— Рядом с Булгарией не ходить. Делай.

В караване, помимо собственно будущих "чумологов", пойдёт необходимое пополнение для Усть-Маломского и других Вятских погостов. И воинский отряд. Для обеспечения карантинных мероприятий. На случай возможных... общественных осложнений. Как среди своих, так и среди аборигенов. Люди на эпидемию реагируют... социально. Средневековых вариаций народных последствий "процесса кремлёвских отравителей" — не надо.

Появление вооружённого отряда на Каме, в границах эмирата, вызовет реакцию эмира. Радости с его стороны я не ожидаю.

В начале мая караван ушёл. Я относил Боголюбскому свою "повинну головушку", вернулся, прививал Ростиславе: "Не бояться. Ничего-ничего". Усмирял Софью, давил эрзянских картов, придумывал параплан, гонял турбогенератор, цемент начали делать... Учил. И помогал учить другим. Артёмию — его новиков, Манефе — её младенцев, Чарджи — костромских и прочих там — порядку. И ждал. Сообщения о смерти моих людей. Из-за моей ошибки в дистанционной диагностике, из-за недоученности, из-за конфликтов с местными, из-за провалов в обеспечении...

"Чумознатцы" ещё до места не дошли, а первый результат уже случился.

"Языки по колено" — молчать здесь не умеют. В Усть-Пижме караван разделился, и те, кто повернул в погосты вниз по реке, немедленно поделились новостью со старожилами. Дальше — покатилось.

"Хоть шаром покати" — русское народное описание. Пейзажа, натюрморта, интерьера, контента холодильника...

Реакция населения на новость совсем не похожа на реакцию на новогоднее поздравление президента. Скорее на: "Внимание! Воздушная тревога!".

Торговля встала: все попрятались.

Пушкин, повстречав в 1830 г. разбегающуюся от холеры Макарьевскую ярмарку, пишет:

"Бедная ярманка! она бежала, как пойманная воровка, разбросав половину своих товаров, не успев пересчитать свои барыши!".

Тут ярмарки нет, но разбегаются похоже.

Глава 533

Новость о моровом поветрии на средней Вятке, сопровождаемая "страшными подробностями" перевранных "из уст в уста" моих поучений, распространилась и в поселениях, контролируемых булгарами.

Типа: река отравлена. "Полуночный колдун" выпустил туда "усатые палки". Их не видать, но они там есть. По ночам выбираются на берег, заползают в жилища, влезают в открытые рты и прочие естественные отверстия спящих и грызут-грызут-грызут изнутри кишки. Лязгая жвалами и пронзая жалами. Во-от такими!

Население бежало. От реки, от моих людей. Мои бы тоже разбежались, но некуда. Да и начальство в погостах, получая ежедневные увещевания по телеграфу, хоть и тряслось, но сидело на местах.

Булгарские начальники, стражники, купцы, ремесленники улепётывали на юг, за Каму. Местные разбегались по родным племенам. Нашёлся повод двинуть освободившейся вскоре карантинный отряд вниз по реке. Занимая опустевшие булгарские опорные точки вплоть до устья.

Можно было бы и по Каме продолжить, и за Каму перелезть. При виде нашего флага с "чёртом на тарелке", аборигены хватали детей и утекали за пределы видимости. Увы, людей у меня мало, пришлось остановиться.

Первые сообщения из Усть-Маломы были вполне благостные: всё вычистили-вымыли, больные давно выздоровели... И чего ходили — непонятно.

И тут вторая волна. Один заболевший, три, пять...

У меня... Хорошо, что я лысый. Были бы волосы — вылезли от страха. Неужели я ошибся? Неужели там что-то другое?

Сигналки читаем втроём, с Марой и Терентием. Мара чуть не плачет. Ей своих воспитанников жалко.

— Господи! Зачем я тебя послушала! Какой я была дурой!

Вы плачущую Марану, колченогую богиню смерти, представляете? — Страшное зрелище.

Обмякла Марана, душой помягчала. Привыкла у меня тут к хорошему. Вот, даже и слёзы сыскались.

Я пытаюсь как-то... успокоить, воодушевить. Типа пошутить изысканно:

— Мара, почему "была"? Скажем эпичнее: "Время над тобой не властно!".

В ответ на глупую шутку получаю... стробоскопическое выражение её эмоционального состояния. Аж в глазах вспышки. Непечатными были даже жесты её рук и выражение её глаз.

Факеншит! У меня тут "Саксонский проект". Две весьма своеобразные, тонко чувствующие женские души. Их надо глубоко понимать, точно и нежно настраивать. А мне с утра... как в помойное ведро головой.

Терентий спокойнее. Он привычен посылать насельников на смерть — в погостах всегда густо помирают. Да и они ему, хоть и в лицо знакомы, но не близкие. Вот он и додумался.

— Странно. Из тридцати одного человека: лекарей, кормщиков, новосёлов-насельников — заболело тридцать. А из тридцати пяти воинских — ни одного. С чего бы это?

— А...! Вояки! Бездельники! Только жрать да спать...!

— Мара! Уймись! Какое "спать"? Они там полевой лагерь поставили, леса немало вывалили... Стоп. Лагерь. За версту. "Жрать"... Кормёжка своя? Списки. Кто имеет доступ на поварни? В погосте и в лагере. Живо.

Через день имеем два коротеньких списка. Полностью не совпадающих. В обоих — только новоприбывшие, старожилов нет.

— Мара, ты своих людей лучше знаешь. Почему твой старший команды врёт? Или он просто лопух?

— А...! Да ты...!

— Не дакай и не тыкай. Почему ты поставила старшим человека, который мышей не ловит?

— Он лучший лекарь!

— Дело лекаря — лечить. Дело начальника — организовывать. Твоя креатура — бестолочь.

— Кто?!

— Вот он. Это — список первоначального назначения. Сейчас они в горячке лежат. Кто людей кормит?

На расстоянии в полтысячи вёрст углядеть, кто там щи варит... То-то меня колдуном зовут.

Дальше в два дня определили источник инфекции.

Да, вариант "Тифозной Мэри". Молодая вдова из эрзя. Пока жила в кудо её к готовке не допускали, поопытнее хозяйки были. Потом род не туда вступил, в смысле политической ориентации, попал под "атомизацию". Женщина, пройдя обычный цикл обучения, отправилась прачкой в Усть-Малому.

"Прать" — дело тяжёлое, холодное и сырое. Когда одна из кухарок зимой померла, то "Мэри" напросилась на её место. Тиун согласился: гендерное разделение труда, кухарить — бабе.

Это — в январе. Через месяц пошли больные. Дама сама по себе... не отличается чистоплотностью. А надзор был слабый. Уже говорил: зимой в погостах уровень дисциплины, вообще — активности, падает.

Когда пришли "чумоведы" всех старожилов отодвинули, поварихи были привезённые. Тут "Святая Пасха" пришла. Куличи, пироги, разговление... "Мэри" позвали помочь на кухне. А кого? — Она всё там знает, с местной капризной печкой освоилась. Сама — здоровьем пышет. Выглядит и чувствует себя великолепно. Да и вообще, она там не стряпуха. Только возле дверей постоять, мелочи разные помочь... Воды принести, тесто замесить...

Цена этим мелочам — три покойника из новосёлов. Включая того лоха, который "лучший лекарь". Был.

— Казнить! Утопить! Сжечь!

— Марана, ты сильно поглупела? Понять — вот главное. Что у нас с увеличительными стёклами и красителями?

Мы снова собирали туда посылку. Каждая подобная оказия, начинающаяся с необходимости доставить куда-нибудь какую-нибудь коробку, разворачивается в караван из нескольких лодей с сотней человек экипажей и пассажиров.

Неожиданное расширение Вятской линии требовало новых насельников в опустевшие булгарские селища, превращаемые в наши погосты, строителей, связистов, землемеров и тд. Которым нужен инвентарь, припасы, скот, хотя бы для начала...

"Мэри" отселили на опушку леса, огородили изгородью, запретили выходить со двора, совершенно не подпускали к съестному, корм — преимущественно чёрствый хлеб да вода, отдельные вещи, отдельная посуда. Будто "опаганилась".

"Устав церковный":

"С некрещенным, а иноязычьником от нашего языка, с некрещеными ни пити, ни ести; доколе же крестяться; аще кто ведаа ясть и пиетъ, да будеть митрополиту у вине.

Аще кто с отлученым ясть и пиеть, сам отлучен будеть".

В моих землях такое не работает. Новообращённые не только этих формулировок, самого слова — "Устав Ярославов" — не знают. Но смысл остракизма, "изверг" — исключение из общества, остро чувствуют.

"Отлучённая", "зачумлённая", "извергнутая".

Она злилась. То крыла лекарей на эрзянском и русском.

— Бестолчи! Придурки! Я же здоровая! Гляньте же!

То начинала угрожать:

— Погодите, я вам весь погост обоссу! Во все котлы, во все погреба — кала накидаю! Всё сдохните — одна останусь!

Получив первые "стёкла Левенгука" "чумологи" немедленно отрапортовали об успехе. Я не поверил.

* * *

Знаю какая эйфория начиналась в научных кругах после каждого открытия в этой области. После опубликования результатов Коха по сибирской язве каждый месяц сообщали о новом микробе. Почти всё оказалось туфтой.

Наука — публичность и повторяемость. Секреты, уникальности — не наука. Выдумки, обманы и самообманы, спекуляции, редкости, таланты... Наука — это то, что любой человек в тех же условиях может повторить с тем же результатом.

"Тело, впёрнутое в воду, выпирает из воды". Любое тело. Хоть — мишино, хоть — машино.

* * *

Потребовал доставить материалы и "носителя" во Всеволжск.

Тут выяснилось, что выделить культуру мы можем. Даже хранить локально. А вот транспортировка... Тащить стеклянные вещи через волоки рискованно. Что-то разобьёшь обязательно. Когда на это накладывается риск утечки микробов, необходимость обеспечить стабильный температурный режим, суеверия окружающих...

Пусть они там сидят. Изучают "источник эпидемиологической опасности" стационарно. А я буду им новые микроскопы посылать и советы советовать.

Усть-Малома разрастается. В сторону "микробиологической лаборатории". Типа: новый амбар построили, отдельный погреб для хранения на льду выкопали, карантинный лагерь обустроили...

Нервы у всех, как я вижу по сигналкам, напряжены. "Источник" вопит, грозит и гадит. Не так, как вы подумали — морально. Пока.

Время идёт, "Саксонский караван" отправил, времени для "подумать" стало чуть больше.

Тем временем идёт история с "Кон-Тики". Когда тоска, уныние, безысходность. Когда Муса подтверждает: "такова их природа, обязательно повторят".

Эмир, хоть и с задержкой как у беременной слонихи, вырезал разбойников на Волжской Луке. Но поход этого года показал: проблема не решена, башкорты пристают и наглеют. Чего делать?

Убить — нельзя, забыть — нельзя, заплатить — некому. Да ещё и кыпчакский хан "моим устам" голову срубил. Какой он... нехороший.

И тогда я позвал Точильщика.

Спец.операция на такой дистанции не может быть спланирована до мелочей, всегда остаётся простор для бестолковости и пространство для маразма.

Хуже: я сам не мог чётко сформулировать пошаговый процесс достижения желаемого результата. Да и сам результат... размер, сроки...

"Дорога — это место, по которому русские собираются проехать".

Место... знаю. С точностью до сотни километров.

Особенность многих моих спец.операций: использование "в тёмную". У туземцев выучился. В своём Деснянском забеге.

Не надо делать из тайны — "страшную тайну". Надо одну "страшную" заменить несколькими другими, не страшными. Типа: а не срубить ли нам серебрушек по-быстрому? Не страшно? — Тогда начали.

Человек Точильщика нашёл рыжего удмурта из Индакара.

* * *

Восточные удмурты превосходят рыжиной даже ирландцев. Нынешние чепецкие удмурты очень похожи на древних кельтов. Почему — не знаю.

Пару веков назад крепчающие от "принятия ислама на душу" булгары вытеснили удмуртов из "родового гнезда" — верховьев Чупчи (Чепцы). Из тех мест, где самые верховья загибающейся к северу Камы, сходятся с верховьями отклоняющейся на запад и юг Вятки.