Две не самые страхолюдные девицы щедро окатили мою персону из амфоры маслом, оливковым, судя по всему. После чего, ухватив скребки деревянные, начали на меня разлитое с меня же счищать. Мою персону вращая и перекашивая всячески.
И ведь ни в одной книге сие не упоминалось, да и женщина злонравная, Красава Путятишна, вместо задом вращения танцевального, с другого края Земли, к бесу мне не потребного, могла бы и просветить, злопыхал я, подвергаемый столь экзотической помывке.
Впрочем, промасленного меня девицы вскоре отскребли, извлекли кувшин поменьше, с маслами ароматными, да и уложив, провели массаж лёгкий. И напялили простынь тогистую, сандалеты насандалив.
Вот ведь, бесы не славянские, мысленно заключил я, направляясь вместе с Добродумом, снаряжённым столь же аутентично, в раздевальню. Где под ехидным взором последнего, прихватил саквояж, упихал туда барахло своё поаккуратнее и вид принял, подобающий секретарю. Что, учитывая гадскую тогу и сандалеты, смотрелось изрядно комично, в сочетании с саквояжем, оценил я сюрреализм вида своего в зеркале здоровом.
— Одежда — дар хозяина, — вполголоса бросил леший, на что я кивнул.
Простынь в бане пригодится, да и сандалеты не лишними будут, до неё в инсуле добираться. А то хожу в лаптях, как лапотник какой, отметил я.
Да и увлеклись мы всё тем же эпитропом в экседру, как местные гостиную обзывали. Был это зал размеров огромадных, открытый, но разделённый на зоны. Лешего повлекли к возвышению у дальней от входа стены, где вокруг стола валялся хозяин и ещё какие-то типы, до бесед допущенные. А меня служка рангом поменьше отвел к “второму ярусу” с полукруглым низким столом. Соседи в нем были, но, учитывая все признаки, тоже какие-то подручные “больших начальников”. Да и далеко, к счастью, потому как трепаться с ними у меня желания не было.
А сами столы были снабжены кучей закусок, в основном овощного толка, как в сыром, так и приготовленном виде. Впрочем, встречались тарели со всякими морскими гадами, а главное, была тьма различных яиц. Птичьих, рептильих, даже икра какая-то виднелась. “Ab ovo”, мысленно хмыкнул я, наливая себе винища, щедро разбавляя его водой и подслащивая мёдом.
Притом, пир скуку, очевидно, не предполагал: пока начальство трепалось о судьбах мира, слух окружающих услаждали (хотя, тут дело вкуса, сопелки не было, значит халтурщики!) музыканты. Впрочем, с полчасика прослушав сие заунывье, насмотревшись на рожи окружающих до отвращения, я подметил, что коллеги-подручные, помимо пары групп, либо дрыхнут бессовестно, либо книжки читают, не вызывая в свой адрес тычков перстов и воплей о поругании каком.
Ну и нафиг ваш пир, логично решил я, захрустел лангустиной, да и уткнулся носом в учебник, недавно приобретённый.
Так прошло часов пять. Не сказать, чтобы всё время жрали: трепались окружающие, да и дрыхли. Начальство, временами, покидало экседру разносоставными группами. Ну и я пару раз уборную посетил, при помощи служки, который с коллегами имитировал бурную деятельность вокруг пирующих в самом прямом смысле слова.
Музыканты менялись на каких-то гимнастов, жрунов огня (одарённых, жулики, констатировал наблюдательный я) и прочих развлекальщиков. Даже шуты, скоморохи или как их там по-местному было. Смешно было так, что я чуть чело дланью не расшиб, остроумствования их слушая и на падения любуясь.
А к трём пополудни увертюра заканчивалась, и начиналась сама трапеза. Засновали служки, бурно деятельные, на сей раз, уже без имитации. Притащили, для начала, “жидкое” как первую перемену, супы и бульоны всяческие и каши даже, отметил я, скромно хлебая перепелиный супчик с сырком.
Ну и развлечения сменили направление, а именно, пред хозяйским возвышением нарисовались артисты, с пафосом и преувеличенными эмоциями отыгрывающие некую пьесу.
Не люблю театр, констатировал я еще дома понятую истину: слишком они наигранные, фальшивые. Вот опера из Мира Олега, это да. Там пафоса столько, что он меняет качество, переставая резать глаза и уши. Но, увы, Мир Полисов оперы не знал, как и балета.
Ну и перемены блюд шли, а где-то через час от начала в пьесе начали появлятся, пардон, постельные сцены. Кто-то там с матушкой, кто-то там с богом, в детали я не вникал. Но актёры стали натурально, пардон, сношаться. Не строя на этом ход пьески, да и вроде сюжетно оправдано, но “артистично”, в лучших традициях порнофильмов.
Бедолаги, искренне посочувствовал я совокупляющимся в таких позах, что кроме жалости, у людей понимающих, они ничего и не вызывали.
Впрочем, окружающие такового не находили, да и акцент внимания смещался с пожрать на актёров. До поведения посетителей стрип-клубов Мира Олега зрители не дотягивали, но явно оживились, на мучения актёров посматривая. Садисты, заключил я, да и понял “причину” своего посещения лупанария. Как и причину покидания пира.
Хотя, признаться, публичный коитус меня скорее отталкивал. Интимное дело интимным не просто так зовётся, а всякие отклонения — отклонения и есть.
Впрочем, часов в пять это не помешало мне служку известить, что сей вертеп я покидаю. Добродум, углядев мой подъем, с саквояжем, важно кивнул, якобы дозволение давая. Да и несколько из коллег-помощников уже покинули пиршество.
Сопроводить меня соизволил всё же управляющий, на моё “дела”, понимающе кивнувший, да и оповестивший, что пир продлится и завтра, так что могу я к нему присоединиться после.
— Не думаю, служба, — ответствовал я. — Дождусь патрона, делами занятый.
— Похвальное рвение, если господин соизволит прислушаться к моему мнению, — выдал дядька уже в саду.
Господин не соизволил, но и озвучивать это несоизволение я не стал, просто кивнув. За что был снабжён информацией, где обретаются в округе наёмные колесницы, что было рукой подать. Недаром, как я уже отмечал, особняк был на границе Акрополя.
Загрузившись в колесницу и озвучив целью своей поездки лупанарий Сикста Птоломея, я был ошарашен прорывом труб красноречия возницы.
— Господин, зачем вам этот презренный клоповник? Меркурием-покровителем клянусь, там клопы, натуральные! — затараторил водила и развёл лапы столь широкó, что, по совести, выходили там клопы заместо персонала, каковой при таких насельцах был и не нужен. — У домины Люции Терриллы прекрасное заведение, чистое, опрятное, с замечательными…
— Любезный, мне желается в лупанарий Сикста Птолемея, — прервал я назойливое тарахтение ровным тоном.
Водила надулся, примолк, трогая свой самокат. Впрочем, надолго тишину я себе не обеспечил. Через минуту водила встряхнулся, и всё так же частя, выдал.
— Господин, а вы слышали про новое постановление Публия Гая? Куда катится Рим! С таковыми поборами мы все пойдём по миру, точно вам говорю, — дал свою экспертную оценку водила. — А вот я, на его месте…
— Я не римлянин, — ровно отрезал я, перебив говоруна.
— Я тоже, — отмахнулся надоеда от моих слов. — Но обитаем-то мы в Вечном Городе, я вот, к слову, из Августа Тиранорума. Так вот, я говорю…
— Я не из полисов полуострова, — всё так же ровно поведал я. — И не интересуюсь политикой римской и италийской. Помолчите, любезный, и везите.
Водила надулся просто фантастически, взоры на меня бросал возмущённые и презрительные, но до искомого лупанария всё же довёз. Приняв молчаливо плату, он стартовал с места, не понижая голос, почти проорав “понаехало тут варваров всяческих!”
И вправду, всю Италию заполонили, ироды. Вот как хорошо было при благословенном Царстве Этрусском, мысленно хмыкнул я, направляясь к отмеченному поверх врат барельефом волчицы вратами лупанария.
Проникнув в гнездо разврата, я обнаружил приглушённый свет, низкую, но удобную, не только лежачую мебель, укрытую залежами пушистых шкур. А за полукруглой стойкой пребывал смазливый вьюнош, годов двадцати с чем-то.
— Лупанарий Сикста Птолемея счастлив приветствовать благословенного гостя, — расплылся вьюнош в слащавой улыбке. — Вы желаете что-то конкретное, либо мне вас проконсультировать? Или позвать люпи?
— Мне советовали, заслуживающие доверия люди, — начал я, не в первый раз внутренне ухмыльнувшийся прозвищу римских продажных девок: “волчицы”. — В вашем заведении воспользоваться услугами Мани Сигийского.
— У господина очень мудрый подход и заслуживающие уважения знакомые, — расплылся в лыбе вьюнош. — Если ожидание в пару мгновений не затруднит уважаемого гостя, всё внимание названной особы, не обделённой многочисленными талантами, будет полностью обращено на него.
— Не затруднит, — не стал я расстраивать бордельмейстера, лено, сутенёра или как там этого типа.
Через пару минут и вправду явил…сь, нечто неопределённого пола, с каштановыми вьющимися волосами. В бесформенной тунике, скрывающей возможные признаки. С широкой улыбкой, оно подхватило меня под руку, да и повлекло в недра лупанария, оказавшегося скорее садом, с множеством крошечных домиков, очевидно “нумеров”.
Заведённый в один из них, я коротко бросил:
— Меня послал леший.
— Сочувствую, — на ломаном славском ответило оно, подобравшись. — Проходи, раздевайся, — выдало оно.
Что я, хмыкнув, сотворил, благо, под простынёй ничего и не было. Параллельно начав извлекать припрятанный костюм.
— Своё? — констатировало оно.
— Предпочитаю своё, а вот куртка или пиджак не помешал бы, — ответствовал я.
— Решим, — ответствовало оно, после чего выдало. — Раз одеваешься, трахаться ты не намерен.
Что хоть позволило определить пол собеседницы: всё же она, потому как для соития, да даже для органа причинного для соития с мужчиной или с женщиной, было своё название в таковых случаях.
— Время, — кратко ответил я.
— На сколько личину надо, и будешь ли возвращаться? — последовал вопрос.
— Эта ночь, возвращаться не планирую, — ответил я.
— С тебя десяток сестерциев. Могу ублажить, много времени не займёт, — охерительно завлекательно выдала эта девица, на что я выложив на столик потребное, башкой помотал. — Дело твоё, — ни разу не расстроилась она. — Наверх, следуй за мной, — оповестила она, направляясь к узкой лестнице, как оказалось, на чердак-мансарду.
Всё помещение которого занимала этакая гримёрная, с кучей всяких мне неведомых агрегатов. Усадив меня в кресло, дамочка поменяла мне цвет лица, волос, добавила мимических морщин. В общем, на себя я если и смахивал, то отдалённо, ныне напоминая скорее пресыщенного морфиниста.
— Не мочи до поры, пока нужда в личине отпадёт, — бросила дамочка, любуясь плодом рук своих. — Тебе недолго, голова потеть не будет, как и лицо. А краска смоется, рекомендую воспользоваться общественным фонтаном или уборной, довольно пару раз ополоснуть и потереть. — Примерь, — бросила она ещё слово, вместе с извлечённым из каких-то недр лёгким потёртым пиджаком.
— Как-то, не так, — с сомнением уставился я на отражение.
— Как надо, — отрезала она. — Денежный тип, с затруднением временным. Да и люди скорее на диссонанс внимание обратят и запомнят.
— Погоди, — вспомнил я, скинул пиджак, да и извлёк из саквояжа панцирь, цербик и пару обойм.
— Душегуб? — проявила девица неуместное любопытство.
— Спаситель душ, — не без ехидства ответил я, облачаясь.
— Удачного спасения, — ехидно сказала девица, на что я серьёзно кивнул. — Следуй за мной, — продолжила она, спускаясь на первый этаж, а потом в подвал. — Помогай, — бросила она, уперевшись в некий, как оказалось, довольно лёгкий, короб.
Отодвинутый, тот обнажил довольно просторный проход со ступенями.
— Идешь до первого поворота направо, — озвучила девица. — Можешь пройти дальше, но не советую, подземелья Рима обширные, — дополнила она. — Выйдешь в общественной уборной, выход перекрыт тряпицей. Убедись, что никого не будет. Ко мне пройти обратно ты не сможешь, попробуешь — тебя ждёт обвал. Только через лупанарий.
На что я молча кивнул, начав спуск. Пыль была, но не сказать, что много. Поворот и вправду привёл меня к пролому, прикрытому тряпицей. Звуков и эфирного шевеления вблизи за ней не наблюдалось, так что я, отогнув оную, в уборную и проник. Аварий не учинилось, так что покинув уборную, убедился, заглянув за дом, что нахожусь на соседней улице с лупанарием. После чего побрёл на поиски наёмного мобиля. Всё же, бить ноги желания не было.
Был ли погонщик мобиля, мной пойманный, столь же разговорчивым, как первый из встреченный в Риме, я не знаю. Просто назвав адрес, я прикрыл глаза и притворился спящим, что с моей болезненной личиной было вполне оправдано. Так что всё общение с возницей ограничилось его понимающим хмыком.
Выйдя же по первому адресу, я оказался около довольно пристойной инсулы. Припомнив детали, поднялся на второй этаж и постучал в обозначенную запомненной цифрой дверь. Открыл мне довольно дородный, с разрастающейся лысиной, мужчина, вопросительно уставившийся на меня.
— Квинтий Ротонда? — тихо вопросил я, а после кивка, продолжил. — Меня послал леший.
— Проходите, — забегал глазами тип, пустив испарину, чем меня изрядно напряг.
Впрочем, в квартире он был один, но соседние… В общем, зайти-то я зашёл, но довольно напряжённый и готовый как “выйти в окно”, так и ещё что учинить, для своего блага.
Однако дядька, как видно, просто нервничал, потому как через минуту притаранил небольшой тубус из недр квартиры, передал мне и с облегчением захлопнул за мной дверь.
Вот и хорошо, с облегчением поставил я мысленную галку над первым корреспондентом. И начал действовать по прежней схеме: инсула и лавка, добирался на таксо. Но вот с последним местом были не то, чтобы проблемы, а скорее опасения.
Дело в том, что последний тип обитал в трущобах. Точнее, в местах, которые, будучи частью Рима, в путеводителе указывались как “опасные для здоровья, жизни, чести и благосостояния” и к посещению не рекомендовались. Ну да делать нечего, заключил я, отловил мобиль и подъехал к ближайшему к потребному мне месту трактиру, отмеченному в путеводителе.
После чего, обозревая округу, двинул по широкой улице, в обрамлении пустующих домов. Реально пустующих, эфирное зрение подтверждало. И через четверть часа добрался до искомого мне места, а именно — до кладбища, смотрителем которого и значился мой корреспондент.
И напрягся, впрочем, опять же, делать было нечего. Дело в том, что у сторожки, очевидно, места моего назначения, стоял тип с видом типичного жулика. А от домов с двух сторон приближались две, заметные в эфирном зрении фигуры, перекрывающие пути отступления.
