Подбежав к выходу, я встала на задние лапы, передними опираясь о дверь, и, оглядываясь на Чудовище, начала требовательно мяукать. Тем самым, особо противным голосом.
Чудовище помедлил, потоптался, повздыхал, но всё-таки открыл мне дверь.
Я радостно выскочила на крыльцо, но, подняв глаза, тут же затормозила и села в изумлении.
Звёздная ночь с картин Ван-Гога заполнила весь небосвод. На тёмно-синем фоне неторопливо кружились многоцветные галактики, закручивались в спирали пёстрые созвездия, туманности неспешно перетекали одна в другую. Воздух мягко мерцал отсветом огней, которые двигались в медлительном слаженном танце.
Зрелище было завораживающе красиво, но моя шерсть встала дыбом, и вовсе не от пронзительной красоты.
Мама говорила, что Винсент Ван-Гог явно посещал адские измерения, потому что такие небеса, как на его картинах, он мог увидеть только там. Это какой-то оптический эффект, что-то вроде нашего Полярного сияния, связанный с тем, что атмосфера адских измерений перенасыщена магией.
Я не в Петербурге? Я в другом, в адском измерении?
Нехорошее предчувствие сжало сердце, и я бросилась к выходу со двора.
Я даже не смогла приблизиться к воротам — на расстоянии полуметра невидимый барьер вновь и вновь откидывал меня обратно.
Постепенно впадая в панику, я трижды обежала двор по периметру и не обнаружила ничего, похожего на выход.
Подвальные окна оказались обманкой, такой же, как и все остальные окна. Это была просто иллюзия, магическая графика. Повсюду находилась глухая непроницаемая стена.
Я ринулась обратно в дом, Чудовище торопливо потопал за мной.
Тот конец коридора, что, казалось, уходил в бесконечность, тоже оказался перекрыт магическим щитом. Было даже непонятно, действительно ли существует пространство за щитом, или это очередной обман зрения.
Безрезультатно покидавшись на невидимую стену, я настойчивым криком потребовала от Чудовища, чтобы он поочерёдно открыл все двери, что находились в пределах досягаемости. Он послушно исполнил мои указания, но легче мне не стало.
В доме обнаружилось что-то вроде гостиной — с мебелью в чехлах, с укутанной в мешковину люстрой, и на всём лежал толстый слой пыли — сюда явно никто не заходил много лет.
Ещё была просторная комната, в которой ничего не стояло, кроме огромной кровати под балдахином, такие кровати я видела только в музеях и в исторических фильмах. Всё тоже было в пыли — как я уже знала, Чудовище предпочитал спать на низкой лежанке, сделанной непонятно из чего.
За одной из дверей оказалась библиотека, которой при других обстоятельствах я бы порадовалась. Книги здесь лежали даже на полу. Библиотекой Чудовище пользовалось — у входа лежала разворошенная кипа старых пожелтелых газет спортивной тематики, и рядом с газетами пыли не наблюдалось.
Ещё несколько комнат были в таком же заброшенном состоянии.
Я обследовала даже ванную и туалет. В туалете я вспомнила бессмертное "просочиться сквозь канализацию". Увы, это умение оставалось всего лишь остроумной литературной выдумкой. Я вообще никогда не слышала, чтобы кто-нибудь оказался на такое способен.
Я обошла весь дом внутри и снаружи, и потом ещё раз исследовала двор.
Никаких тайных входов-выходов, никаких открытых порталов.
Странное заброшенное место было надёжно замуровано, и я понятия не имела, как отсюда выбраться. Лабиринт закончился тупиком.
В полной прострации от открытия я поплелась на улицу, Чудовище потащился за мной. Я уселась на крыльце, он тут же уселся рядом, и внезапно это хождение по пятам стало меня нервировать.
Дурацкие стишки сложились сами по себе:
А и Б сидели на крыльце.
А влипло,
Б прилипло,
неизвестно, что в конце.
Не знаю, понимал ли Чудовище, что я всей душой стремлюсь его покинуть, но периодически он искоса поглядывал в мою сторону, потом заводил глаза к небу и печально вздыхал.
Звёздные водовороты продолжали своё сияющее коловращение, но фантастическая красота чужого неба меня не трогала.
И Чудовища мне совсем не было жалко, мне до слёз было жалко саму себя.
Сейчас я могла думать только об одном: я оказалась запертой дважды — в чужом теле и в чужом измерении, без языка, без возможности связаться с близкими, с перспективой изменения психики не в лучшую сторону. И в довершении всего я была замурована один на один с рогатым клыкастым полубезумным существом, весь лексикон которого состоял из звериного порыкивания и дурацкого слова "кы".
Чудовище осторожно протянул ко мне палец, чтобы почесать за ухом.
— Отстань от меня! — Я зашипела и в раздражении тяпнула этот палец. Честно говоря, сама от себя не ожидала, и челюсть чуть не вывихнула, но стыдно не было. Конечно, Чудовищу этот укус должен был показаться комариным, но палец он отдёрнул, отвернулся и засопел.
"Не обижай его" — я вдруг вспомнила слова крысиной ведьмы.
Это вот этого, что ли, я не должна обижать?
Крыса знала, куда меня отправляет, знала, что отсюда нет выхода. Да, она выполнила обещанное — враги меня здесь не достанут, но и жизнью такое существование назвать нельзя. О чём она думала, когда заточала меня здесь?
"Не обижай его"!
Она что же, подарила меня вот этому? В качестве домашнего питомца — чтобы наша рогатая и клыкастая деточка не скучала? От этих мыслей хвост у меня нервно задёргался, загулял по доскам.
Пока Чудовище обиженно сопел в сторону, я бесшумно поднялась, подёргивая хвостом, и так же бесшумно вернулась в дом, нашла комнату с книгами и, стараясь не оставлять на видном месте следов в пыли, просочилась в узкую щель на нижней книжной полке, в пустоту за первым рядом книг. Это укромное местечко было запримечено мною при обследовании дома. Здесь я собиралась отдохнуть от навязчивого внимания Чудовища.
"Кы! Кы! Кы!" — услышала я через некоторое время и испытала мрачное удовлетворение, расслышав в воплях Чудовища оттенок отчаянья.
Ищите, ищите. Не выйду ни за что, так вам всем и надо, угрюмо думала я, не вполне отдавая себе отчёт, кого имею в виду. Наверное, в тот момент мне хотелось отомстить всему миру.
Чудовище кыкал ещё долго, а под конец вдруг завыл, да так горестно, что мне стало не по себе, и в душе слегка шевельнулась совесть. Но потом он затих. Небось, взял в холодильнике пива, представила я, или чего покрепче — с его замашками станется. Сидит сейчас на крыльце, держит вверх ногами газету столетней давности и разглядывает чёрно-белые картинки с футболистами и боксёрами. Интеллектуал.
Вот и хорошо.
Вот и славно.
А я буду здесь сидеть.
Тоже мне, нашли плюшевого мишку.
Гоняя оскорблённые мысли по кругу, я задремала.
И опять-таки оказалась в собственном человеческом теле. Но на этот раз я очутилась не в чёрной степи, к которой уже начала привыкать, а в Малом переулке, в комнате, где так мерзко и страшно закончился чудесный летний день, день моего восемнадцатилетия. Раньше я видела эту сцену только со стороны — кошачьими глазами, а теперь чётко осознавала, как бессильная, обездвиженная, вишу в воздухе над магическим кругом, и сгустки хищного тумана, принюхиваясь и примериваясь, плавают вокруг. Голова была запрокинута, я силилась приподнять её, но тут неистовая боль пронзила тело насквозь — это демоны приступили к пиршеству, я закричала, срывая голос на хрип, и, к счастью, смогла проснуться.
Меня трясло как в лихорадке, фантомные боли выламывали тело. Каким-то образом я одновременно находилась и здесь, и там, на месте своей гибели. Эти ощущения стали настолько невыносимы, что я вскочила на ноги. Мне немедленно, прямо сейчас, нужен был хоть кто-то рядом, чтобы изгнать терзающие воспоминания, которые забрали надо мною слишком большую власть.
Особого выбора не было.
На ватных подгибающихся лапах я покинула своё убежище.
В комнате с лежанкой Чудовища не оказалось. И в других комнатах тоже.
Дом показался мне пустым и зловещим.
Дверь на улицу была приоткрыта, я осторожно выглянула наружу.
На крыльце никто пива не пил, газет не читал.
Тишина стояла такая, что даже звенело в ушах.
Колдовская ночь закончилась, утреннее небо над двором приобрело обычный вид — стало низким, серым и совершенно петербургским, только не было птиц.
Я нашла его в бурьяне за домом.
Он лежал на боку, скрюченный, среди высокого репейника, на груде из досок, кирпичей и битого стекла. Сначала мне показалось, что Чудовище мёртв — было в его позе что-то сломленное, безжизненное. Потом я осторожно прикоснулась лапой к его руке и почувствовала, что кожа тёплая.
Я села рядом и приготовилась терпеливо ждать. Сразу стало легче, терзающие мороки начали бледнеть.
Не знаю, сколько прошло времени, и сколько я так сидела, прислушиваясь к тихому дыханию. В конце концов он зашевелился и приоткрыл глаза. Сначала взгляд был мутным и бессмысленным, потом Чудовище заметил меня, легонько вздохнул и снова закрыл глаза.
Я протянула лапу и снова потрогала его руку.
— К-кы-ы-ы... — еле слышно произнёс он. — Кы...— Нелепая морда исказилась от усилия, верхняя губа вздёрнулась, обнажились клыки. — К... к... с-с... Кы-ы-са!
9
Больше всего новому слову в своём лексиконе радовался сам Чудовище. Он с удовольствием повторял на все лады "Кы-ы-са" столько раз, что не будь он слаб рассудком, я так или иначе заставила бы его замолчать. Однако невинная ущербность Чудовища сковывала мою волю.
К тому же, осознав положение, я пришла к выводу, что отыгрываться на единственном существе, с которым можно было контактировать хоть как-то, пусть даже на уровне жестов и взглядов, было бы верхом неблагоразумия.
Несколько раз я возвращалась к памятным словам крысиной ведьмы об убежище: "и только от тебя будет зависеть, превратишь ты его в ад или в рай". Положим, на рай это место совсем не походило, да и никогда не станет походить, но от моей стойкости и здравомыслия действительно зависело многое.
Главное — не сдаваться, уговаривала я себя, и когда-нибудь фортуна повернётся лицом.
Всё можно исправить, если пока душа не разорвана в клочья.
Поэтому я регулярно совершала обход дома и двора — в надежде на вдруг открывшуюся лазейку, и так же упрямо продолжала разговаривать с Чудовищем, как если бы он мог меня слышать.
Так проходили дни и ночи, а я по-прежнему была заперта в этом месте, и даже не смогла определить, где именно нахожусь. Небо иногда озарялось адскими всполохами, иногда приобретало нежную петербургскую перламутровость; во дворе рос обычный бурьян, но среди заурядных сорняков качались на тонких полосатых стебельках цветы с прозрачными лепестками. В библиотеке рядом стояли книги, набранные незнакомым шрифтом — таких букв я не знала, и книги на русском, английском и других знакомых языках.
Словом, это был какой-то перекрёсток миров, но такой, где на всех направлениях стоят запрещающие движение знаки. Утешало одно — мы с Чудовищем притёрлись друг к другу и неплохо ладили.
Просто удивительно, насколько быстро исчезло психологическое напряжение от разницы в наших размерах. Совсем скоро я перестала остро реагировать на гигантские габариты своего соседа по заточению, и принялась командовать им направо и налево, используя все возможности кошачьего обаяния... и испытывала в связи с этим некое извращённое наслаждение.
С одной стороны, я мечтала о том времени, когда мой сосед поумнеет и обретёт полноценный разум. С другой стороны, чувство власти над существом, в двадцать раз превосходящим меня по размерам, как-то по-особенному грело душу.
В бытность мою человеком я не замечала за собой склонности к капризам, но теперь такое состояние стало частью натуры. Тут определённо проявлялось влияние моей кошачьей ипостаси: открой дверь, хочу выйти, вы-ы-ыпусти меня немедленно, а нет, уже не хочу, нет, снова хочу, теперь желаю рыбки, это не та рыбка, я не буду её есть, я лучше пожую сухую травинку, потому что меня никто не кормит, а теперь на ручки хочу... и так далее.
Надо сказать, Чудовище с охотой подчинялся — у меня было приятное ощущение, что от этой игры удовольствие получают двое. Но иногда я убеждалась, что в некоторых случаях он способен настоять на своём.
Спустя какое-то время я вспомнила загадочное происшествие с выкидыванием предметов в форточку, и стала обкатывать шальную мысль — а не прыгнуть ли мне туда же? Ведь под окном не обнаружилось ничего — ни осколков, ни грязи, ни мокрых следов. Следовательно, объекты перемещались в какое-то другое место, скорей всего на некую магическую свалку. Может статься, оттуда есть выход в большой мир... и неважно, каким он окажется.
Для начала можно было прыгнуть на раму, принюхаться, приглядеться, поразмышлять.
...Я присела на подоконнике и заёрзала, примериваясь (прыжки всё ещё оставались моим слабым местом). Именно в этот момент Чудовище зашёл в комнату, мгновенно сообразил, что я собираюсь делать, и одним скачком преодолел расстояние, разделявшее нас. Он проворно сгрёб и крепко прижал меня к своему туловищу. Я протестующее завопила и стала отпихиваться всеми четырьмя лапами, не выпуская, впрочем, когтей.
Не буду обострять отношений, всё равно выжду и сделаю то, что собиралась, — по сравнению с простодушным Чудовищем я была коварным Макиавелли.
Завтра-завтра, не сегодня, так хитрюги говорят.
— Но-но, Кыса, — взволнованно произнёс Чудовище. — Но-но!
Надёжно придерживая меня одной лапищей, другой он взял с подоконника глиняный горшок с остатками какого-то засохшего растения и выкинул горшок в форточку.
На моих глазах горшок прямо в воздухе распался в пыль, и пыль лучами разлетелась в разные стороны.
Это было похоже на замедленную съёмку взрыва.
Кроме холодильника-самобранца в доме имелась форточка-аннигилятор.
Я перестала пинать Чудовище и обмякла.
— Ладно, — мрачно сказала я. — Ставь меня на место. Кыса всё поняла, Кыса не будет сигать в форточку. — Ещё одна надежда рухнула, и я пожаловалась: — Всё плохо.
Чудовище осторожно перенёс меня на комод, поставил, потом пригладил взъерошенную шёрстку на спине и боках.
— Пыш-пыш! — сказал он и резко развёл руками в разные стороны, изображая, видимо, как я разлетаюсь на атомы. — Кыса пыш-пыш! Пыш-ш... пыш-ш...— забормотал он, замедляясь, и вдруг выпалил: — Плохо! Плохо-плохо-плохо!
Чудовище осёкся и уставился на меня испуганно-радостными глазами.
А я на него.
— Кыса... плохо... пыш-пыш... плохо... плохо... — снова забормотал Чудовище, словно бы пробуя новое слово на вкус.
Неужели он меня услышал?
Я торопливо протранслировала:
— Хорошо! Всё хорошо! Хо-ро-шо!
— Плохо, — сказал Чудовище. — Пыш-пыш.
Ничего из того, что я попыталась ему передать, он не произнёс, а только твердил как заведённый "пыш-пыш", "Кыса" и "плохо-плохо".
Так продолжалось несколько дней. От беспрерывного однообразного бормотания у меня слегка жужжало в голове, и я даже с некоторым предвкушением укладывалась на ночь на груди Чудовища, чтобы отключиться и отправиться на очередное свидание с чёрной степью.
