Глава 2
Обратный путь. Сильные штормы. Прибытие на Азорские острова
(1493)
Пассаты, столь благоприятствовавшие Колумбу по пути в Новый Свет, были неблагосклонны к нему на обратном пути. Ветер в корму быстро стих, и весь остаток января дули преимущественно легкие восточные ветры, которые не давали кораблям существенно продвинуться вперед. Часто Колумба задерживала "Пинта", фок-мачта которой так пострадала, что корабль полз, словно черепаха. Погода стояла по-прежнему тихая и приятная, на море царил штиль, и индейцы, которых Колумб вез в Испанию, частенько плескались в воде и плавали вокруг кораблей. Видели множество тунцов, а одного даже убили, приняв за большую акулу; это на какое-то время возместило нехватку провизии, которую моряки начали испытывать очень скоро, так что им пришлось сократить рацион до порции хлеба, нескольких глотков вина и красного перца: испанцы уже научились у индейцев считать его незаменимой составной частью всякой трапезы.
В начале февраля, достигнув примерно тридцать восьмого градуса северной широты и вновь вернувшись на курс, с которого они сбились из-за пассатов, моряки смогли, пользуясь более благоприятным ветром, поплыть прямо в Испанию. Из-за того, что корабль так часто отклонялся от заданного маршрута, лоцманы запутались в расчетах, каждый утверждал свое, но все были далеки от истины. Однако Колумб не только аккуратно вел судовой журнал, но и внимательно подмечал любую перемену на море и в атмосфере; от его наблюдений зависела и его собственная судьба, и участь кораблей, бороздивших незнакомые моря; простые матросы воспринимали виртуозное умение Колумба расшифровывать знаки стихий как нечто сверхъестественное. В этой ситуации Колумб обратил внимание на большое количество плававших в воде водорослей, определил внешние границы зеленой полосы и, отталкиваясь от этого, пришел к любопытному умозаключению: корабли находились на той же долготе, что и в момент отплытия в обратный путь, а именно — в двухстах шестидесяти лигах к западу от Ферро. Десятого февраля Висенте Яньес Пинсон и лоцманы Руне и Бартоломео Рольдан, плывшие на борту адмиральского корабля, изучили морские карты и сопоставили свои расчеты, чтобы прояснить ситуацию, но к общему согласию прийти не смогли. Все они полагали, что находятся на широте Мадейры, то есть минимум на сто пятьдесят лиг ближе к Испании, чем думал Колумб, знавший, что вскоре корабль достигнет Азорских островов. Однако он не развеял их заблуждение, а наоборот, запутал еще больше, чтобы помешать им составить ясное представление о маршруте путешествия и единолично владеть знанием о том, как добраться до новооткрытых земель.
Двенадцатого февраля, когда моряки тешили себя надеждой в ближайшее время ступить на сушу, подул яростный ветер и море заштормило; корабли все еще старались держать курс на восток, но продвигались с большим трудом и риском. На следующий день после захода солнца ветер и волны усилились, небо на северо-северо-востоке троекратно озарилось вспышками молний, которые Колумб воспринял как признак надвигающейся бури. И вскоре она с ужасающей свирепостью обрушилась на корабли: маленькие, утлые суденышки, совсем открытые, без палуб, были плохо приспособлены для диких штормов Атлантики; всю ночь им пришлось без парусов носиться по волнам. На рассвете четырнадцатого числа наступила краткая передышка, и корабли чуть продвинулись вперед, однако ветер с юга задул снова с удвоенной силой и бушевал целый день, а ночью разъярился еще пуще; рассерженное море страшно трепало корабли, гигантские валы грозили в любой момент поглотить их или разбить в щепки. Три дня суда лежали в дрейфе, стремясь лишь удержаться на плаву, но поскольку шторм становился все неистовей, корабли вновь понеслись, подгоняемые ветром. Вскоре "Пинта" скрылась во мраке ночи. Адмирал, по возможности, старался держаться северо-восточного направления, чтобы достичь берегов Испании, и приказал подавать с топа сигналы "Пинте", призывая ее делать то же самое и не отбиваться от товарищей. Но слабая фок-мачта не позволяла "Пинте" справиться с ветром, и ей пришлось идти прямо на север. Какое-то время она отвечала на сигналы Адмирала, однако ее мерцающие огни постепенно удалялись, пока не погасли совсем и несчастная не исчезла из поля зрения.
Колумб шел по ветру, всю ночь его обуревали дурные предчувствия, тревога за судьбу своего корабля и страх за судно Пинсона. Когда рассвело, море являло собой страшное зрелище: насколько хватало взгляда, простиралась пустыня, на которой бесновались, разъяряясь все сильней и сильней, волны; Колумб беспокойно озирался, ища "Пинту", но ее нигде не было видно. Тогда он немного проплыл вперед, стараясь держаться на гребнях волн и не дать им обрушиться на корабль. Солнце постепенно вставало, ветер и волны вздымались вместе с ним, так что весь тот кошмарный день беззащитное судно находилось во власти свирепой стихии.
Убедившись в тщетности и бессмысленности всех попыток бороться со стихией, Колумб попытался умилостивить небеса торжественными клятвами и покаянными обетами. По его приказанию в шапку положили бобы — столько же, сколько человек было на борту корабля, на одном из бобов нацарапали крест. Каждый член экипажа принес клятву, что если он вытащит меченый боб, то совершит паломничество к раке Святой Девы Марии Гваделупской и поставит восковую свечу весом в пять фунтов. Адмирал первым протянул руку к фуражке, и жребий пал на него. С этой минуты он считал себя паломником, обязанным исполнить обет. Подобным же образом моряки тянули жребий, решая, кому идти к часовне Богоматери Лореттской; это выпало на долю моряка по имени Педро де Вилья, и Адмирал обязался понести все его расходы. Третий жребий был связан с паломничеством в Санта-Клара-де-Моге, чтобы отстоять торжественную мессу и провести ночь в церкви; он опять-таки достался Колумбу.
Но буря все равно не унималась, и тогда Адмирал и моряки поклялись, что если останутся в живых, то где бы они ни высадились, устроить крестный ход и дойти босиком, в одних рубахах до какой-нибудь церкви, посвященной Пресвятой Деве Марии, и вознести в ней молитвы и хвалу Господу нашему. Моряки ублажали небеса не только все вместе, но и поодиночке: каждый дал свой обет, пообещав совершить паломничество, попоститься или каким-либо другим актом покаяния и благочестия порадовать Господа. Однако небеса оставались глухи к их обетам, шторм становился все неистовей, страшней, и испанцы решили, что им пришел конец. Опасность потонуть увеличивалась еще и из-за нехватки балласта: на корабле было так мало питьевой воды и провианта, что он стал легким, словно перышко, и волны швыряли его из стороны в сторону, как хотели. Стараясь исправить положение и придать судну большую устойчивость, Адмирал приказал заполнить морской водой все пустые бочки, и это немного помогло.
Во время сей затяжной и страшной борьбы со стихиями Колумб не находил себе места от беспокойства. Он боялся, что "Пинта" пошла ко дну. В случае ее гибели судьба его открытий и тайн Нового Света зависела исключительно от утлого адмиральского суденышка, и одна большая волна могла предать все забвению. Сумятица, царившая в мыслях Колумба, чувствуется в его письме августейшим особам.
"Я бы выносил сие злосчастие более стойко, — говорит он, — если бы только моя жизнь подвергалась опасности, ибо я должник Высшего Творца и уже не раз находился на волосок от смерти. Но меня безмерно печалила и тревожила мысль о том, что я испытал озарение свыше, укрепившее во мне веру и намерение пуститься в это предприятие и победоносно достичь цели, но когда настало время доказать неправоту моих оппонентов и снискать Вашим Величествам огромную славу, существенно расширив вдобавок Ваши владения, Божественной Силе угодно расстроить все, погубив меня. Однако это было бы еще полбеды, если бы меня не сопровождали те, кто некогда внял моим уговорам. Теперь они в тоске проклинают не только тот час, когда взошли на корабль, но и свою трусость, ибо убоявшись моих слов, они не повернули назад, как несколько раз намеревались по пути в Новый Свет. А еще моя печаль удваивалась, едва я помышлял о двух сыновьях, которых определил на учебу в Кордову и оставил без средств к существованию в чужих краях; я горевал, думая о том, что у них не будет доказательств преданной службы их отца Вашим Величествам, благодаря коим вы могли бы оказать сиротам покровительство. И в то же время меня поддерживала вера в то, что Господь не оставит незавершенным труд, питавшийся столь великой любовью к Его Церкви и выполнявшийся, несмотря ни на какие преграды и препоны. В довершение всего я вспоминал мои грехи и думал, что Господь в наказание может лишить меня славы, которая выпала мне в сем мире".
И вот, терзаемый дурными предчувствиями, Адмирал вдруг изобретает способ, благодаря коему даже в случае гибели корабля и его собственной смерти слава открытия новых земель навечно будет связана с ним, а монархи получат-таки все выгоды, которые можно извлечь из экспедиции. Колумб пишет на пергаменте краткий отчет о своем плавании и открытиях, о том, что он завладел новыми землями от имени королей-католиков. Запечатав письмо, он адресует его королю с королевой и указывает сверху, что человек, который отнесет невскрытый пакет по указанному адресу, получит тысячу дукатов. Затем он заворачивает письмо в провощенную тряпку, кладет его внутрь большого куска воска и заключает все в бочонок, который бросает в море, делая вид перед своими людьми, что совершает какой-то религиозный обряд. А на случай, если его послание не достигнет земли, Адмирал снимает с него копию, точно так же упаковывает ее и ставит бочку на корму, рассчитывая, что если волны поглотят каравеллу, целая и невредимая бочка всплывет.
Эти меры предосторожности в какой-то степени успокоили Колумба, а когда после проливных дождей рассветное небо слегка расчистилось на западе, он вздохнул еще спокойней, так как у него забрезжила надежда, что ветер переменится. Надежда оправдалась, ветер стал попутным, но море вздымалось еще так высоко и волновалось столь сильно, что за ночь корабль смог продвинуться вперед лишь совсем немного.
Утром пятнадцатого февраля, на рассвете, моряк Руис Гарсиа залез на грот-мачту и вдруг закричал: "Земля!". Моряки, которым довелось вновь вернуться в Старый Свет, пришли почти в такой же восторг, с которым они впервые увидели Новый. Земля лежала на востоке-северо-востоке, прямо по курсу каравеллы, и среди лоцманов опять вспыхнули споры. Один думал, что это остров Мадейра, другой — скала Синтри близ Лиссабона, а большая часть моряков, введенных в заблуждение страстным желанием поскорее достичь берегов родины, решили, что они уже недалеко от Испании. Однако Колумб, основываясь на своих личных подсчетах и наблюдениях, сделал вывод, что перед ними один из Азорских островов. Подойдя поближе, они убедились, что перед ними действительно остров, он находился не более, чем в пяти лигах от корабля, и моряки уже поздравляли друг друга со скорым прибытием в порт, как вдруг ветер переменился и подул прямо с суши, а на западе показались высокие волны.
Два дня корабль болтался у берега, тщетно пытаясь приблизиться или достичь еще одного острова, который маячил на туманном и затянутом тучами горизонте. Вечером семнадцатого числа испанцы так близко подошли к первому острову, что появилась возможность бросить якорь, но канат оборвался, и кораблю пришлось опять выйти в открытое море, где он лавировал до следующего утра, а затем все же причалил к северному берегу. Колумб еще несколько дней был так взвинчен и взбудоражен, что почти не спал и едва прикасался к пище. Страшно мучаясь подагрой, он все же не покидал своего наблюдательного поста, стоял под ледяным ветром и проливным дождем, мок под брызгами огромных бушующих волн. Только в ночь на семнадцатое он смог чуть-чуть поспать, да и то больше от усталости, чем обретя внутреннее спокойствие. Вот какие трудности и опасности подстерегали Колумба по пути из Нового Света. Если б хоть десятая часть их встретилась морякам по пути из Испании, то трусливая и недружная команда непременно восстала бы с оружием в руках против затеи Колумба, и он никогда бы не открыл Новый Свет.
Глава 3
Происшествие на острове Святой Марии
(1493)
Послав на берег лодку, Колумб убедился, что корабль подошел к острову Св. Марии, самому южному из Азорских островов, принадлежащему португальской короне. Увидев легкую каравеллу, швартующуюся к берегу, местные жители несказанно удивились, что судно смогло пережить бурю, бушевавшую пятнадцать дней подряд с беспримерной яростью, а когда они услышали от членов экипажа, что потрепанный бурей корабль везет известия о диковинных странах за океаном, их изумлению и любопытству не было границ. В ответ на вопрос о том, где безопаснее всего бросить якорь, они указали соседнюю бухту, но уговорили трех моряков остаться на берегу и рассказать им поподробнее о выдающемся путешествии.
Вечером трое островитян, выйдя на берег, стали подавать знаки кораблю, за ними послали лодку, и они привезла домашнюю птицу, хлеб и освежающие напитки, этот дар прислал испанцам Хуан де Кастанеда, правитель острова, который жаждал познакомиться с Колумбом, передавал ему поздравления и осыпал комплиментами. Правитель острова извинялся за то, что не явился сам, ссылаясь на поздний час и отдаленность своей резиденции, но пообещал посетить каравеллу на следующее утро, принести еще освежающих напитков и возвратить на корабль троих моряков, которых он пока удерживал у себя, расспрашивая о плавании, поскольку оно его чрезвычайно заинтересовало. Жилья на берегу не было, и посыльные провели ночь на корабле.
Наутро Колумб напомнил своим людям об их обете устроить крестный ход в первом же месте, которого они достигнут. Неподалеку от моря виднелась часовенка, посвященная Деве Марии, и Колумб отдал распоряжения приготовиться к религиозной процессии. Трое посыльных, возвратившись в селение, прислали священника, чтобы он отслужил мессу; половина команды сразу отправилась босиком, в одних рубахах к часовне, а Адмирал ждал их возвращения, дабы потом проделать то же самое с остальными членами экипажа.
Однако бедных, изнуренных бурей моряков, наконец-то вернувшихся в лоно цивилизации, ждал отнюдь не великодушный прием, а весьма и весьма далекий от дружелюбного, человечного отношения туземцев в Новом Свете. Не успели они прочесть молитвы и вознести хвалу Господу, как вдруг толпа местных жителей, пеших и всадников, предводительствуемых губернатором, окружила часовню и захватила всех в плен. С корабля часовню не было видно, так как ее загораживала коса, и Адмирал не знал о случившемся. Но когда пробило одиннадцать, а паломники не возвращались, он начал опасаться, что португальцы их не отпускают, или что лодка, в которой они поплыли, разбилась о рифы, окружавшие остров в полосе прибоя. Поэтому Колумб поднял якорь и двинулся туда, откуда виднелась часовня и примыкающее к ней помещение, где он заметил много вооруженных всадников; спешившись, они сели в лодку и поплыли к каравелле. В душе Адмирала тут же вспыхнули воспоминания о неприязни, которую португальцы питали к нему и его предприятию, и он приказал своим людям взять оружие, спрятаться и приготовиться защищать корабль или даже захватить лодку. Последняя, однако, имела весьма мирный вид, в ней ехал губернатор острова, который приветствовал Колумба в попросил гарантировать ему безопасность, если он взойдет на корабль. Адмирал охотно согласился, но португальцы по-прежнему держались на почтительном расстоянии. Тогда Колумб вспылил и обвинил губернатора в коварстве и в том, что он вредит не только испанским монархам, но и своему собственному повелителю, столь бесчестно попирав законы гостеприимства. Колумб сообщил губернатору, в каком он чине и звании, показал грамоты с кастильской королевской печатью и пригрозил местью своего государя. Кастанеда отвечал презрительно и вызывающе, заявив, что поступает в соответствии с распоряжениями своего короля.
