Добрый король Джон?

Где-то в середине июля Луи вернулся в Лондон, где узнал, что в его отсутствие французы из Артуа, которые решили вернуться домой, были вынуждены пробиваться на корабли силой, а бароны жгли юг Англии с тем же усердием, как прежде король Джон жег их север. Но если король хотя бы мог себя оправдать карательной экспедицией, то бароны просто откровенно грабили. Теперь за все отвечали бы французы, теперь было можно. Луи решил направить боевой дух баронов в нужную сторону, и отправил их на север истреблять замки, которые были верны Джону. Жильбер де Гант и Роберт де Ропсли обломали зубы об оборону Линкольна, где этой обороной командовала женщина-шериф, Николь де ла Хэй. Александр Шотландский снова перешел границу и осадил Карлайл, и тоже безуспешно. Излишне говорить, что окрестности осаждаемых замков были подчистую разграблены и сожжены

.

Тем не менее, Джон вовсе не остался без поддержки. Помимо Линкольна, который защищала Николь де ла Хэй, ему остался верен Виндзор, Дувр, Дарем и королевские замки Вильтшира и Дорсета. Неожиданно с Джоном нашел общий язык его старый личный враг, Реджинальд де Броз. Были у короля друзья и на континенте: Байонна выразила желание послать войска ему на помощь. Интересно, что Джон вполне ожидал того, что Луи будет искать решающей битвы, но так и не дождался. Впрочем, король по-прежнему передвигался так быстро, что даже если бы Луи и горел желанием с ним сразиться, Джона надо было еще для этого застать. Например, 2 августа он днем еще вел переговоры с главами кланов Уэльса, а ночью был уже снова в Англии, в Кингсмиде. Похоже, что король и принц искали друг друга, но достаточно безуспешно: пока Джон ждал Луи на западе, тот сидел уже четвертую неделю под Дувром, полагая, что Джон находится именно там.

Говорят, что Филипп довольно резко указал своему сыну, что тот сделал великую глупость, попытавшись завоевать страну, чьи ворота оставались в руках врагов и открытыми для помощи врагам. Филипп осадил Дувр и, заодно уж, Виндзор, но лучше бы он этого не делал. Оба замка связали его силы, оказавшись неприступными. Французы же, с приближением осени, стали возвращаться домой, на континент. Правда, Александр Шотландский двинулся, наконец, на соединение с принцем Луи, оставив за спиной не покорившийся замок Карлайла. Александр, впрочем, не спешил. По пути он попытался захватить Барнард Кастл, но без всякого успеха. Более того, в процессе погиб один из зачинщиков баронской войны, Юстас де Весчи.

Александр и Луи встретились только на второй неделе сентября, в Кентербери, откуда поторопились к Дувру, где шотландец и принес французу оммаж по поводу земель, которые были у Александра от английской короны.

Тем временем Джон получил, наконец, свежие донесения о том, где находятся его враги, и кинулся в восточные графства, собираясь перехватить "лисенка", когда тот будет возвращаться домой, и примерно его наказать. По пути он сильно потрепал силы Луи, осаждавшие Виндзор, но не остановился, рассудив, что де Бург справится и без него. Впрочем, Джон так и так освободил Виндзор от осады, задержавшись в Беркшире и ударив по направлению Эльсбери и Бедфорд. Войска Луи просто побоялись оказаться между молотом и наковальней. Некоторые горячие головы кинулись преследовать Джона, но это оказалось им не под силу. Тот был куда как лучшим стратегом, плюс гением молниеносных рейдов. В отместку, французы снова сожгли Кембридж, и убрались в Лондон.

О том, что было после того, как Джон покинул Рокингем и стал продвигаться на запад, сохранились записи только одного-единственного человека — монаха Мэтью Парижского, который в 1216 году был еще подростком, и мог быть или не быть свидетелем событий. Во всяком случае, из Сент-Олбанса он до 1248 года не выезжал, и свою книгу "Chronica majora" он начал писать только в 1240 году. Предположительно, по наметкам своего учителя Роджера Вендоверского и рассказам мирян-аристократов. Но, как бы это ни было, "Chronica majora" не является в какой-либо мере авторитетным источником.

Разумеется, монах Мэтью Парижский намалевал образ короля-тирана, жгущего монастырские поля. Может, и жег, конечно, хотя Джон обычно приберегал подобные меры только для наказания своих врагов. А вот репутация у него была действительно грозная, и, когда он направился к Линкольну, осаждавшие замок бежали в ужасе. К своей досаде, Джон у Линкольна обнаружил, что Александр Шотландский его опередил, проехав мимо пару дней назад. Лисенок ускользнул в свою нору.

Джон, по какой-то причине, был более занят тем, что гонялся за королем Шотландии, чем тем, чтобы изгнать из своего королевства возможного узурпатора. Очень похоже на то, что Джон не считал Луи для себя серьезной угрозой. Вот и сейчас он, преследуя Александра, решительно отправился 9 октября в Линн, где горожане встретили его с распростертыми объятиями и снабдили изрядной суммой денег. Кейт Норгейт подчеркивает, что "люди этого класса" (горожане) были главной поддержкой короля Джона по всему королевству, но не могу сказать, чем она для себя такое убеждение обосновала, кроме рукописи Роджера Вендоверского.

Тем временем, звезда Луи действительно шла к закату сама по себе. Два месяца сидел он под стенами Дувра, чертыхаясь и угрожая перевешать весь гарнизон крепости, когда ее возьмет, но никакого успеха в этом деле не добился. В Сассексе, молодой авантюрист по имени Уильям из Кесингема, все лето 1216 года вел полномасштабную партизанскую войну против французов. Горожане Гастингса, Сандвича, Дувра, Хита, Ромни, Винчелси, Портсмута, Рая, Певенси, Шортхема заверяли Джона в том, что считают его единственным своим королям, зотя их мэры и были вынуждены принести оммаж Луи в целях безопасности. А некоторые города, как Сифорд, и вообще пошли изначально наперекор своим баронам, заявив напрямую о своей преданности Джону.

Отвернулись от Луи и некоторые бароны — графы Албемарль и Салсбери попросили у Джона прощения и предложили ему снова свою службу. Разумеется, Джон из простил, хотя бы формально. Единственным светлым моментом той осени стало для Луи известие от коменданта блокированной на тот момент крепости Дувра. Хью де Бург потребовал разрешения обратиться к своему королю за подмогой или, если помощь не придет до 14 октября, сдать замок Луи. Он не мог губить людей, а в блокированном замке начался голод. К облегчению обеих сторон, блокада и осада были сняты, и к Джону отправился из Дувра гонец.

Увы, короля гонец нашел, но тот уже никому не мог помочь. Говорят, он заболел вечером 9 октября, после пира, который устроили ему горожане Линна. Тем не менее, уже на следующее утро он жалует Маргарет де Лэси земли и лес для того, чтобы она построила часовню в память о своей матери, отце и старшем брате — так Джон постарался закончить болезненную историю с Уильямом де Брозом, который когда-то был его другом, а потом стал врагом. После этого, он отправился вперед, в Висбич, и оттуда в устье Велланда, по-прежнему с огромной скоростью. И там часть армии с обозом попали в зыбучие пески.

С досады, Джон хорошенько напился в ближайщем аббатстве, где как раз был свежий сидр, и это никак не улучшило его состояния. Похоже на то, что в причине болезни Джона никто не сомневается — дизентерия. Хотя вполне может быть, что его и траванул кто-то из святой братии. Уж очень кстати для врагов короля случилась его смерть. Он еще успел принять гонцов из Дувра, и даже проскакать на коне миль пять, ведя подкрепление Хью де Бургу, затем был вынужден сесть в повозку, но там его трясло еще хуже, и он снова пересел на коня. Он добрался до Ньюарка.

Умирал король в апартаментах епископа Линкольнского замка. Он успел назначить своим преемником старшего сына, Генри, простить всех своих врагов, принять клятву друзей служить его сыну верно. Письмо папе, в котором он назначал его защитником своего наследника, Джон отправил еще 15 октября. Король назначил опекуна своему второму сыну, Ричарду. И, наконец, послал гонцов к Уильяму Маршаллу, чтобы тот немедленно взял под крыло Генри. В конце концов, Маршалл, несмотря на свои слабости, был наиболее влиятельным и честным человеком, на которого можно было возложить задачу сохранения династии.

Говорят, что в момент смерти Джона на Ньюарк обрушился ураган, который обратил в бегство и горожан, и почти всех приближенных Джона. Не всех, как оказалось. Аббат Крокстона забальзамировал тело, а отряд наемников, которым уже некому было платить, сопровождали в полном вооружении тело короля до самого Ворчестера, где тот хотел быть похоронен. Похоронный обряд совершил Сильвестр, епископ Ворчестерский, и прямо с похорон все отправились на коронацию сына Джона. Папский легат, один из исполнителей завещания Джона, немедленно взял малолетнего короля под защиту Святейшего Престола.

Война закончилась. Теперь никто, ни Луи, ни мятежные бароны, не могли утверждать, что сражаются против тирана. А что касается Джона, то он еще раз бросил вызов судьбе, не дав исполниться пророчеству, которое то ли существовало, то ли было придумано Мэтью Парижским: "Henry, the fairest, shall die at Martel; Richard, the Poitevin, shall die in the Limousin; John shall die, a landless king, in a litter".

Он не умер в повозке. Он умер, как король.

Джон и Изабель

Если о Джоне известно много чего, и практически все известное является неправдой, то о его супруге, Изабелле Ангулемской, известно всего ничего помимо имени, происхождения, и того, за кого она вышла после смерти Джона. Да и последний факт был известен в Англии только потому, что король Генри III своих сводных очень любил и всячески отличал их при английском дворе, вызывая ярость английских баронов. А еще в истории осталась острота Мэтью Парижского. Хорошенько оболгав короля Джона, он назвал его жену "скорее Иезавель, нежели Изабель".

Историк Николас Винсент обращает внимание на то, что супружеские отношения в семье Джона были своеобразными. Во-первых, мужчины этой семейки вообще паршиво вписывались в женатое состояние. Генри II чаще был со своей Алиенорой в разладе чем в ладе. Джеффри нечасто видел Констанс, брак с которой был для него чисто династическим. Ричард и вовсе предпочел игнорировать факт, что он женат. Во-вторых, и Алиенора, и Констанс, и Беренгария были женщинами, с которыми было трудно, но не было скучно. Логично предположить, что и брак Джона должен был сложиться по тому же образцу.

На первый взгляд, брак этот был чисто политическим. Изабель была наследницей графа Ангулемского, и ее прочил себе в жены Хью де Лузиньян, который, при помощи этого брака, объединил бы Ангулем, Лузиньян и Ла Марш, непоправимо изменив баланс сил в Пуату. Потому что империя Ангевинов во Франции никогда не была "сплошной", как это может выглядеть на картах. На многих территориях в руках Ангевинов мог быть всего лишь замок с гарнизоном, окруженный территорией, подчинявшейся какому-нибудь местному феодалу. На 1199 год, граф Ангулемский явно тяготел к французскому королю.

Женившись на Изабель, Джон обеспечивал себе те же бенефиции, как и его отец обеспечил их женитьбой на Алиеноре Аквитанской. Но, поскольку времена изменились, и Лузиньяны сильно поднялись по европейской иерархической лестнице, из плана ничего не вышло. Лузиньяны взбунтовались, и Филипп Французский немедленно вмешался в игру.

Правда, в 1946 году историком Ричардсоном была высказана теория, согласно которой Лузиньяны действовали в сговоре с Джоном, а не против него. Что Лузиньян уступил Джону свою малолетнюю невесту в обмен на признание его титула графа Ла Марша, а потом рассорился с Джоном из-за того, что тот стал всячески притеснять в Нормандии его родича Ральфа де Лузиньяна.

Но другие историки ссылаются на то, что до 1200-го года, когда Джон лично начал политические переговоры с графом Ангулемским, ничто не указывало на то, что он собирался жениться на Изабель. Он собирался жениться вообще, аннулировав свой первый брак, который иначе, чем фарсом, и не назовешь. А невесту он себе присмотрел в Португалии, планируя просто скучный династический союз. Пока (предположительно) не встретил Изабель во время переговоров. И то ли смертельно в нее влюбился, то ли сообразил, что вот он — шанс воспрепятствовать усилению Лузиньянов.

Впрочем, почти все сходятся на том, что брак Джона был катастрофической ошибкой, которая стоила ему Нормандии. Очень прямолинейное, обоснованное хронологией объяснение, которое не объясняет, на самом деле, ничего. Николас Винсент предлагает, например, задуматься над тем, почему Лузиньян ТАК бесновался?

Если верить хронисту Роджеру Ховденскому, Изабелла и Хью официально обменялись клятвами в форме verba de presenti, но брак не был завершен физической близостью супругов, потому что Изабелла была моложе возраста, в котором супругам эта близость была разрешена. То есть, получается, что Изабелла была законно замужем, когда ее встретил Джон. В таком случае, успела ли она развестись до того, как английский король увез свой трофей? Вряд ли, если поверить в поразившую Джона на ровном месте идею жениться именно на этом подростке — ведь если Изабель была слишком молода для завершения брака с Хью де Лузиньяном, она была слишком молода и для вступления в полноценный брак с Джоном.

В этой версии, под ногами сразу оказывается зыбкая почва средневекового канонического закона о браках и реальной, практической жизни. Потому что закон можно прочесть: обручение считалось действительным, если невесте было полных 12 лет, а жениху — полных 14. Но вот с практикой дело обстояло неведомо как. Известен, собственно, только один скандал на эту тему, когда 15-летняя дочь короля Генри III потребовала полной процедуры завершения своего брака с Александром III Шотландским, которому было 14. Если жизнь и канонический закон о браках шли рука об руку, скандала не должно было быть, но он был.

В любом случае, по противоречащим друг другу сведениям и интерпретациям, когда Изабель прибыла с Джоном в Англию осенью 1200-го года, ей было то ли 12, то ли 15 лет, и она была то ли официально разведена с Лузиньяном, то ли нет. Не говоря уже о том, что она то ли вообще была замужем за Лузиньяном, то ли нет. Ах да, и на союз Джона с Изабель то ли было получено неформальное благословение Филиппа Французского (как утверждает Роджер Ховденский), то ли нет.

Разумеется, возраст Изабель неоднократно пытались вычислить по косвенным событиям — ведь тем, кто малевал протрет Джона черными красками, очень хотелось бы добавить к списку злодейств и педофилию. Но и здесь события не дают четкого ответа. Известно только, что родители Изабель не могли быть женаты ранее 1184 года, и что впервые в известных нам хрониках об их браке упоминается в 1191 году, в связи с описанием какого-то более важного события. То есть, они могли пожениться и произвести на свет Изабель в любой момент семилетнего периода.

Другой момент — появление на свет первого ребенка Изабель. Генри родился в октябре 1207 года, через 7 лет после того, как Джон и Изабель поженились. После этого дети у супругов появлялись регулярно: Ричард в январе 1209, Джоан в июле 1210, Изабель — в 1214 году, Элеанор — в 1215. Означает ли это, что Изабель действительно прибыла в Англию малолеткой? Нет, потому что, в таком случае, ее брак с Джоном, заключенный осенью 1200 года, не был бы действительным. А его действительность заверили шесть епископов. Ей не могло быть меньше 12 лет в 1200-м году. И супружеских отношений у пары явно не было, пока девушка до этих отношений не подросла. Так что ярость Лузиньяна в адрес Джона не была яростью высокоморального рыцаря против подлого педофила.