Как это будет

— Мой муж похвастал мне, что соблазнил зимой Вашу Анжелу. Что Вы можете сказать на это?

— Она действительно ему отдалась, желая досадить мне, но тотчас об этом пожалела и сразу мне рассказала. Я ее простил.

— Удивительный Вы человек, Серж Костен. Я же страшно ревнива, злопамятна и мстительна. Помогите мне отомстить Жану Лебрену, мон ами!

— Он об этом узнает?

— Непременно. Иначе какой смысл в мести?

— У меня появится жуткий недруг: сын президента! Я же стремлюсь стать другом и опорой Альбера Лебрена.

— Он уже Ваш недруг, — заявила Бернадетт. — Он завидует Вашей славе, очарованию, уму, славному характеру.... Овладевая Анжелой, он насиловал в воображении Вас, Серж.

— И все-таки Ваша месть неуместна для меня. Предлагаю взамен просто нежную любовную связь. Ваш образ еще год назад всколыхнул мое воображение. Надеюсь, Вы это поняли, когда мы с Вами танцевали....

— Любовную связь... Только вот нежности я не люблю: любовь должна быть страстной, бурной!

— Это запросто, май дарлинг Бернадетт. Что, если я буду пристегивать Вас к кровати наручниками, хлестать предварительно плетью и потом бурно насиловать?

— Мон Дью! Вы это с кем-то проделывали?

— Еще нет, только в мечтах. Хотите быть первой?

— Не знаю.... Кажется, это чересчур....

— Но попробовать?

— Только в порядке пробы, Серж.

— Тогда обговорим детали позже. А сейчас я должен пойти к Вашему тестю: это он призвал меня сюда.

Президент встретил своего протеже как всегда с большим радушием, стал рассказывать о фашистском заговоре, который оказался очень локальным. Однако журналисты с подачи правительства раздули его до небес — в назидание другим заговорщикам. Затем собеседники перекинулись на обсуждение судетских волнений и сошлись во мнении, что они сулят Чехословакии большие неприятности. Серж указал на данцигский коридор, которого домогаются немцы, и оба вновь согласились, что Польша непременно окажется под мечом Гитлера. Значит для ее защиты надо создать мощный союз европейских стран, куда желательно подключить СССР — естественного врага фашизма. Серж вновь указал, что Польша и СССР недавно воевали и поляки прихватили себе непомерно большие территории на востоке. Сталин не против заключить союз с Польшей, но при условии возврата украинских и белорусских земель и населения. Пойдут ли на это высокомерные поляки?

— Вряд ли, — признал президент.

— Ни за что, — усугубил молодой да ранний. — Значит, союза СССР и Англо-Франции не будет, зато может быть союз двух диктаторов: Гитлера и Сталина. Союз недолговечный, ради сиюминутной выгоды, но наиболее вероятный.

— Германия, Япония и Италия — члены Антикоминтерновского пакта, — напомнил президент.

— На самом деле эти страны нацелены против Англии, Франции и США, — возразил Серж. — Их интересуют колонии, находящиеся в руках этих стран, и вызывают злобу торговля, финансы и промышленность, препятствующие экспансии Итало-Германо-Японского союза.

— А ведь Вы, похоже, правы, Серж, — прозрел президент. — И если это так, то войны нам не избежать.

— У продвинутых педагогов нашей страны сложилось правило, — ухмыльнулся Сергей: — Если какого-то безумства нельзя избежать, то его надо возглавить. И тогда есть шанс спустить его на тормозах. Мой совет: готовьтесь к войне и с ее началом обрушьтесь всей мощью на промышленные центры Германии. Не будет их — не будет и подпитки оружием армии вермахта. Понятно, что немцы станут бомбить ваши центры, а также города — с целью запугивания населения. Может сильно пострадать Париж, но поверьте: вы его отстроите после войны в лучшем виде. У вас есть отличная пословица: не разбив яиц, не сделаешь яичницу. Ваша цель — яичница, все остальное вторично. Какова альтернатива? Союз с Германией или скороспелая капитуляция. Тогда все будут живы, города целы, а души людей все в дерьме.

— С вашими выводами, мсье Костен, не хочется соглашаться, — зло сказал Лебрен. — Мы укрепим союз с Англией, Бельгией и Голландией, а также с США. Подключим Польшу, Чехословакию Венгрию, Югославию, Румынию и Болгарию, а также Турцию и Грецию. Неужели такого мощного союза будет недостаточно для сдерживания Германии и чахлой Италии?

— Если в тылу у восточно-европейских стран окажется враждебный им СССР, то недостаточно. К тому же в перечисленных восточных странах есть прогерманские сторонники. В результате Венгрия, Румыния и Болгария могут в момент стать вашими противниками, да и Турция будет сильно колебаться.

— Все это из области предположений: то ли будет, то ли не будет....

— Разве политики не должны исходить из правила: предполагай худшее, надеясь на лучшее?

— Правило Цицерона, кажется? С ним не поспоришь. Теперь я снова буду думать над будущим — вместе с моими аналитиками, конечно. А Вы, как всегда, стали поставщиком новых идей. Я очень доволен, что пригласил Вас на этот разговор....

Глава тридцать четвертая. Страсти Бернадетт.

Куй железо, пока горячо — это правило Сергей знал как "Отче наш". И потому решил остудить голову Бернадетт недельным ожиданием встречи. В понедельник он ей позвонил из телефон-автомата, надеясь на сухой отклик. Она и правда была немногословна, но предложение пообедать в ресторане неприметного отеля "Англетер" на Монмартре приняла безоговорочно. Просьбу выглядеть как можно скромнее она тоже уважила, так что Костин сразу ее не узнал: суконное пальто, сапоги без каблуков, шляпка под стать служащей, простенькое платьице, скромный жакет и даже грим минимальный. Он же был в студенческой тужурке и выглядел как учащийся.

— Благодарю Вас, Бернадетт, и поздравляю с маскировкой, — сказал Сергей улыбаясь. — Вас можно принять за белошвейку.

— А Вас за моего сына, нагулянного в ранней юности, — с ноткой уныния сказала дама.

— Плевать нам на мнения публики — не так ли, шер ами? Ну что: пообедаем плотно или ограничимся шампанским и устрицами?

— Еще вопрос: будут ли эти устрицы свежими? Лучше я закажу котлеты де воляй — на подходе я их углядела на соседнем столе, и они мне приглянулись.

— Тогда и я не буду оригинальничать: де воляй так де воляй. Но к этим котлетам правильнее взять "Шато Лафит".

— Берите то, что считаете нужным. Я ограничусь одним бокалом.

— Раз уж мы в роли простонародья, то я прихвачу вино в номер.

— Вы его уже заказали?

— Я узнал, есть ли свободные номера: оказалось есть и в достатке.

— Ох, как-то мне от нашего предприятия не по себе....

— Будем переживать неприятности по мере их наступления, Бернадетт. А пока приступим к обеду.

Вино и пища оказали позитивное действие на обоих авантюристов: она расслабилась, а он стал плести привычную вязь из комплиментов, намеков и выразительных взглядов. Наконец Сергей понял, что Бернадетт настроена на продолжение свидания, расплатился с гарсоном и повел даму в вестибюль отеля. Портье кинул на них короткий взгляд, быстро оформил номер и отдал ключ. После этого он, может быть, и ухмыльнулся, но кандидаты в любовники уже шли от него вверх по лестнице.

В номере Бернадетт зорко осмотрелась, проверила состояние белья на постели и чуть отмякла. Потом посетила туалет, ванную комнату и там задержалась. Вышла она в ночной рубашке до пят (принесла в кармане пальто?), нырнула под одеяло и стала выжидательно смотреть на Сержа. Тот слегка пожал плечами (А как же ее заявление о страстном сексе?) и тоже пошел в ванную. Там ополоснулся под душем, вытерся вторым полотенцем и, оставив одежду на вешалке, вышел голым под взгляд дамы. Она интуитивно дернулась, но тут же взяла себя в руки и стала с интересом смотреть на процесс преобразования пениса в упругий фаллос. Серж стоял перед ней, уперев руки в боки и не двигался — только фаллос слегка ходил из стороны в сторону, соблюдая общий вектор — в лицо дамы.

— Иди же сюда, — с хрипотцой сказала Бернадетт и залилась краской запоздалого стыда.

В постели он спешить с фрикциями не стал, а принялся стремительно целовать ее лицо, шею, грудь (руки же тискали ее ноги и попетту), а потом впился в губы и вцепился в лобок, оживляя и возбуждая вагину. И лишь дождавшись призывного стона Бернадетт, позволил изнывающему фаллосу ворваться в желанную теснину. В какой-то момент дама взметнула свои длинные ноги и обхватила ими шею мужчины, после чего стала подвывать, выть, потом вскрикивать что-то невразумительное и, наконец выгнулась до предела и затряслась в пароксизме страсти. Собственного оргазма Сергей толком не осознал — так сопереживал ощущения партнерши.

— Ты превзошел мои ожидания, — пришла в себя Бернадетт. — Я пережила поистине бурную страсть. Никогда, никогда такого со мной не было! Боже, как это было прекрасно! Если бы это совокупление еще привело к зачатию от тебя ребенка, я была бы на вершине счастья....

— Такой ты видишь свою месть?

— Нет. Я давно хочу завести второго ребенка, но не от этого жалкого человека. Ты в этом смысле просто идеален, Серж!

— Рад стараться, белла донна, — отрапортовал Сергей.

— Ой, прости, прости меня! Ты подумал, что я тебя использовала. Но я искренне хотела доставить тебе удовольствие. Вы, мужчины, всегда ведь стремитесь к новым победам над женщинами? Вот она я, новая наложница Сержа Костена. Ты, правда, хотел взять меня по-иному: в наручниках и с плетью? Я согласна так тебе отдаться, только не сегодня: не хочу портить впечатление от случившегося чуда!

Свидания их (раз в неделю и только днем, по будням) стали множиться. Сергей брал Бернадетт разными способами и почти всегда добивался оргазма, но методов маркиза де Сада не применял. Наконец она сама спросила со смешком:

— А где же обещанные наручники? Где плеть и прочие истязания?

Вместо ответа Серж Костен достал из кармана давно приготовленные наручники с бархатными обхватами, застегнул их на запястьях дамы, вынул ее обнаженную из постели, поставил к спинке кровати и пристегнул к ней. После чего стал оглаживать ее кожу, чуть пощипывать и вдруг ощутимо шлепнул ладонью объемную попетту. Потом еще раз, еще, еще.... Шлепки сыпались, перемежались с оглаживаниями и снова сыпались.

— Возьми меня! — вдруг попросила дама.

— Рано, — был ответ. И вместо шлепков ладонью попетта, спина и ноги женщины подверглись несильным, но хлестким ударам ременной плети. Бернадетт взвыла и стала извиваться, пытаясь избежать ударов, но мучитель шлепнул ее ладонью по губам, стегнул еще несколько раз плетью, вдруг стиснул груди и позволил резвиться фаллосу. Всхлипывания женщины еще некоторое время продолжались, но вот ее попетта стала сильно подаваться навстречу мужскому жезлу, а из груди вырвались прямо-таки звериные стоны страсти. Вскоре они оба затрепетали в оргазме, после чего Сергей отстегнул наручники, отнес Бернадетт в кровать и стал оглаживать и успокаивать.

— Ты выжал меня до конца, — призналась любовница. — Внутри все тряслось. Но больше так не делай. Я, видимо, недостаточно сильна для таких страстей.

В конце года, после Рождества, Бернадетт, явившись на очередное свидание, вдруг заулыбалась и сказала:

— Ты добился своего: я забеременела!

— Это я добился? — удивился Сергей.

— А кто меня все это время терзал и насиловал? — спросила, смеясь, дама. — Мой организм терпел, терпел и не вытерпел, сдался. Как хорошо!

— Но для того, чтобы никто ничего не заподозрил, ты должна была спать иногда с мужем.

— Само собой, — не моргнув глазом, призналась дама. — Уже месяц как мы спим вместе.

— И почему ты решила, что ребенок этот от меня? — саркастически спросил уязвленный Сергей.

— Ну не от этого же слабака! С ним я оргазм лишь имитировала, а с тобой взращивала и рожала.

— Что ж, я рад что ты добилась своей цели. В номер сегодня подниматься не будем?

— Обязательно будем. Не ты ли говорил, что мы и половины поз Камасутры не использовали?

Глава тридцать пятая. Бедная Маша.

В январе 1938 г. в бурной сексуальной жизни Сергея Костина случилось затишье: Бернадетт все-таки отступилась от него, опасаясь слежки мужа, Маша Морозова продолжала турне по Европе, а Жанна дю Плесси исполнила свою угрозу и завела себе другого, более постоянного любовника. На Сержа Костена она при встречах все равно смотрела с укором, но и только. Впрочем, семейный секс вдруг полюбился Сергею, и он с ужасом вспоминал свои недавние эксперименты: например, с Машей на хорах церкви....

В январе же пятикурсники сдавали последние экзамены в университете. Сергея спрашивали особенно пристрастно и по ряду предметов он выше четверки не получил, но и троек в его аттестате не случилось. Были и пятерки: по истории литературы и, как ни странно, по философии и французской литературе. Теперь предстояло сочинить дипломную работу. Его руководителем стал тот самый Фернан Бальдансперже, декан факультета и друг Альбера Лебрена. Тему о сопоставлении книг никому неизвестного Набокова и полуизвестного Кафки он отмел и предложил взамен сопоставление поэзии Верлена и Элюара.

— Это ничего, что Вы их поэзию толком не знаете и не прочувствовали, — сказал он. — Время для штудирования у Вас есть, а ума для анализа, я уверен, хватит. В добрый путь к порогу Сорбонны!

Зная правило "Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня", Сергей накупил поэтических сборников Верлена и Элюара и с головой погрузился в мир их грез. Сначала ни тот, ни другой ему "не пошли" (слишком памятны были стихи Есенина, Маяковского и Высоцкого), но он отбросил привычку автоматического перевода на русский и постепенно изощренность французских рифм (особенно у Верлена) его заворожила. Он попытался даже перефразировать то или другое стихотворение, но всякий раз осознавал, что у авторов получилось как нельзя лучше. Прошел месяц, потом другой и лишь в марте Сергей решил, что готов написать сравнительное эссе. Он "родил" его буквально за два дня, потом день шлифовал и, наконец, понес на суд Фернана.

При входе в Сорбонну он буквально столкнулся с Марией Морозовой, которая оттуда выходила.

— Мама родная! — всплеснул он руками. — На тебе воду что ли возили все эти месяцы? Где румяные щеки, где тити, куда подевались крутые бедра? Только глаза одни остались, полные печали!

Мария безответно бросилась на шею былого любовника и разрыдалась. И вот вместо Сорбонны Сергей повел расхристанную деву в Люксембургский сад, где она смогла успокоиться и поведать ему о своих злоключениях.

Во-первых, Коко Шанель оказалась той еще сволочью. Ее требования к своим "вешалкам" были непомерными: вес должен быть "тютя в тютю", ассортимент блюд сужен до предела, никакого баловства вроде мороженого или пирожного не допускалось, прогулки по городу не поощрялись, знакомства с мужчинами "ни боже мой"! Не терпела она также пререканий по поводу демонстрируемых одежд: сказано, что к этой шубе должны быть жуткие высоченные сапоги — так тому и быть. Никаких собственных аксессуаров, никакой самостоятельности в проходах и никакого покачивания бедрами на отходе (Коко говорила "вихляний").....

— Каторгу, а не увеселительную прогулку ты мне организовал, Сереженька! А в довершение всего эта старая карга меня еще обсчитала при увольнении!