Неблагодать

Его выведут во двор и расстреляют в снегу, как собаку.

В груди открылась ледяная яма. Повернусь к нему спиной, и я мертвец — ...

Он ухватился за свой последний шанс.

— -

Кэнан упал на пол, откатился в поисках укрытия, но Траун не выстрелил — не сразу. Кэнан тоже выхватил бластер; Траун отступил назад и вовремя скатился на пол, избежав алого разряда плазмы. Выстрел прошёл у него над головой и с оглушительным треском ударил в кухонный шкаф.

Гера стояла у стойки и смотрела. Её муж, отец её ребенка, укрылся за кухонным островком. За долю секунды Гера вобрала в себя выражение его лица — взгляд острый, губы сжаты. Перед ним — негде спрятаться — был незваный гость. Террорист-мятежник.

Кэнан.

Гера моргнула. Всё внезапно прояснилось: бластеры наготове, Траун целится твёрдо, палец на спуске — и Кэнан, такой потрёпанный с тех пор, как они виделись в последний раз — скособоченный — зубы оскалены, отчаяние на лице.

Кэнан выстрелил, и Траун уклонился.

Третий выстрел прошёл мимо, разбил окно за плечом Трауна, забрызгал его волосы стеклянной крошкой. Его это ничуть не беспокоило; прищурившись, он снова поднял бластер, прицелился. Первый его и единственный выстрел ударил бы Кэнана точно в грудь, если бы Гера не сорвалась с места.

Она прыгнула прямо на линию огня.

— -

Каждый выстрел из бластера на мгновение слепит стрелка. Опытные солдаты знают, как использовать этот миг, анализируют движения противника за секунды до выстрела, чтобы предугадать движения после.

Кэнан собирался уклониться влево. Траун знал это; он нажал на спуск и автоматически сдвинул руки по намеченному пути джедая. Остаточная вспышка исчезла, Траун сморгнул красный след разряда в глазах и увидел, что Кэнан не двинулся с места.

Он стоял на коленях, уронив бластер на пол, и держал на руках Геру. Её глаза закатились за веки, губы были приоткрыты; рубашка Трауна, в которую она была одета, обгорела над сердцем, где её поразил его выстрел.

Чай, который она заварила, дымился на полу, пролитый из упавших чашек.

— Гера, — с тревогой позвал Кэнан. Он встряхнул её, нежно и в то же время неистово; глаза его от ужаса остекленели. Он, казалось, не замечал, что Траун вышел из укрытия и приближался, опустив руку с бластером к полу. — Гера...

Кэнан вцепился в ткань её рубашки. Траун оцепенело стоял перед ними, вбирая в себя каждую деталь: застывшие глаза Геры, лишённые жизни; белизна рубашки на её зелёной коже; запах горелой ткани и обугленной плоти.

Траун вглянул на Кэнана, отметил отчаяние на его лице, льющийся с губ отрывистый шёпот. Он поднял бластер, прижал ствол к голове джедая и сделал ещё один выстрел.

Тело его соперника сползло на пол.

Немыми пальцами Траун нажал комлинк; не слыша своего голоса, разбудил меддроида. Бережно поднял Геру, прижал к груди. Почувствовал предательскую тяжесть, вялость её тела, жизнь, уходящую с её кожи вместе с теплом.

Он поднялся и бегом понёс её в лазарет. Больше он ничего не мог сделать.

Эпилог

В тот день весна вступала на Корусанте в свои права. Жители верхних уровней смаковали свежий воздух, сбрасывая зимнюю одежду — город полнился новым, природным теплом. Император Палпатин сидел во дворце в своём саду за древней каменной стеной.

Растения ещё не распустились, но ещё рано, сказал себе Император. Времени предостаточно.

— Ваше Величество.

Палпатин не обернулся. Он чувствовал стража у входа в сад — а за ним, в фойе, присутствие чужака, который был для него — для него одного лишь — ближе родных. Тьма лежала на плечах гостя зимним плащом, а над его сердцем сгустилась так, что у Палпатина дёрнулись губы.

— Впустите его.

Охранник вышел, и в сад вошёл Траун. Размеренный шаг, тяжёлая поступь. Когда он повернулся, чтобы склонить голову пред Палпатином, его лицо не выражало ничего.

Почти.

Мягким движением пальцев Палпатин поманил Трауна к себе и смотрел, как тот опускается на колени у его ног. Император хранил молчание, выжидал, не приглашая Трауна говорить. Через некоторое время Траун прикрыл глаза.

— Она мертва, — произнёс он.

Палпатин изучал его; в голосе и поведении Трауна не было и тени непрофессионализма, но вот рука Палпатина коснулась его волос, и он подался навстречу.

— А дитя? — спросил Палпатин.

Пауза. И, всё так же бесцветно:

— Мертво. Их было не спасти.

— Расскажи мне, — велел Палпатин.

По саду гулял ветерок, качая голые ветки. Прохлада заставила бы обычного человека поёжиться, но ни Палпатин, ни Траун не шевелились. Меж бровей Трауна пролегла морщинка — он собирался с мыслями, никак иначе не выказывая чувств.

Казалось, он больше не замечал прикосновения Палпатина.

— Её любовник, — сказал он, — Кэнан Джаррус. Он не погиб, а был просто ранен. Он оправился от ран, отключил сторожевого дроида, пробрался в дом.

Он моргнул. Невидящие глаза прикованы были к мантии Палпатина.

— И? — подсказал тот.

— Он нашёл её, — просто сказал Траун. Лицо холодное, замкнутое. — Он стрелял в меня. Гера... — Траун умолк. Лицо его не отражало ни тени чувства; кончики пальцев слегка коснулись груди. — Когда она увидела его, — сказал он тихо, — всё, что между нами было, пошло прахом.

Палпатин промолчал. Он оставил слова утешения при себе и ждал, когда Траун продолжит. Траун заторможенно моргнул, и его рука упала с груди на рукав Палпатина, слегка сжала ткань. Он снова заговорил:

— Я выстрелил в ответ. Но Гера прыгнула на линию огня, и мой выстрел убил её, не его. — Он снова моргнул, всё так же ровно, спокойно. — Я застрелил его. Я пытался её спасти, вызвал медиков. Но было поздно.

Он не двигался и не опускал глаз; никаких внешних признаков, что рассказ закончен. Дыхание ровное, сдержанное лицо. Но глубоко внутри Палпатин чувствовал перемену: холод впился в кости Трауна, укоренился, заморозил каждый нерв, пожрал все чувства и ничего после себя не оставил.

Шок, подумал Палпатин, разглядывая его лицо. Траун, казалось, едва осознавал, за кого цепляется; если он и понимал, что не один в саду, что Император смотрит на него в ответ, он этого не показывал. Его глаза смотрели вдаль.

— Ты совершил ошибку, — ласково сказал Палпатин, возвращая Трауна на землю. Алый взгляд, помедлив, дрогнул и вернулся к собеседнику, мутный, но осмысленный.

— Да, — глухо сказал Траун.

— Оплошность, — подчеркнул Палпатин. Теперь он был уверен, что Траун слышит его. — Мои инструкции были ясны. Ты должен был убедиться, что её старые сообщники мертвы, прежде чем использовать статуэтку.

Траун кивнул, слегка склонив голову, кратко, словно у него не было сил на большее.

— Если прошлое в таком деле настигнет женщину, то потянет её назад, как сделал этот Кэнан, утащив твою Геру за собою в смерть, — сказал Палпатин.

— Да, — едва слышно повторил Траун. — Это моя вина.

Палпатин неторопливо взял его лицо в ладони. Кожа Трауна была холодной; прикосновение заставило его на миг прикрыть глаза. Но когда Император чуть приподнял его голову, Траун снова открыл глаза и, наконец, твёрдо встретил взгляд Императора.

— Ты понимаешь, что ты сделал? — спросил Палпатин.

Пальцы Трауна сомкнулись на его запястьях. Он не отстранился.

— Я поторопился. — Голос его был бесцветен, а глаза пылали. Долгое время они в молчании смотрели друг на друга, а затем профессионализм во взгляде Трауна рассыпался, превратился в ярость; затем растворилась в ничто и ярость. Он свирепо закусил губу. Его била дрожь — то ли адреналин, то ли чувства, точно не скажешь; в Силе Палпатин видел, что и сам Траун не знал причины.

— Я был себялюбив, — сказал Траун.

Палпатин видел в Силе все образы, что толпились у Трауна в голове — с того момента, как он впервые увидел её мурал в грязном переулке Внешнего Кольца, до момента, когда пал рядом с ней на колени на полу кухни, чтобы прижать к груди её мёртвое тело. Себялюбив — слово запечатлелось в мозгу Трауна и заглушило все остальные мысли.

— Да, — мягко сказал Палпатин. — Ты был себялюбив.

Веки Трауна опустились. Он сделал неглубокий вдох и не выдохнул.

— Но в любви себялюбие дозволено, — и Палпатин коснулся глаз Трауна, провёл большими пальцами по его опущенным векам. — Эгоизм — одна из неотъемлемых черт любви, без него ход времени стёр бы в пыль все народы галактики. Кэнан Джаррус был не менее себялюбив, чем ты; даже более. Будь он бескорыстен, он бы оставил Геру в покое, обнаружив её, свободную и счастливую, в твоём доме. Если бы он в самом деле желал ей добра, он бы тихо ушёл, оставил её жить с тобой как она жила и никогда бы не дал ей знать, что он не погиб.

Траун судорожно выдохнул. Он не сказал ни слова, не открыл глаза. Но жёсткость в плечах смягчилась, и он не противился, когда Палпатин привлёк его к себе. Отдался объятиям Императора, спрятал лицо в его чёрной мантии. В Силе Палпатин видел, как его собственное тепло прогнало остатки оцепенения в душе Трауна и заменило их чем-то иным: чем-то жилистым и тёмным.

Сильным.

Мальчика надо отослать, подумал Палпатин. Его ждут Неизведанные Регионы; настало время для экспансии. И лучшее, что ситх может сделать для тех, кого любит, — это отослать их прочь.

Палпатин привлёк голову Трауна к своему плечу, позволил пальцам зарыться в иссиня-чёрные волосы и глядел на сад. Он заметил, что ошибался — у западной стены росло дерево с аккуратно подстриженными ветвями. Глядя со стороны, у него был один изъян: ветвь, растущая не по своей вине в углу, куда никогда не падали лучи солнца.

Палпатин отметил, что на этой ветви уже распустились почки.