Маршал 3

— Да какой ужас? — Улыбнулся Тухачевский. — Я учился у Бисмарка. Ведь если бы не он, то я никогда не смог бы понять, как подружиться с врагом. Вот кто был настоящим гением. А я — так. Подмастерье.

— Вы имеете в виду его Австрийскую кампанию?

— Да. Хорошая драка. Правильная, четко дозированная дипломатия. Мне до него очень далеко. Я ведь больше военный, чем политик. Без помощи товарищей Сталина, Берии и Молотова я бы не справился. Съели бы.

— Верю. Сам едва живым остался. — Усмехнулся генерал. — А что дальше? Мы будем вести эту войну с англичанами и американцами?

— Вы полагаете, что у нас есть выбор?

— Выбор всегда есть.

— В нашем случае, альтернативой является полное подчинение англо-саксонскому миру. Вы готовы пойти на это? Мне, если честно не очень хочется.

— Как интересно... — задумчиво произнес генерал. — Вы ведь все знали еще тогда, в Мюнхене?

— Какое это имеет значение?

— И все-таки. Удовлетворите мое любопытство.

— Знал, если вам от этого станет легче.

— Но откуда? Многие вещи ведь еще даже не планировались!

— К сожалению, это совершенно секретная информация. Я ее не могу разглашать при всем уважении к вам. Если конечно, не хотите, чтобы вас после этого ликвидировали.

— Не доверяете?

— Дело не в доверии, а в секретности. Чем меньший круг людей владеет этой информацией, тем лучше. Все очень серьезно.

— Ладно, — пожал плечами Гудериан. — Раз не положено, то не положено. Настаивать не буду. Хотя и интересно. Вы поймите меня правильно. Советский Союз еще в тридцать пятом был довольно отсталым государством. Но вот прошло шесть лет, и нас встречают новейшие танки и самолеты, которым нам даже противопоставить толком и нечего. Это шок! И, если честно, вы неоднократно смогли удивить нас. У меня вообще навязчивое ощущение, что вы знали все наперед и в Испании, и в Чехословакии, и в Монголии, и в Польше, и в Финляндии, да и, чего уж там, и в последней кампании. Так что, тут хочешь, не хочешь, начнешь верить во всякую чертовщину и мистику.

— И что вы себе обо мне придумали?

— Ничего. Честно. Просто необъяснимое нечто. Не понимаю, как и откуда вы все это знали. Словно вам подсказывал кто-то или вас подменили на двойника, обладающего сакральными знаниями. Гитлер так и вообще был уверен, что вас каким-то образом модернизировали, а потому рвался к источнику таких доработок.

— Даже так? — Усмехнулся Тухачевский. — Я так ему понравился, что он решил наплодить много маленьких маршалов?

— Шутки шутками, а он отправлял разведывательные экспедиции десятками.

— Я в курсе. Все они провалились.

— А там, куда они шли, есть что-нибудь?

— Есть. Но не то, что они искали. Впрочем, некоторые объекты вы и сами скоро посетите.

— В самом деле?! — Удивился Гудериан.

— Вы же слышали о том, что генерал Гальдер уже третий день увлеченно общается с товарищем Сталиным.

— Знаю, но непонятно, о чем. Это все для нас очень неожиданно.

— Почему же? — Усмехнулся Тухачевский. — Это не секрет. Конечно, распространяться нежелательно, но я могу вам все пояснить. Само собой, только в общих чертах.

— Не томите! Михаил Николаевич, я уже извелся от любопытства.

— Товарищ Сталин предложил на время войны создать единый центр управления, как войсками, так и прочими ресурсами. Ведь война завтра не закончится. Вы не хуже меня знаете, что Соединенные Штаты Америки начали активно помогать нашим южным соседям, а это значит, что война в Европе не закончится еще много лет. По самым скромным подсчетам не меньше десяти, а то и двадцати лет.

— Но...

— Сначала нужно замирить Европу и Туманный Альбион. А потом ехать в гости к США. И, как вы понимаете, навестить американцев без по-настоящему могущественного флота просто невозможно. А его еще нужно построить. Причем не каждый в своем болоте будет клепать кораблики, а централизовано и сообща. Иначе и кораблей меньше выйдет, и строить их дольше придется, да и по качеству, скорее всего, они уступят. Так что, без единого центра координации не получится.

— И как это будет выглядеть?

— Пока не знаю. Вероятно, некий военно-политический союз с расширенным перечнем полномочий и прав. Но это программа-минимум. До чего они договорятся по факту мне не известно.

— Но вы подозреваете...

— Как и вы.

— Давайте не будем говорить загадками.

— Пожалуй.

— Вы полагаете, что ... эм... товарищ Сталин решил запустить процесс взаимной интеграции?

— Я бы на его месте поступил именно так. Посудите сами. В Германии на текущий момент нет сильного лидера. Все государство в раздрае в связи с фактическим поражением в войне и потерей доверия к старой правящей элите. Разве можно снова верить тем, кто вел вас на убой? Налицо сильный экономический и политический кризис.

— Вы полагаете, что я этого не понимаю? Какой ваш прогноз?

— Минимум я уже назвал. Максимум? Хм... сложно сказать. Полагаю, что может получиться что-то вроде Конфедерации. Может даже выборы проведут. Я бы провел, чтобы продемонстрировать, что это не завоевание, а слияние братских государств в одно единое перед лицом общего врага.

— А Япония?

— Япония просто союзник. Но я уверен, что к тому моменту, как мы завершим покорять Европу, ее положение очень серьезно осложнится, и мы сможем сделать ей предложение, от которого нельзя отказаться.

— Именно поэтому Конфедерация?

— Да. Уж слишком много различий в наших государствах. Поэтому, объединять на том же федеративном принципе пока не получится. А формализм в таких делах нам не нужен.

— То есть, по вашему мнению, слияние будет не кратковременным?

— Безусловно. Даже если оно пойдет первоначально по программе-минимум. Дальше все равно, неизбежно, будет собрана конфедерация с мощным федеративным ядром, которое постепенно будет расширяться. Считайте, что это просто этапы объединения.

— Германия войдет в состав России... никогда бы не подумал, что вообще буду об этом говорить.

— Кто вам это сказал? — Улыбнулся Тухачевский. — Германия войдет в состав нового государства, также, как и Россия. Мы породим его своим слиянием.

— Вы полагаете, что народ это поддержит?

— Народ поддержит спокойную мирную жизнь, а каким образом мы с вами ему ее будем обеспечивать, дело наше.

— И все равно...

— Не забывайте о том, что Германская республика находится в состоянии войны, как и Советский Союз с нашими общими врагами. Причем, Союз оказал помощь в тяжелый час. И военного положения никто не отменял. Как и законов военного времени. Полагаю, что лучшего момента для внедрения непопулярных мер нам не найти.

— Вы сказали о том, что я вскоре посещу ряд объектов, на которые так пытались попасть разведчики фюрера. Что вы имели в виду?

— Не хочу попусту вас обнадеживать, но если товарищ Сталин договорится с генералом Гальдером о Конфедерации, то меня ожидает пост военного министра в новом государстве, а вас — моего заместителя.

— Вот как... — хмыкнул Гудериан. — Вы так уверены в успехе переговоров?

— Как вы, наверное, слышали, товарищ Сталин беседует не только и не столько с Гальдером, сколько с наиболее серьезными промышленниками и экономистами Рейха. И предложение, которое они услышали вряд ли оставило их равнодушным. Настолько, что они, как и чехи в свое время, будут готовы продать родную мать ради слияния.

— Кстати, а чешские промышленники тоже участвуют?

— Конечно. Они ведь официально входили в состав Рейха. Как и северофранцузские. Мы не собираемся восстанавливать какую-то там историческую справедливость. Это лишено смысла. Тем более, что север Франции и Чехия сами по себе представляют большую промышленную ценность для Конфедерации. Особенно в плане предстоящей морской программы.

— Уже решили где будет столица Конфедерации?

— Это мне не известно. Вполне возможно, что ее вообще решат строить с нуля, чтобы никому не было обидно. В любом случае, это совершенно не принципиально. Главное то, что мы с вами теперь по-настоящему вместе и сражаемся с единым врагом плечом к плечу.

— И это грустно... — печально ответил Гудериан.

— Почему? — Удивился Тухачевский. — Вы же вроде как не противились никогда союзу с нами.

— Это грустно потому что даже такой силой мы по озвученными вами оптимистичным прогнозам воевать будем не меньше десяти лет. А ведь война для нас уже длится не первый год. И несмотря на это люди уже устали. Очень устали. Вы представляете, как будет им тяжело?

— Мы можем пойти по альтернативному пути и прекратить свою борьбу, дожидаясь, пока нас одного за другим не перебьют поодиночке. Или ...

— Так я согласен, — пожал плечами Гудериан. — Не нужно меня уговаривать.

— Тогда зачем говорите такие странные вещи?

— Вы понимаете в чем дело. Я согласен с вами, что только вместе мы сможем устоять. У нас нет другого пути. Больше нет. Но... все равно, очень тяжело на душе от предстоящих сражений и того, сколько опустошения они нам принесут. Вон... сами полюбуйтесь на то, что осталось от Кале. Не только порт, но и жилые кварталы превратили в руины. А ведь вначале старались работать только по промышленным объектам.

— Англосаксы сильный и хитрый противник без особенных рефлексий и моральных терзаний. Если для победы нужно будет перерезать глотку младенцу — то они это сделают не задумываясь. А чтобы победить дракона, как известно, нужно завести собственного.

— Дракона? Вы полагаете?

— Именно.

— И вы хотите, чтобы ваше имя потом проклинали? Вон. Один уже пытался сделать нечто подобное.

— Так к любому делу нужно подходить с умом. А Гитлер... хм.... Не знаю, к чему он стремился, но в итоге породил чудовище, что старательно противопоставляя себя всему остальному миру, едва не добилось собственного уничтожения. Что же до создания дракона, то если таковая цена победы, то так тому и быть, — пожал плечами Тухачевский. — В любом случае, у нас просто нет выбора. Рыцарь без страха и упрека для чужого дракона может стать лишь развлечением и закуской, а не проблемой. И уж точно, не победителем. Одних сверкающих доспехов недостаточно для того, чтобы взять верх над символом мощи и коварства.

— Меня пугает сама перспектива столь долгой войны. Ведь вырастет целое поколение людей, которые ничего кроме постоянной войны не знают...

— Именно поэтому мы с вами должны так хорошо воевать, чтобы в центральных регионах, удаленных от фронтов, люди смогли спокойно жить и трудиться.

— Ваши бы слова, да Богу в уши. Вы разве не слышали о ядерном проекте США? Если они станут нас бомбить такими игрушками, то, боюсь, мирную жизнь мы не сможем обеспечить никому.

— Конечно, слышал, — усмехнулся Тухачевский. — Или вы думаете, что столько проблем и недоразумений на пути у американцев в столь грандиозном деле возникло просто так? Скажу по секрету, — подмигнул он Гудериану, — весь похищенный уран с американских объектов давно переправлен в Россию. Правда, мы сами занимаемся больше реакторами, чем бомбами.

— Почему? — Удивился Гудериан.

— Потому что в ближайшие лет десять ядерные бомбы будут слишком примитивными и дорогими, а их мощность умеренной. Кроме того, у них будет иметься масса проблем, связанных с применением из-за надежности, габаритов и способов доставки. Теоретически да, они могут создать нам большие проблемы. Однако для них нужны средства доставки, то есть, тяжелые стратегические бомбардировщики. Сами ведь они к нам не прилетят. А это значит, что максимум, на что американцы могут претендовать — это лет через пять-шесть, попытаться сбросить несколько таких бомб на пограничные районы, где особенно и нечего уничтожать такими мощными и дефицитными боеприпасами. Причем, далеко не все стратегические бомбардировщики смогут достигнуть цели. Мы уже в следующем году сможем выставить современный реактивный истребитель-перехватчик, способный практически безнаказанно карать даже перспективные дальние бомбовозы американцев.

— Вот как? Хм. Но все-таки, почему вы взялись за реакторы? Столь могущественные боеприпасы можно было бы использовать и для политики сдерживания. Вряд ли американцы решатся на применение такого оружия, зная, что получат той же монетой.

— Потому что, это куда более интересное направление. Ядерный реактор позволит создать тяжелые корабли с практически неограниченной дальностью хода и очень солидным водоизмещением. Что как раз прекрасно сочетается с предстоящей грандиозной морской программой. В том числе и гигантские подводные лодки, предназначенные для постоянного хождения под водой, вплоть до кругосветных походов в глубине океанов. Это совершенно иной уровень технологий, открывающий перед нами новые возможности. Или, например, могучие сверхтяжелые ледоколы для Арктики. А бомбы... да ну, глупости. Зачем заражать планету губительной радиацией? Ее потом вывести будет крайне сложно. Мы и без них вполне обойдемся. По городам, в случае чего, можно применять мощные и сверхмощные боеприпасы объемного взрыва, над которыми мы уже практически закончили работать. От них хотя бы заразы никакой нет, а по разрушительности мало уступают малым ядерным зарядам.

— Вы не боитесь, что американцы не будут столь щепетильны в вопросах загрязнения планеты? Кроме того, когда мы их загоним в угол, о каком благоразумии можно будет говорить? Они могут банально психануть.

— Боимся. Но даже если они решатся на такие глупости, то ядерные взрывы вряд ли станут массовыми.

— Будем надеяться. То, что я читал о ядерном оружии, мне совсем не понравилось.

— Очень гадкая штука... — кивнул Тухачевский, продолжая наблюдать за меловыми горами Дувра.Глава 4

21 августа 1942 года. Вашингтон. Овальный кабинет

Президент нервно выстукивал пальцами по столу какой-то заунывный мотив, напоминающий похоронный марш, раздраженно смотря на свою команду, от чего, в кабинете прямо-таки кожей чувствовалась гнетущая обстановка, буквально мешающая дышать. Но все оставались на своих местах, сохраняя внешнее спокойствие.

— Докладывайте уже, — буркнул Рузвельт, бросив хмурый взгляд на министра иностранных дел.

— Позавчера в Германии завершились переговоры между Москвой и Берлином. Их итогом стало подписание договора о создании нового союзного государства. Сегодня утром этот договор был ратифицирован в Советском Союзе. Через три часа должно состояться рассмотрение этого же вопроса в Германии. И нет никаких оснований считать, что итог будет иным. Как вы понимаете, это все очень плохо.

— А то мы не догадались, — съязвил Рузвельт. — Слухи о выборах подтвердились?

— Полностью. После ратификации договора Берлином будет создана комиссия по подготовке и проведению выборов в парламент и на пост президента.

— Какие сроки?

— Планируют все завершить в декабре этого года.

— То есть, никаких активных действий до начала следующего года от них мы можем не ожидать?

— Есть все основания так считать. Я бы даже сказал, что до лета сорок третьего, а то и до осени. Им банально будет не до нас. По крайней мере, если мы сами не напомним о себе.