Уже 1 октября 1445 года 'горе полководец' был отпущен на свободу, чтобы собрать за себя гигантский выкуп. Размер 'окупа' за Василия II по новгородским сведениям составил 200 000 рублей, а об иных договоренностях знал только Бог. Помимо огромного выкупа Василий II, роздал татарским феодалам 'кормления' — право на поборы с населения Руси, что вообще ни в какие ворота не лезло. Фактически 'собиратель земель русских' продал татарам в рабство весь русский народ.

17 ноября 1445 года Василий II вернулся в Москву, где был встречен жителями холодно и отчуждённо-враждебно. Однако 'Великий князь Московский', наплевал на осуждение своих подданных и при поддержке татар начал грабить собственную страну. Такой поступок 'князя предателя' вызвал всеобщее возмущение на Руси, и вскоре разгневанный народ восстал. Народное восстание возглавил Дмитрий Шемяка, который в это время собирал в Рузе войска для похода на Москву.

Уже 13 февраля 1446 года войска Дмитрия Шемяки и его союзников, подойдя 'изгоном' к столице, без боя заняли Москву, где Дмитрий Юрьевич второй раз взошёл на великокняжеский престол и официально был признан 'Великим князем Московским'.

Вступив в столицу, победители арестовали Софью Витовтовну и Марию Ярославну, а также захватили дань, собранную для татар. Отпущенный на свободу Дмитрием Юрьевичем можайский князь Иван Андреевич захватил в Троицком монастыре Василия II, которого спешно привезли в столицу. Предателя посадили в тюрьму в родовом поместье Юрьевичей — 'Шемякине дворе', и в ночь с 13 на 14 февраля по приказу Дмитрия Шемяки ослепили (по этой причине, он позднее получил прозвище 'Тёмный').

Однако вступление на московский престол народного героя Дмитрия Шемяки не устраивало Татар и Литву, а главное против Дмитрия ополчилась церковные иерархи, к которым за помощью в войне против Орды обратился князь. По большому счету власть татар на Руси устраивала церковников, так как согласно ' ханскому ярлыку' церковь не облагалась налогами, а священники считались лицами неприкосновенными. Из этой плеяды выделялся святой Сергий Радонежский, который всю свою жизнь положил на алтарь служения Руси и благословил Дмитрия Донского на Куликовскую битву, но он был исключением из правил.

Попы во все времена славились своим 'благочестием', но за власть и деньги готовы порвать любого. Услышав просьбу о финансовой помощи в войне против Орды, Митрополит Иона сразу потребовал от Дмитрия Шемяки покориться татарам и их ставленнику Василию II Темному.

На послание Дмитрия Юрьевича с просьбой о помощи против 'изневоливших' страну татар, церковные иерархи заявляли: '...татарове во християньстве живут, а то ся чинит все твоего же деля с твоим братом старейшим с великим князем неуправленья, и те слезы християнские вси на тобе же'. Мало того в 1450-1451 гг. 'защитника земли русской' Дмитрия Шемяку отлучают от церкви и составляют по этому случаю 'проклятую грамоту'.

Несмотря на предательство церкви и раздававшиеся с церковных амвонов проклятия в его адрес, простой русский народ всячески поддерживал своего освободителя и до 1453 года Дмитрий Шемяка успешно противостоял объединенной коалиции Василия Темного, татар, Литвы и церковников.

В 1451-1453 годах Господин Великий Новгород признавал Дмитрия Юрьевича великим князем (хотя церковь официально считала великим князем Василия II Темного).

Много новгородских, воинов было в войске Дмитрия Юрьевича, и его сила с каждым днем росла.

Чем дольше шла братоубийственная война, тем прочнее становились моральные и политические позиции Дмитрия Шемяки на Руси, поэтому его было решено устранить любым способом.

С благословения митрополита Ионы в июле 1453 года Василий Тёмный послал дьяка Степана Бородатого 'в Новогород с смертным зелием уморити князя Дмитрея'. Дьяк Степан, передал яд посаднику Исааку Борецкому, который подкупил служившего Дмитрию Юрьевичу повара по прозвищу Поганка, который подал князю Дмитрию отравленную курицу.

Таким подлым способом враги русского народа расправились с народным героем Дмитрием Юрьевичем Шемякой, после гибели которого, на Руси постепенно были ликвидированы последние вольности, и свободные русские люди окончательно превратились в бессловесных крепостных рабов!

Зная об огромной популярности князя Дмитрия в народе, Митрополит Иона запретил поминовение погибшего Дмитрия Юрьевича ('положил на него и по смерти негодование, не велел его поминати').

После подлого убийства Дмитрия Шемяки Василий II ликвидировал почти все мелкие уделы внутри Московского княжества, безжалостно уничтожая всех противников своего правления. Исконные вольности Новгородской земли, Пскова и Вятской земли были серьезно ущемлены, и Русь постепенно стала превращаться в страну бесправных рабов. По протекции Василия II митрополитом был избран продажный татарский прихвостень епископ Иона (1448 год), которого отказался посвящать в митрополиты константинопольский патриарх. Однако 'нет худа без добра', именно назначение предателя русского народа на высший церковный пост стало началом независимости русской православной церкви от константинопольского патриархата

27 марта 1462 года Василий II Темный умер от 'сухотной' болезни (туберкулёза).

Итогом правления Василия II Темного стало разорение Руси и уничтожение исконных свобод русского человека, но официальная церковная пропаганда сделала из предателя и отравителя 'собирателя земель русских', а из народного героя Дмитрия Юрьевича Шемяки 'врага рода людского'.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — -

Конечно, основную массу подробностей правления Василия II Темного я узнал не из разговора с Еремеем, а значительно позже, когда вступил в непримиримую войну за свободу Пскова и Новгорода от порабощения 'Великим князем Московским Иваном III Васильевичем', но первые зерна возмущения деяниями этой подлой семейки запали в мою душу именно тогда.

К вечеру наш обоз без особых проблем добрался до очередного яма, где мы заночевали в тепле и относительном комфорте.

Глава 12.

Степан Бородатый — думный дьяк 'Разбойного избы' Ивана III, начавший свою службу еще у его матери Марьи Ярославны, был простужен, поэтому в 'приказную избу' сегодня не пошел, а отсиживался дома под присмотром жены Марфы Ильиничны. Хотя Степан занимал лишь третий по рангу чин в окружении молодого князя Московского, но влияние на политику княжества оказывал огромное. На этом пожилом коренастом мужчине простоватой внешности держалась служба безопасности московского княжества — 'Разбойная изба', а если говорить современным языком, то боярин являлся министром МВД и начальником ФСБ в одном флаконе. Не было на Руси ни одного важного события, в котором не участвовал бы лично Степан Бородатый или его подчиненные. Еще отец Ивана III — Василий II Темный доверял боярину самые щекотливые и кровавые дела, о которых не следует знать посторонним, а тем более говорить о них вслух. Именно Степан организовал отравление главного врага Василия II — Дмитрия Шемяки, непримиримая война с которым длилась долгие годы. Шемяка был очень опасным и опытным врагом, с которым не могли справиться силой оружия объединенные силы Москвы, Орды и Литвы. Даже отлучение от церкви и проклятие митрополита Ионы не отвратило от князя Дмитрия народную любовь и сторонников. Сам князь Иван Юрьевич Патрикеев — воевода Василия II Темного, поклявшийся на кресте привести Дмитрия Шемяку в Москву в железе, не смог выполнить крестное целование, а Степан Бородатый устранил врага всего лишь с помощью кошеля с золотом и щепотки мышьяка.

Главу 'Разбойной избы' ненавидели и боялись не только враги московского князя, его сторонились даже члены боярской думы, стоящие значительно выше него в придворной иерархии. Не то чтобы боярин был кровавым маньяком, просто так распорядилась судьба, и он с молодых лет занимался тайными делами, а со временем ему понравилось вершить людские судьбы.

— Степан, ты зачем это встал с постели? Лекарь тебе лежать велел и настойку от грудной жабы принимать! — услышал он за спиной голос жены.

— Да я все бока отлежал, что мочи уже нет! Жар у меня прошел, а эти лекаря заморские и здорового насмерть залечат. Прикажи лучше взвару медового принести, да печь протопить погорячее, а то зябко мне что-то.

— Сейчас девкам прикажу, а ты пока шубу накинь или душегрейку надень. Тут к тебе знакомая моя просится, примешь ее или пусть в приказ приходит, когда ты поправишься?

— Кто такая и зачем пришла? — спросил Степан жену усаживаясь в кресло у окна.

— Да ты ее знаешь. Боярыня Пелагея Воротынская в девичестве Ордынцева. Сватьи моей родственница. Ограбили ее, вот она в Москву с ябедой и приехала, а ты заболел, поэтому в приказ и не пошла.

— Эта не та Пелагея Воротынская, про которую 'княжеский боярин' Тимофей Литвин из Рязани писал? Ты вроде сама мне письмо от него читала. Будто на ее усадьбу колпинский боярин Путята с разбойниками напал, а она татей перебила и семью разбойника в полон взяла.

— Она батюшка, она.

— Так зачем же она в Москву приехала? Вот дура баба! Сидела бы дома, а я к ней с оказией уже людей послал. Ануфрий Беспалый должон был в Верею заехать на обратной дороге и забрать в 'Разбойную избу' семейство боярина Путяты. Ладно, пусть заходит, все одно потом придется с ней разбираться.

Марфа Ильинична вышла из горницы и вскоре вернулась в сопровождении боярыни Пелагеи Воротынской. Пелагея с поклоном перекрестилась на красный угол и поздоровалась с хозяином.

— Здрав будь батюшка, прости меня грешную, что побеспокоила, когда ты в болезни, но дело мое не терпит отлагательства.

— Да что уж там. Раз уж пришла, так садись за стол — 'в ногах правды нет'. Рассказывай, какая у тебя беда случилась, что ты, не дождавшись моих служивых людей, сама в Москву приехала.

— Ограбили меня батюшка, да едва не убили!

— Так я про это уже знаю из письма от 'княжеского боярина'. Ты вроде сама побила супостата боярина Путяту Лопахина и его людей, или я что-то запамятовал?

— Побила батюшка, как есть, всю дружину его побила! Только потом воевода мой Алексашка Томилин, меня ограбил и сбежал со всей казною!

— Как всю дружину? Ты же на княжеский строевой смотр всего полтора десятка холопов не обученных привела, а у Лопахина три десятка оружных воинов по реестру, — удивился боярин.

— Не тридцать, а пятьдесят два воина у Путяты было, когда он на мою усадьбу напал! Вот все они прямо под окнами моего терема зараз и полегли! — похвалилась Пелагея.

— Чудеса? И кто этот Илья Муромец, что такую дружину побил? Сколько тогда у тебя воев то в дружине?

— Два десятка осталось. Шестерых с собой Алексашка, тать окаянный увел! Вот он меня потом и ограбил, хоть по миру иди!

Ответ Пелагеи озадачил и одновременно заинтересовал главу 'Разбойной избы'. Боярин не был кабинетным начальником и не раз лично участвовал в сражениях, поэтому прекрасно знал, что перебить малыми силами закованную в броню опытную дружину ох как не просто.

— Пелагея, что-то ты крутишь. Быть того не может, чтобы три десятка необученных холопов полсотни опытных бойцов могли порубить. Я Путяту в деле видел, он может и разбойник, но вои у него как на подбор, не ровня твоим охламонам.

— Так моя дружина с лопахинской и не рубилась, они разбойников из пищалей постреляли.

— Не смеши меня баба! Пищаль баловство для ополчения городского, от которого шуму много, а толку мало. Пищаль полдня заряжать нужно, да и с полсотни шагов из нее в корову не попадешь. Шла бы ты Пелагея в 'Разбойную избу', там оставь свою ябеду стряпчему, а мне недосуг околесицу всякую выслушивать, болею я! — возмутился Степан, поняв, что стал жертвой досужих вымыслов глупой бабы.

— Прости батюшка меня бабу глупую, что обсказать тебе толком не могу, как дело было! Только пищали у моей дружины не простые, а скорострельные. Из этих пищалей можно до шести раз подряд выстрелить!

— Неси! — недоверчиво прищурившись, приказал Пелагее боярин.

— Что неси? — не поняла Пелагея.

— Пищаль скорострельную неси! — повысил голос Степан.

Пелагея как ошпаренная выскочила из горницы и через минуту вернулась назад в сопровождении хромого пожилого воина в тегиляе, который нес в руках странное оружие, абсолютно не похожее на привычную пищаль.

— Вот она батюшка боярин пищаль эта скорострельная. Митрофан обскажи все боярину, а то я в воинских делах не смыслю ничего.

Степан Бородатый внимательно посмотрел в лицо дружинника Пелагеи и неожиданно узнал старого знакомого, с которым полтора десятка лет назад лежал раненый в лекарском шатре после боя с татарами под Рязанью.

— Митрофан, ты в сорок седьмом годе под Рязанью с татарами бился?

— Бился батюшка боярин и ранен был стрелой в ногу, после чего прозвание Хромой и получил. Мы тогда вместе с тобой в лекарском шатре лежали.

— Помню! Эх, веселое было дело! Только божьим промыслом мы тогда отбились, — вспомнил боевое прошлое боярин.

— Да, нахлебались мы кровушки в той сече, как побили ворога даже и не знаю. Татар на треть больше было.

— Ну, тебе не привыкать, со многими ворогами биться! Тут боярыня Пелагея рассказывала, как ты полсотни дружинников Путяты Лопахина из пищалей пострелял, — усмехнулся боярин.

— Стар я уже для таких дел, а пострелял татей не я, а воевода боярский Алексашка. Только разговор об этом секретный, не для чужих ушей.

— Марфа, вы с Пелагеей идите на женскую половину, там о своем, о бабьем поговорите. Нам с Митрофаном о делах воинских потолковать нужно сглазу на глаз, — приказал боярин жене.

Пелагея зло зыркнула на Митрофана исподлобья, но послушно вышла из горницы следом за женой хозяина. Когда за женщинами закрылась дверь, боярин приказал Митрофану:

— Рассказывай, что за дела чудные у вас в Верее творятся, только не ври. Если почувствую что в твоих словах лжа, то сам знаешь, на дыбе и немые разговаривают.

— А я ничего скрывать и не собираюсь. Алексашка мне ни кум, ни сват и даже не сродственник. У меня своя семья, которая заботы и бережения требует. Что рассказывать боярин?

— Все! — ответил Степан.

— Значит, в начале прошлого лета заявился в Верею пришлый плотник, который назвался Алексашкой Томилиным. Остановился он в избе вдовы Прасковеи Копытиной и подрядился колеса тележные делать, как ее муж покойный. Мастером Алексашка оказался рукастым и быстро колесное дело поднял, только не простой он человек, ох не простой.

— Что значит не простой? Поясни!

— Странный какой-то. Выговор у него не нашенский, да и в простых вещах путается, словно дите малое.

— Может подсыл от немцев (иностранцев) какой или беглый?

— Да нет, не подсыл, но муж рода не простого. На беглого тоже непохож. Глаз не прячет, знает много вещей книжных, да и держит себя свободно, словно князь.

— А что о себе сказывает?

— Сказался мне сыном псковского боярина Данилы Савватеевича Томилина, который в варяжском плену с семьей сгинул.