Вьюга

Тут в городе — далеко, к центру ближе — бухнуло, и тяжело так, простонало прямо. Ощущение, что даже пол дрогнул, хотя ерунда ведь, не могло так сильно рвануть. А следом захлопало, словно там вдруг салют начался.

Угу, салют.

— Арсенал, — цверг тихо так сказал, едва слышно, — Это по арсеналу ударили.

— Да хрен с ним, — Киру дернула щекой, рванула меня за руку, к самому стеклу, — там, на набережной — видишь, ну?

Ага, со льда на мостовую по тем самым сходням перебираются. Вижу, конечно, альвом тут быть не нужно. Сколько их? Успел шесть силуэтов разглядеть.

— Шестеро?

— Минимум десяток, — поправила меня альва, — Еще четверо раньше прошли. К нам?

— Черт его знает. Считаем, что так. Сколько магу их нужно, чтобы этой дрянью шарахнуть? — рассчитывал, что Киру ответит, но голос подал цверг:

— Да хоть с колес, если с собой чего тащит. От своего алтаря может бить вообще моментально, с шаром — ну, молитва ему на подготовку где-то.

— Тут алтарь может быть?

Хререк поморщился:

— Ты, пан, где служил-то? Алтарь строить — год. Тут только шар — ну, несколько пусть, но не много — там сложность какая-то с ними, много не сделаешь.

— По нам такой вот штукой ударить могут?

— Да откуда я знаю? Вряд ли, заряду пожалеют.

— Если нет?

— То трактир сложат, на хрен, в кирпичи.

— В нашу сторону держат, вдоль домов, — Киру дернула меня за рукав. Только повернуться и успел, когда на другом берегу, где-то между складов, вдруг забился желтым огонек, и окно на меня просто высыпало. Пули ударили по стене, зажужжали, вышибая куски штукатурки и кирпичную пыль, взлохматили щепками дверь напротив. Я прямо в битое стекло рухнул, не помню даже — как, инстинкт сработал. И альву за собой дернул, сшибая на пол. Черт, у нее кровь по лицу или что?

— Жива?! Киру, твою мать!

— Стеклом порезалась. Да не тряси ты меня! — тут только понял, что ору, как на пожаре.

— Хререк, ты как? — оглянулся, и тут снова пулемет от складов заработал и почти точно ударили, хотя, вроде, разлет должен быть дикий — срикошетило с визгом от стен, заволокло пылью от побелки, заставляя в пол вжаться.

— Ползком давай, — в сторону двери головой мотнул, подтолкнул альву, а сам на четвереньках, колени отбивая, к цвергу рванул. Тот упал, где и стоял — почти что головой в камин воткнувшись.

Перевернул его, выматерился в полголоса и за Киру в коридор дернул, пригибаясь — тут уже порошок не поможет. Cчитай, лица у Хильдсонова племянника не было — в затылок прилетело, потому и не увидел сразу.

— Вниз, быстро!

— С цвергом что?

— Кончился цверг. Вниз давай, к Хильдсону. Скажи, пусть дверь держат — могут с гранатами сунуться.

— Зверь, твою мать!

— Что непонятного!?

— А ты?

— Бегом давай!

Убедился, что она к лестнице припустила, а сам дернул в другой конец коридора — там флигель был такой, помнится, чуть на улицу выступающий, из него Хререк как раз за набережной и наблюдал.

Пока бежал — от складов еще дважды машинка отработала, вываливая в коридор пласты штукатурки и заставляя нервно материться от страха. Ага, крайний номер, сюда мне и надо — и дверь цверги уже выломали, когда этаж осматривали. А хорошая комната, побогаче моей будет.

Стул схватил, выставил к стене ближе, так, чтобы свет от окна не попадал, сверху на спинку рычажку пристроил, глянул вдоль набережной — благо, окно тут этаким эркером выстроено было, почти до самой баржи все просматривалось.

Боялся, честно сказать, что как раз под пулеметом сюда вражины и рванули — им там от силы три зиру пробежать. Так, что даже успокоился, когда на улице их разглядел — неспешно двигались, этакой колонной, где-то в двух футах от стен держась — грамотно, чтобы рикошет не поймать. Чисто фашисты в белорусской деревне из фильмов про Отечественную. Грамотно шли, да — если по другой стороне улицы такая же колонна идет. А так получается — просто удобно. Для меня удобно, а для них точно вечер не задался, вот прямо уверен в этом. Хреново, что винтовку не пристрелял — надеюсь, что пан Хильдсон этим озаботился, чувствуется в нем ответственный подход к делу. Аккуратно первого в колонне на мушку насадил, где-то в центр масс прийти должно — тут расстояние с зиру примерно, прямой выстрел считай. Быстро отучитесь разгуливать как на параде, метод сбоев не дает.

Сорок четвертый длинный ударил оглушительно, так, что даже лязга затвора не было слышно, только то, как меня куснуло у большого пальца почувствовал. И моментально второй раз, на волосок выше, еще успев увидеть, как первый падает, руками всплеснув. А теперь ходу отсюда, ходу — вылетел из дымного облака, когда снова по стене пулемет ударил, рванул по коридору к лестнице. Все, шанс огрызнуться использовали, больше не дадут. Тут флигелек этот, по сути, единственная позиция, где нормально набережную видно, лупить будут на любое движение. Скатился вниз, чуть на ступеньках не навернувшись, оглядел компанию — вроде целы все, хотя по двери отметины от пуль вижу.

— Что там, Сергий? — пан кузнец от арки, что в зал ведет, оторвался, навстречу шагнул.

— Одного сложил, второй под вопросом.

— Хререк?

— Нет больше Хререка.

Цверг сморщился, скрипнул зубами, выдал на своем что-то матерное явно.

— Уходить нужно, пан кузнец, — глянул на него и понял сразу — хрен там. Хрен там он куда уйдет, разве что прямо на тот свет.

— Вот и иди тогда, — осклабился больно нехорошо и на лестницу шагнул.

— Хильдсон, твою мать, они просто трактир сложат на хрен! — последнюю попытку сделал, — Сам помрешь и людей погубишь, понимаешь, борода? У тебя как, семья есть?

Кузнец рукой махнул, даже не обернувшись:

— Тут моя семья. Тебя не держу, ясно?

— Ясно, в бога, в душу, в мать, кузнец, — обернулся, Киру глазами поймал, — Ходу, альва. Бывайте, добрые люди.

— И тебе удачи, пан Гаврилов, — пан Данек, что мне все Портоса напоминал, отозвался, а второй — Свени, кажется? — только рукой махнул.

Рванули по коридору, к кухне — там, где первые два разбойника так и лежали, выскочили во двор — в этот момент опять тарахтенье с того берега донеслось, посыпался на мостовую битый кирпич. Это цверг уже воевать начал или так, от избытка патронов лупят?

— К поленнице, — кивнул альве, и уже через двор двинули. Второй раз за сегодня по нему бегаю, как идиот — то в одну сторону, то в другую, язык высунув.

Перебросил мешок через забор, на поленницу влез, прыгнул, едва за край того забора уцепившись, подтянулся, уселся сверху, холодея от мысли, что сейчас в этот проулок вражины и выбегут — а я тут ровно как петушок на палке. Альву за руку втянул, на ту сторону опустил, сам следом спрыгнул — и сразу по улочке рванули, мешок уже на бегу подхватив. М-мать, длинный какой забор-то! Пока до угла добежали — семь потов сошло, все думал, что не успеем.

— Стой, Киру, — плюхнул мешок на мостовую, — Поможем добрым людям. Чем сможем.

Глава семнадцатая, где герой совершает анабасис по ночному Тунаву, попутно узнавая много нового из того, что не сильно-то и хотел узнать

— Ортуз-эфенди, ваш покорный раб просит…

— Уймись, Болек, — Ортуз вытянул гудящие ноги к камину — черт с ними, с сапогами, — Уймись и скажи, что там случилось?

После того, как в самом Тунаве дважды ударил амманский маг, Ортуз, купец первой гильдии, был уверен, что не удивится ничему, даже если с неба камни пойдут вместо снега.

— Да ты совсем двинулся, как эти, из Аммы, прибыли. Хорошо, хоть вино еще пьешь, — Болеслав, высокий, уже начинающий лысеть мужик, прищурился, выбрал бутылку на столе, плеснул в чарку.

— К делу, Болек!

— А то что, прикажешь задушить меня? — ворцалец опрокинул стопку, утер рот, — От Елены человек пришел — тебе будет интересно послушать, что он там говорит.

— Нашли?! — Ортуз взвился из кресла так, что каминный экран, задетый неосторожным движением свалился внутрь, поднимая искры.

— Похоже на то, если гребаная ведьма не пробует задурить нам голову.

— Зверь, какого черта?!

А я что? Я плюхнулся в растоптанный, черный от угольной пыли снег, едва булыжники накрывающий, пристроил рычажку поверх мешка. Вот почему такие в свое время в армию не пошли — неудобно лежа бить, приходится боком разворачивать, чтобы патрон подать. С мешка вроде и нормально, но сам при этом локтями в камни упираешься — долго так не вылежать. Но долго и не надо.

— Зверь!? — Киру зашипела из-за спины, уже совсем зло.

И еще следить нужно, что бы подаватель не уперся во что-нибудь или дряни какой в магазин не набилось.

— За углом держись, горе мое, — черт, а ведь хана одежде теперь, еще и мокрым потом по морозу бегать придется. Вот о чем всерьез жалею — не додумались тут еще до брезента. Или додумались, но одежду из него не шьют? Ничего такого в памяти покойного Вьюги нет.

Ну, и где они? Уже подмерзать начал — или это от нервов? Жаль, со стороны на себя не посмотреть. Да нормально вроде, нормально — грязно-синее на серо-черном, и в тени еще от стены, нормально — не разглядишь, если не всматриваться. Тут похолодел даже — а если сразу проулком обходить затеяли? Тогда сейчас я им прямо в профиль, выходит, да? И ведь, зараза такая, не обернешься — сразу позицию вскроешь. Вся надежда на Киру и ее глазищи, должна первой заметить.

Не начали обходить, неуд им за тактику. C занесением в грудную клетку. Первый — белое лицо на черном фоне соседнего здания — глянул мельком, машинально скорее, и дернул через улицу к «Голове», чуть пригнувшись. За ним двое, парой — чуть проводил стволом, выбирая упреждение. Выстрел!

Сорок четвертый длинный, пуля в четыреста грейн — почти унция мягкого свинца. Один утыкается рожей в мостовую, проезжает чуть, по слякоти распластавшись.

Выстрел!

Другой тоже валится — ни крика, ничего, да и не бывает никакого крика, когда с сорока футов в грудь попадает магнум, тут вам не кино. Прокатывается кубарем вперед, как и бежал — и все.

Бам! Бам! В эту кучу посреди улицы, еще дергающуюся. Прицел на угол дома перебросил, дал двойку туда, выколачивая кирпичную пыль — вонь пороха и горящего масла, дым глаза режет немилосердно. Все, тут у нас не Брестская крепость, руки в ноги и бегом, пока не обошли. Еще двойку по тому же углу, где мелькнуло что-то — и рванул с низкого старта, мешок подхватывая. Даже руку о ствол обжег, когда рычажку за спину закидывал.

Только успел за угол вывернуть — в проулке ударили револьверные выстрелы, и следом сразу хлопнуло, взвизгнуло рикошетом по стенам, заставив матюгнуться и снова в кашу под ногами упасть. А вот и гранаты пошли. Не добросили совсем чуть — серьезно я Великой матери за эту ночь задолжал, ничего не скажешь. И уверен, уже минимум пара вражин вокруг соседнего дома бежит в этот самый момент.

— Жив!? — Альва приземлилась рядом, разбрызгав коленями грязь, черные глазищи полыхают пурпуром нестерпимо просто.

— В порядке, — зарычал, снова с места подхватился, кляня разъезжающиеся по скользкой мостовой сапоги, — В тот вон проулок, бегом!

Перебежали, потом вдоль по улице припустили, врезались в каких-то совсем не боевого вида мужиков — не разглядел их в темноте даже, только пятна лиц мелькнули и кислой овчиной с махоркой пополам пахнуло, когда они от нас в стороны ломанулись. За кого приняли, интересно?

И тут сзади ударило так, что я даже подпрыгнул на бегу, оглядываясь. Это не меньше кила тротила, если меня спросить — хотя нет тут никакого тротила. Нет ведь? И снова гранаты глухо так захлопали, почти не слышно на фоне разгоревшейся снова стрельбы. Воюет пан кузнец, молодцом.

Пронеслись мимо ряда возков, каким-то ящиками набитых, что почти улицу перегораживали, свернули в подворотню — проходной двор, снова везет нам. В дворницкой дверь стукнула, ударила полоса желтого света, кто-то даже окликнул нас — точно, рапиру на поясе разглядел, поди, и обрадовался — но останавливаться не стали. На соседнюю улицу вылетели, меся грязь сапогами — кровь в ушах колотит так, что не слышно ни хрена. Бегут за нами?

Очередной угол — узкий такой проулок, какие-то лотки грудой свалены и гнилыми овощами прет, как в советском овощном.

— Стой, — выдохнул, перехватил рванувшую было вперед Киру, прижал к стене за теми самыми лотками непонятно из-под чего, — Стой, подождем чуть.

Сдернул с плеча рычажку, умостил поверх лотков, вложился, вдоль стены вытягиваясь и прикидывая, сколько там еще в магазине осталось. Сам ведь не помню, сколько раз выстрелить успел.

— Тебе сегодня повезло, панк? — буркнул, ухмыляясь все шире. А вот это уже так себе признак, отходняк пошел. И ружье водит — но да хрен с ним, я с двадцати футов не промахнусь в любом разе, будьте уверены.

— Что? — а черт, опять я на русском сказал?

— Сразу по выстрелу бежим, вот что. Гранатами забросают, — кажется, даже губами не шевелил — так тихо вышло. Как бы еще пульс унять? Колотит в виски бешено, сосредоточиться мешает.

А тут здорово темно, темнее, чем на улице — нависают верхние этажи, небо почти перекрывая — если кто-то сунется, ему хоть чуть времени нужно, что бы глаза привыкли, а сам торчать будет как мишень в тире. Да еще альвовы глаза за нас играют, наверное.

— Киру, ты вот этот свет как-то притушить можешь? — шепнул чуть слышно уголком рта.

— Какой еще свет, зверь?! — или я чего не понимаю, или она что, сама не знает?

— У тебя глаза светятся.

— Знаешь, понять не могу, — альва прямо в ухо прошипела, — это шутка дурацкая, или ты окончательно головой поехал?

Интересно девки пляшут. Я тоже вот этого понять не могу — нет, что не шучу — это точно, а насчет головы — вопрос хороший. Обдумать надо.

— У тебя глаза пурпуром светят, как два фонаря, хочешь верь, хочешь — нет.

Киру фыркнула, но смолчала — и слава богу. Вообще — тихо вокруг. В смысле — людей нет, не только погоня сапогами не топочет, а просто никого не видно. И от центра действительно какая-то заполошная стрельба идет, точно пан Хильдсон выразился — не поймешь, кто там с кем воюет, но порохом даже тут тянет. Прислушался — со стороны Зыбки вроде не слышу ничего, и пулемет там тоже молчит. Понадеемся на лучшее.

— Долго еще ждать будем?

— Сколько нужно.

— Никто не придет.

Сколько там прошло? С молитву времени, может и больше даже. Порядком, в общем, да.

—Никто не придет, а ты скоро свалишься от порошка, это знаешь? Не хочу снова тебя тащить.

— В прошлый раз все хорошо было.

— В Йльзене? Какой же ты дурень, — устало так протянула альва, — Там совсем чуть было. А сейчас — сколько, унция в тебе?