Почему и нет? Часть первая.

Махнул солдатам, чтоб подходили. Сам, подняв ладанку и кинув ее в патронную сумку, попытался поднять сундучок. Ого! Если предположить, что не свинец, то это много.

Приподнял крышку. М-да — не свинец. Только бы капральство золотую лихорадку не подхватило. Хотя, вон и Кабанова под руки ведут, теперь это его забота. Быстро оклемался. Были бы мозги, было бы хуже.

Ну, это я так, отходняк пошел...

Он вообще ничего, смелый малый.

И насчет, что его забота, тоже не прав.

Действуя скорее инстинктивно, чем осознанно, пока не подошли солдаты, набросил на сундучок каторжанскую хламиду, выдернув ее из-под мертвеца с ружьем. Потом усадил на этот импровизированный табурет прапорщика и стал оказывать ему первую помощь, одновременно отдавая распоряжения.

Приказал оттащить трупы, сложить их в ряд. Алеся, вот уж истинный следопыт, вместе с астраханцами отправил навстречу подмоге, чтоб не блудили. Велел не трепать там лишнего. Остальным разрешил отдыхать.

Вздохнул о горячей воде, но мои солдатики утешили:

— Щас будет, господин унтер-офицер.

И сделали. Двое запалили костерок, а один умелец, содрав немного бересты, соорудил небольшой кузовок и в нем вскипятил воду. Саперская смекалка сразу видна.

Обработал рану на голове прапорщика горячей водой.

Кабанову было плохо. Бег после пьянки, а потом и контузия никого еще не укрепляли. Пришлось его уложить у того же сундучка и наказать не двигаться, после подошел к своим солдатам.

— Слушай сюда, братцы. Что разбойнички несли, небось, догадались. Но, то такой кусок, что простому человеку не прожевать, не проглотить. Большие деньги — большие заботы. Только за то, что видели, можно живота лишиться. Забудьте и молчите. Упадет что нам — хорошо. Тут я стараться буду. Все-таки славно воевали. Не упадет — не страшно, остались с тем, что имеем. Будем считать, что от пули откупились.

— А мы и не видели ничего. — Голос от костерка.

— Так, а я о чем? Глаза не видят — сердце не болит. Ну как?

— Добро, господин унтер-офицер, мы и сами не без понятия.

До наступления темноты оставалось совсем недолго, когда прибыла подмога во главе с капитаном Вениамином Андреевичем Васильевым. Банду добивала по слезной просьбе командира четвертой роты. Именно четвертая, усиленная двумя взводами нашей третьей, из нее ведь погибшие солдаты, значит за ними и право... Она прибыла почти сразу вслед нам. В губернии такого массового побега еще не было. По крайней мере, давно не было. Солдаты за своих побитых товарищей мстили. Пленных не брали.

— Разрешите доложить, господин капитан! — Вытянулся перед ротным. Тот кивнул.

— При преследовании разбойных людей дважды вступали в бой. Сперва на засаду попали, там один всего был, а после остальных у оврага прижали. Еще четверо. Легко ранен один солдат. Прапорщик Кабанов — контужен, просит подойти к нему. Дозвольте проводить?

Махнув рукой сопровождающим, чтобы остались, капитан отправился к лежащему. Подошли.

— Да он спит?! Горский, ты что это...?

— Прошу простить, но речь идет о золоте. Не решился при всех... — Скучающее выражение лица капитана не изменилось, лишь бровь вопросительно приподнялась.

— Много, одному едва поднять. Еще раз прошу простить, если что сделал неправильно, прапорщик без сознания был.

Во нервы у капитана, даже скучающее выражение с лица не исчезло. Постоял, чуть подумал, шевеля левой бровью. Этакий Фауст в раздумье.

— Солдаты знают?

— Догадываются, ваше благородие. Но глазами не видели.

— Без чинов, Горский. Сейчас я всех уведу, а ты с прапорщиком, и...

Есть пара надежных людей?

— На пару могу положиться. Молодые, мира еще не видели.

— Значит ты с прапорщиком и двумя солдатами, ждешь здесь. Утром будут телеги, заберут тела и прапорщика. В телегу с раненым все и сложите. Надо будет сопроводить его до дома губернатора, где герою-прапорщику окажут помощь. Все делаешь спокойно, не привлекая внимания. На въезде я встречу, провожу.

— Понял, Вениамин Андреевич, на перевязке экономить не буду.

— Понятливый юноша. Это хорошо. Я надеюсь на вас, Сергей Александрович.

— Не подведу, Вениамин Андреевич.

Пароконные телеги прибыли на рассвете. Кабанов с аккуратно перевязанной головой был бережно перенесен на сено в одной из них. В это же сено запрятали сундучок. На вторую покидали трупы разбойников.

Ехали не торопясь, чтоб не растрясти прапорщика, так что до города добрались далеко за полдень. Васильев с тем же скучающим видом встречал нас на въезде в город и вместе с капральством сопровождения эскортировал до дома губернатора. Там геройский прапорщик был перенесен в гостевой флигель, а сундучок незаметно в одну из комнат дома. После меня и солдат отпустили отдыхать.

Почти двое суток на ногах — это много. Спать охота, просто жуть. Даже есть не хочу. Спать...

Три последних дня вересня стояла удивительно тихая погода.

Золотая осень.

Воздух настолько прозрачный что, кажется можно заглянуть за горизонт. По утрам уже прохладно, на почве заморозки, новая шинель пришлась как нельзя более кстати. В карауле по ночам тоже зябко.

Служба идет своим чередом, но свободного времени совсем нет. Васильев приказал расположения не покидать, загрузив меня по-полной, через день — на ремень вместе со всем капральством. Из караулов практически не вылезаю, даже Кабанова проведать не могу.

Нашему бравому прапору досталось неслабо, от контузии стала отниматься левая сторона тела, думали, будет калека. Но я не зря говорил, что предки были людьми стальными, отсутствие медицины компенсировалось крепким здоровьем. Отлежался прапор. Одинцов, проведывавший его, рассказывал, что уже пытается вставать и вовсю пристает к горничным. Ну и хорошо, славный он парень.

Приехал Тимоха, привез целый продуктовый обоз как благодарность от населения Горок за безоброчный год. Я действительно оказался выгодным постояльцем. Гаврила, распоряжаясь этим продуктовым изобилием, выделил толику и хозяевам моей квартиры.

Пока я нес караульную службу, Гаврила наставлял старосту на путь истинный. Бедный Тимоха, он не знал, что дело ему придется иметь не с молоденьким барином, а с тертым мужиком-управляющим, который умеет действовать и кнутом и пряником.

Тимохе Гаврила сначала показал кнут, зашугав до икоты. Как он сказал:

— Чтоб холоп знал свое место.

После — пряник, объяснив:

— Хорошо барину — хорошо и старосте. Барин заботится о своих людях, но и они пусть не ленятся.

А после вдумчиво вдолбил ему в голову план работ на ближайшее время.

Список вышел длинный, но судя по тому, как Тимоха кланяясь мне, уважительно косился на Гаврилу, сделано будет все.

Перед отъездом староста традиционно бухнулся мне в ноги и клятвенно заверил, что в поместье все, что должно быть сделано, сделано будет всенепременно. Барский дом за зиму отремонтирован, конюшня подновлена, заброшенная пашня по весне распахана, а все пожелания Гаврилы Савельича учтены. Получил под отчет триста рублей, завернул в тряпицу, еще раз бухнулся в ноги и уехал к себе в Горки.

Гаврила ходил довольный собой как слон. Оказывается, потомок скоморохов неплохо разбирался и в сельском хозяйстве. Уж лучше меня точно. Даже поверхностного взгляда на мои владения ему хватило для того, чтобы понять — растить злаки на не слишком плодородных почвах — дело зряшное, а вот огородничество и лен — самое то. Плюс животноводство, места для выпаса скотины там много.

С моей подачи еще подсолнечник и картофель. Уж больно его заинтересовало подсолнечное масло. Оказывается, масло из семечек еще не давят. Еще одна незанятая ниша. Технологию я ему пересказал. Теперь Гаврила экспериментирует с давильней. Семечки продаются и недорого, для экспериментов хватит. Деньги под это дело я выделил. Короче, он управляющий пусть и управляется.

На первый день октября выпал снег. К обеду он растаял, не продержавшись и получаса, но нас порадовал. Снег на Покрова — снежная зима, верней приметы нет.

После утренней молитвы вестовой от капитана Васильева передал приказ, прибыть всем отделением в канцелярию комендатуры. Все — при параде.

За внешний вид своего отделения мне стыдно не было.

Немного денежки потратить пришлось, но и фельдфебель Семен Мироныч помог. Мы с ним поладили. Глядя, как я муштрую своих людей на плацу, он вдруг проникся симпатией к новому унтеру, а может тому посодействовало мое уважительное отношение к старику — не знаю, но под свою опеку он меня принял. Несколько раз между караулами, взяв фляжку с бодрящим напитком и немудреную закуску, заходил к нему поговорить о службе, о старых временах. Семен Мироныч сперва ворчал на молодежь, а после выпитой чарки начинал рассказывать.

Службу старый фельдфебель знал насквозь, причем изнутри, всю от корки и до корки. Видя мой интерес к службе снабжения, квартирьерской службе и прочими вопросами, связанными с жизнедеятельностью боевых подразделений, старик охотно говорил на эти темы. Мне же знания были необходимы, если придется партизанствовать на коммуникациях французов. Да и вообще, умение воевать ложкой не менее ценно, чем умение воевать штыком и пулей. В промежутках между караулами я с удовольствием учился у старого служаки этой премудрости.

В одни из посиделок, видя благостное настроение старика, подкатил к нему с вопросом приодеть своих орлов, пообещав не обидеть. Покряхтел фельдфебель для виду, поругался, но таки посодействовал. Я естественно отблагодарил и теперь имею геройский вид десятерых бойцов. Вся амуниция добротная и в идеальном порядке. Мундиры, утепленные шинели, рейтузы и самое главное для пехотинца, сапоги обновлены, форма подогнана по фигуре у всех солдат, включая и молодых леших. Красавцы, одним словом.

Строю своих орлов и отправляюсь к комендатуре.

— Смирно! Ваше благородие господин капитан, по вашему приказу четвертое отделение второго взвода третьей роты Смоленского гарнизонного батальона построено. — Доложился ротному.

Стоим, выстроившись на плацу перед комендатурой. Напротив нас — ротный, его зам в чине штабс-капитана и дежурный адъютант в чине подпоручика. Адъютант передает бумагу Васильеву, тот разворачивает, просматривает и делает шаг вперед. Мы помимо воли подтянулись.

— Надо бы сию бумагу перед строем батальона читать, да уж ладно... — Тихо пробормотал капитан, после вскинув голову, четко командует.

— На караул! Слушай приказ!

Мы замерли, а Васильев принялся зачитывать приказ губернатора о награждении отважных нас. Каждый солдат получил вознаграждение в размере десяти рублей серебром, рядовой Крепин за толковость и инициативу — чин младшего унтер-офицера, а я — двадцать рублей и чин старшего унтер-офицера. Сразу зачесался нос, знать чует выпивку в честь награды.

Чтение окончено. Васильев передает приказ адъютанту. После командует.

— Ружья! К ноге! Вольно! Горский, отвести отделение в казарму. Пусть в расположении младший унтер-офицер Крепин оформит людям увольнение до завтрашнего развода, заслужили отдых солдатушки. Сам через полчаса будь здесь. Исполнять!

Ага, а вас, Штирлиц, попрошу остаться... Чую, моя пьянка накрылась. Зря нос чесался.

Через полчаса я был опять у комендатуры. Васильев ждал на крыльце, похлопывая перчаткой по ладони. Кивнул мне, и направился к поджидающей его коляске, я естественно следом за левым плечом. Поехали. Вот знать бы еще куда. Судя по серьезной физиономии капитана к начальству. И, наверное, это как-то связано с сундучком. А может, и нет. Но к начальству точно.

Едем, молчим.

Интересная личность мой ротный, в прошлом блестящий гвардейский офицер и родной племянник бывшего министра финансов России, Алексея Ивановича Васильева. Вот так, не больше и не меньше.

Я когда узнал, какие у нас люди командуют, был весьма удивлен. Это, за какие грехи его в провинцию да в гарнизон? Все оказалось просто и для этих времен банально.

Женщина. Она замужем, встречались тайком, муж узнал, как следствие — дуэль. Пиф-паф, муж убит, Васильева судят, молодая вдова выходит замуж за другого. История, которая с некоторыми вариациями повторяется от сотворения мира. Ну да ладно, могло быть и хуже, еще легко отделался. Как командир он весьма неплох, да и как человек вроде ничего. Пьет в меру, нос перед другими офицерами не задирает, а что слегка циничен так это его не портит.

Коляска остановилась у дома губернатора. Ну, в общем, я так и думал.

Заходим, слуга принимает шинели и головные уборы, второй — провожает к дверям кабинета.

Губернатор Смоленской губернии барон Аш Казимир Иванович сидел за столом, делая гусиным пером правки в каких-то бумагах. По возрасту — чуть за сорок, по виду — педант. Движения медленные, взгляд ледяной.

Стою, по артикулу ем глазами начальство.

— Вениамин Андреевич, вы рекомендуете этого юношу. Охарактеризуйте его. — Голос губернатора тих и невыразителен, а глазки морозят, как зимний сквозняк из балконной двери.

— Казимир Иванович, — Васильев ведет себя абсолютно свободно, видно с губернатором они давние знакомцы, — этот юноша весьма отличился в последнем деле. Смел и скор в решениях. Кроме того он имеет одно ценное качество — умеет помалкивать.

— Хорошо, он мне подходит. Объясните ему его обязанности, и все остальное... Ну, вы меня понимаете?

— Конечно, Казимир Иванович, меня это нисколько не затруднит.

— Ступайте, друг мой. Вечером непременно жду продолжить нашу шахматную партию, кажется, в этот раз вам разгрома не избежать.

Васильев раскланялся, после кивнул мне. — Кругом. Марш.

Двери перед нами раскрылись и мы вышли.

И че это было? Как пел Владимир Семенович — 'смотрины, стало быть у них...'.

Это куда меня сватают? Какие такие обязанности и все остальное, а?

Едем в обратную сторону, опять молчим. Заворачиваем к дому Васильева.

Только переступив через порог, капитан заговорил.

— Без чинов, Сергей Александрович. Теперь можем и поговорить. Что, много вопросов накопилось?

— Нет, Вениамин Андреевич, мало знаю для вопросов. Может, потом и будут, а пока — нет.

— А вот у меня есть. Скажите, Горский, как вы относитесь к золоту? Я хотел бы услышать ответ, причем, абсолютно правдивый. Это важно, Сергей Александрович.

Вопрос конечно интересный. И как прикажете это понимать?

— Отношусь спокойно. Сундучок вот сберег. — Улыбается, поощрительно мне кивая. Продолжай мол, Сергей Александрович. Ладно, продолжу.

— Человек проверяет пробу золота, а золото — пробу человека. Кто-то так сказал из мудрецов, не помню кто, но сказал хорошо.

Я сидел ночью возле примерно двухсот фунтов желтеньких монет и, слава Богу, ничего. Кажется, тогда пробу золотом я и прошел, а сейчас вижу в нем лишь ценный и нужный инструмент из редкого, но бездушного металла.

— Хорошо. Именно то, что я надеялся услышать.

Сейчас, Сергей Александрович, вы будете посвящены в один из государственных секретов, сказанное здесь не должно быть услышано никем посторонним.

— Готов дать Слово Чести, господин капитан, если это действительно требуется для пользы России.