Кайа. История про одолженную жизнь (том Первый)

Я развел руками.

— Ну, если ты знаешь, формы и размеры, то для меня не составит большого труда помочь тебя с этим, но... — она выразительно посмотрела на меня.

Я понимающе улыбнулся и ответил:

— Любая работа должна быть оплачена!

Чем вызвал ее ответную улыбку.

— Тебе нужна модель на бумаге или виртуальная?

— Виртуальная, — ответил я

— Хорошо, минутку подожди, пожалуйста, я сбегаю за своим планшетом.

Когда она вернулась и подключила, в беспроводном режиме, свой планшет к моему ноуту, то дела с галстуком резко пошли на лад.

Света очень споро, слушая мои указания и пожелания, сделала виртуальную модель галстука, со всем тем, что могло потребоваться для закройщика, после чего спросила:

— Хочешь, чтобы я его для тебя сшила?

— У тебя есть синий шелк? — спросил ее я

Она отрицательно покачала головой.

— Жаль, — честно ответил я, — тогда будет быстрее мне обратиться в компанию, что обслуживает мою Семью.

Я не удержался и спросил:

— А ты сама сшила свой пеньюар?

— Да! — с гордостью ответила та, — нравится?

— Шикарно! И ты в нем выглядишь шикарно! — честно сказал я

— Спасибо, — смутившись, ответила она.

— Есть еще кое-что, с чем ты мне, возможно, сможешь помочь, — сказал я, — нужна виртуальная модель кокарды.

— У тебя есть идея, как она должна выглядеть? — поинтересовалась Света

— Само собой, — ответил я

После чего, около часа, почти до отбоя, она рисовала советскую кокарду. Я решил обойтись простой красной звездой, с двуглавым орлом посредине, без обрамления в виде колосьев пшеницы.

После того как все было завершено, и я получил два файла с моделями, — поблагодарил мастерицу словом и десятирублевой банкнотой, которая вызвала выражение полного довольства на ее симпатичной мордашке.

А после того, как та убыла восвояси, Оксана начала что-то бубнить на тему того, что я переплатил, по ее мнению, более, чем вдвое. На что я только махнул рукой, мол, я остался очень доволен ее работой, пусть и мастерица останется очень довольна размером оплаты за свою работу.

Интересно, не поздно ли звонить в "службу снабжения"? — подумал я, посмотрев на часы, после чего, набрал номер.

— Добрый вечер, барышня, — ответил мне женский голос, — есть что-то, чем мы вам можем помочь?

— Да ответил я... — после чего изложил суть своих пожеланий и переслал два файла.

Галстуки, а их я заказал для себя две штуки, мне обещали прислать с курьером завтра же вечером. А вот с кокардой — придется еще день обождать.

В любом случае — работают они оперативно, хотя и неудивительно, что заказы от моей Семьи выполняются столь быстро.

Поблагодарив тетеньку из "службы снабжения" и попрощавшись, я разорвал соединение.

Потянулся в кресле. Мой взор привлекла Мари, вернувшаяся из душа. И я вспомнил, что хотел узнать, чем же так знаменит ее батюшка, раз уж Оксана сказала, что вряд ли найдется кто-то, кто выгонит Мари из Пансиона.

Так, посмотрим, Михайло Потап...В результате выяснилось:

Михайло Потап — жандарм. Это местная военная полиция. Сорвал попытку покушения на убийство членов Царской Семьи, получив при этом смертельное ранение. Награжден орденом "За заслуги" — высшей наградой, которой может удостоиться человек, находящийся на императорской службе. Единственный ребенок — дочь, Михайло Мари.

Теперь понятно, почему Мари отсюда никто не "попросит".

Разобравшись с этим вопросом, развернулся в кресле и спросил Оксану:

— Оксан, я заметила на лацкане пиджачка Главы "Совета Старшеклассниц" значок, изображающий лису. Это что-то значит или просто украшение?

Мне ответила Яна, опередив Оксану:

— Этот значок означает, что носящая его — член ордена "Огненной Лисицы". Тайное общество Пансиона, о котором всем известно.

— Постарайся не связываться с ними, — сказала Оксана, недовольно взглянув на Яну, — от них добра не жди.

— Могут доставить печали и неприятности? — спросил я

— Там много оголтелых, — ответила Оксана, — в основном, офицерские дочки. Своя каста, которая связывает членов "Огненной Лисицы" и после выпуска из Пансиона. Помнишь ту, что в воскресение на барбекю угрожала тебе? Вот она одна из них.

Точно! Вот почему мне этот значок показался знакомым! У той милашки, что так яро была против моего нахождения в Пансионе, был такой же значок!

Кайа против ордена "Огненной Лисицы" — звучит как-то по "гаррипотеровски", смешно.

Однако, реальность оказалась очень несмешной, в чем я лично убедился буквально на следующий же день, когда, вернувшись в свою комнату после занятий, работал за ноутбуком.

В комнату внезапно ворвалась толпа народа, во главе с Директрисой, а воспитанница "особых", которая была с ними, тыкнула в меня пальцем и возбужденно пробубнила:

— Я эту брошюру своими глазами видела вот у нее!

У меня зачесались ладошки.

Глава 15

— Я эту брошюру своими глазами видела вот у нее! — пробубнила девочка в форме "особых", ткнув в меня пальцем, очень юная на вид, в "особые классы" набирали с двенадцати лет, так что, скорее всего, ей и было двенадцать.

От возбуждения она тряслась, как осиновый лист.

— Кайа! — грозно посмотрела на меня Директриса, цвет лица которой стал опасно лиловым, что неудивительно, ибо мимо нее, фигурально выражаясь, только-только просвистела пуля, а теперь снова треш какой-то, — Признавайся! Она правду говорит? Хранишь запрещенную литературу? Если признаешься сама — наказание будет мягче, даю слово!

Ага, чистосердечное признание облегчает совесть, но увеличивает срок. Сейчас! Даже если бы хранил "запрещенку" — ни за что бы не сознался!

— Вера Степановна, — обратился я к Директрисе, оставаясь внешне полностью спокойным, — ничего запрещенного у меня нет и никогда не было! Так что, сестре, — я указал подбородком на мелкую негодницу, от чего у той подкосились ножки, — или показалось...

— Или, — сделал я театральную паузу, надменно посмотрев на негодницу, — она злонамеренно клевещет на меня! Или одно или другое!

— Не правда! Не правда! Не правда! — запричитала та, — я видела это своими глазами! В ее руках!

— Так, ладно! — сказала Директриса, — Раз одна говорит одно, а другая — другое, придется провести обыск. Кайа, у тебя, я надеюсь, нет возражений? — задала она риторический вопрос

— Ради Бога, делайте что хотите, — пожал плечами я

— Приступайте! — приказала Директриса

Я встал со своего кресла и отошел в сторонку, включив камеру видеофона — снимал все происходящее, а два воспитателя, что до этого момента молча стояли позади Директрисы, принялись за дело.

— Где твоя сумка? — спросила одна из них

Я рукой указал на сумку, что лежала под моим рабочим столом.

Воспитатель подняла ее, положив на стол, после чего, аккуратно вытащила из нее все вещи, сложив их также на столе.

Осмотрев все вещи, что были вынуты и саму сумку, воспитатель, убедившись в отсутствии чего-либо запрещенного, повернула голову к Директрисе, сказав:

— Здесь ничего.

В то же время ее напарница осматривала мои полки в шкафу, так же достав с них все вещи и сложив их на моей кровати.

— Здесь тоже ничего.

— Какой из чемоданов твой? — задала воспитатель мне риторический вопрос, ибо было совершенно очевидно, что чемодан из крокодиловой кожи или какого-то иного, подобного ему гада, мог здесь принадлежать лишь мне.

Я указал на него, после чего та приступила к его аккуратному потрошению.

— Открой, пожалуйста, свою тумбочку, — обратилась ко мне другая.

Вместо требуемого действия, я просто передал ей ключ.

Поскольку из ценных вещей у меня были только видеофон, который я всегда держал при себе, ВЭМ, стоявший в данным момент на столе, да конверт с наличкой, то открыв мою тумбочку, на нее были выложены лишь "зарядка" от видеофона, да конверт, в который, естественно, также сунули свой нос, на всякий случай.

— Здесь нигде ничего нет, — констатировала факт одна из воспитателей.

— Проверьте ее кровать, — приказала Директриса.

— Кайа, ты можешь убрать на место свои вещи, — сказала мне воспитатель

— Это ваше требование или просьба? — уточнил я

— Просьба, конечно, — за нее ответила Директриса

— В таком случае, я отказываю вам в вашей просьбе, — был мой ответ воспитателю, — я вам не горничная! Раз уж вы сами все вытащили, будьте так любезны, уберите все на место. Аккуратно, само собой! Как говорится, любишь кататься — люби и саночки возить!

Мой ответ сильно возмутил воспитателей, которые с явным негодованием посмотрели на меня. Что меня совсем не тронуло. Я, как стоял с безмятежным выражением лица, так и продолжил стоять. Роль необходимо отыгрывать до конца!

После того как мои вещи были аккуратно сложены на место, с кровати сначала сняли покрывало. Затем взялись за подушку, сняв с нее наволочку и ощупав. После чего, то же самое проделали с одеялом.

Не найдя ничего криминального и там — подняли матрац, и вот на этом моменте, я, про себя, само собой, выругался:

— Бляха-муха! Кажется, они искали вот это вот!

На деревянном основании кровати лежал журнальчик, на обложке которого стояли, держась за руки, мужчина и женщина. Как, блин, "рабочий и колхозница"!

Назывался журнальчик: "Маякъ".

Я отдал должное своему самоконтролю, не побледнев и не изменившись в лице, все так же бесстрастно взирая на происходящее и записывая на камеру видеофона.

Взглянул на Директрису. Лицо той, сменив несколько оттенков, стало мертвенно-бледным, я услышал, как кто-то испуганно прошептал:

— Диссидентская литература.

— Боже мой... — начала было причитать Директрисса

— Вера Степановна, — не очень-то вежливо перебил ее я, — это не мое!

Одна из воспитателей хотела было взять журнал, но отдернула руку, услышав мой приказной тон:

— Стойте! На журнале должны были остаться отпечатки пальцев его хозяйки!

Я взглянул на негодницу, та не обратила никакого внимание на мои слова про отпечатки пальцев, на ее лице было выражение триумфа.

Директриса, держась за лоб, присела на соседнюю кровать.

— Что я вам говорила! — радостно сказала негодница, — Я видела ее с этой брошюрой!

Я свирепо на нее посмотрел, поинтересовавшись:

— И где же ты меня, позволь спросить, видела с этим журнальчиком?

Та, чуть запнувшись, ответила:

— Я видела тебя с этим в туалете!

Пфф! — фыркнул я

— По-твоему выходит, что я, стало быть, решила почитать, сидя в туалете. И когда выбирала чтиво, то подумала: дай-ка возьму с собой, вместо надоевшего любовного романа, что-нибудь этакое! Из "запрещенки"! За что можно запросто отправиться на каторгу. Ну, а что? Все же такое читают сидя на унитазе, да?! Мне слегка досадно от того, что ты сестра считаешь, будто я законченная дура!

Некоторые из присутствующих, несмотря на неприятность всей этой ситуации, хмыкнули, представив подобное.

— Это уже не говоря о том, что такой ребенок как ты, не могла знать, как называется и выглядит запрещенная законом литература!

Вот лично я, к примеру, из всей "запрещенки" узнаю, наверное, только Майн Кампф, если она запрещена, конечно. И то, лишь потому, что это сильно распиаренная книга. А аудитория всей остальной "запрещенки" — экстремисты, террористы, да различные сектанты.

Короче говоря, рядовой обыватель о подобной литературе знать не знает. И это при той степени либерализации информационного поля, что была в мире моей прошлой жизни.

А Российская Империя здешнего образца в этом плане отличается кардинально. Местное начальство, похоже, взяло курс на построение счастливого общества. Так что в местных новостях, никаких "прекрасных историй" про грабежи, убийства, изнасилования и прочее, вы не найдете.

Как и про различные стачки и забастовки. При довольно высокой степени либерализации рынка в Империи, политика — это табу для рядового поданного Государя-Императора, так что, тутошний "Гуголь" ничего про запрещенную политическую литературу вам не расскажет.

Да и возраст негодницы — не тот, чтобы интересоваться подобной тематикой.

А раз так, то она могла узнать про этот журнальчик, только от того, кто ей его дал. А тот, кто его дал — очень хорошо знал, что делает. Топили меня практически гарантированно. Да и как-то не похоже это на типичную школьную подставу. Раз это школа для девочек, то я бы не удивился, если бы мне, к примеру, подкинули фалоимитатор. Или журнальчик какой, с голыми мальчиками. Или с девочками.

Ладно, размышлять, в данный момент об этом бессмысленно.

Негодница хотела что-то ответить, но я ее перебил, не дав сказать.

— Это был риторический вопрос. Это не важно. Важно другое, кто является истинным хозяином журнала и, кто хотел меня подставить?

— Я уверена, — продолжил я, не дав никому рта открыть, — что эта вещь не принадлежит никому из моих соседок по комнате, а раз так...

Я улыбнулся и посмотрел на негодницу, сказав:

— То эту вещь подкинули мне сегодня, скорее всего. А раз у нас все коридоры просматриваются камерами, — я сделал небольшую паузу, — то тот, из посторонних, кто входил в нашу комнату — и есть владелец этого журнала.

Негодница от моих слов смертельно побледнела.

— Очень разумная мысль, — сказала Директриса, после чего набрала чей-то номер на своем видеофоне:

— Да, это я, — сказала она своему собеседнику на том конце "провода", — мне нужны записи с камер. Из третьего корпуса, на которых видно пятнадцатую комнату.

— Да, прямо сейчас! Принеси их в пятнадцатую.

Минут двадцать спустя. Директриса сидит в моем кресле, за моим столом и на моем ВЭМе смотрит записи с камеры наблюдения.

С самого утра и до окончания занятий, обстановка около моей комнаты оставалась спокойной. Затем, вернулись обитательницы комнаты. Сначала мы, ученицы восьмого класса, а чуть позже, явилась и Мари. Затем, девочки ушли на хозработы.

И тут камера показала, как выхожу из комнаты я и направляюсь в сторону туалета.

А после, дождавшись, когда я скроюсь из виду, перед дверью в комнату возникла еще одна, посторонняя, воспитанница.

Мелкая негодница!

Я кинул на нее взгляд, она следила за происходящим на экране сильно прикусив губу.

Негодница постучала в дверь, после чего открыла ее и убедившись в том, что никого в комнате нет, торопливо достала что-то, что прятала под одеждой. К сожалению, ракурс не позволял увидеть, что именно. А затем, юркнула внутрь, и спустя секунд 15-20, вышла и торопливо пошла прочь.

— Так, — сказала, откинувшись на спинку моего кресла, Директриса, — так!

В комнате воцарилась полнейшая тишина. Негодница смотрела в пол, вцепившись в свои брюки.

— Ольга, — сказала она Главному Воспитателю, — Кайа и ТЫ.

Она пригвоздила взглядом негодницу.

— Остальные, пожалуйста, покиньте помещение. И никому ни слова о происходящем, ясно?!

— Да, — хором ответили тут присутствующие воспитатели и представители администрации Пансиона, после чего вышли.

Далее между Директрисой и негодницей случился напряженный диалог, если сократить его до пары предложений, то было примерно так: