Отпрянул назад, отказываясь верить глазам. Воображение... Конечно! Всему виной разыгравшееся воображение...
Снова припал к просвету. Это самое ужасное, что он видел в своей жизни! У людей искалечены стопы, словно кто-то нещадно прижигал их раскаленным железом и изощренно выворачивал пальцы.
Не в состоянии сдерживать дрожь, Адэр прижался спиной к стене. И только сейчас заметил в дальнем углу, под самой крышей, железный крюк и свисающую с него цепь.
Устремил взгляд на покрытый темными пятнами земляной пол. Втянул в себя тошнотворный сладкий запах и вспомнил: именно так — кровью, болью и страхом — пахло от косули, угодившей под колеса его автомобиля.
Адэр знал, что нельзя поддаваться панике — она лишает способности контролировать чувства и эмоции и вынуждает действовать необдуманно. Он также слышал, что в состоянии повышенного нервного напряжения нередко пробуждается защитник рассудка, который разрывает все связи с реальностью и таким образом спасает от безумия. Но не воспринимал чьи-то бредовые идеи всерьез. И вот сейчас, взирая на засохшие пятна крови на полу и прислушиваясь к мыслям, пропитанным безудержным ужасом, Адэр стремительно погружался в состояние полного оцепенения. Перестало существовать время, исчезли звуки, испарился страх, в пустоте растворился мир.
Из ступора вывел чей-то душераздирающий крик. За ним последовал взрыв мужицкого хохота, полного желчи и яда. Адэр встрепенулся. Оказывается, уже стемнело. Сквозь проломы в крыше виднелись далекие звезды. Из щелей и дыр тянуло насыщенным влагой холодком. Шум прибоя отражался от скал многократным эхом и вызывал в задеревеневшем теле внутреннюю дрожь.
Вдруг сердце ухнуло в яму...
— Малика, — прошептал Адэр. — Ты здесь?
Всмотрелся в темноту. Разглядев силуэт лежащей на полу девушки, перевел дух. Подвигал плечами, ногами. Ощутил в мышцах болезненное покалывание вперемежку с нестерпимым жжением. Попытался пошевелить пальцами на руках — бесполезно, слишком туго стянуты запястья.
— Малика! — вновь позвал Адэр.
Будто в ответ на его призыв проскрежетала задвижка, отворилась дверь, и ввалились двое. Один — долговязый, как веха, в рваной майке на изувеченном теле — держал горящий факел. Адэр даже на секунду обрадовался — чадящий дым вытеснил из лачуги все запахи.
Второй, Хлыст, — вроде бы так обращался к нему Оса, — поставил перед Адэром черепяную плошку:
— Жри.
Адэр уставился в черепок: на поверхности мутной жижи проблескивал, как молния, оранжевый огонь факела.
— Лакай! Знаешь, как собачонка лакает? — Хлыст почавкал губами.
Адэр устремил на него взор:
— Я не собачонка.
Забыв о головокружении, тошноте и затекшем теле, поднялся на ноги. Он был на голову выше мужиков, намного шире в плечах, да и сытая жизнь обеспечила ему превосходство над голодранцами.
Хлыст сделал шаг назад:
— Ты куда это пятки намылил? — Суетливо вытащил из-за пояса кнут, указал в дальний угол лачуги. — Давай-ка туда.
Щелкая крученой веревкой перед лицом Адэра, вынудил его попятиться и вжаться в стену, покрытую крошечными каплями влаги:
— На колени!
— Я ни перед кем не встаю на колени.
— Слышь, Жердяй, какие мы гордые, — обратился Хлыст к приятелю — тот выдавил из себя смешок — и, перехватив кнут, со всей силой вонзил конец рукоятки Адэру в солнечное сплетение.
Задохнувшись, Адэр осел на пол. Не успел опомниться, как сзади прогремела цепь, запястья стянуло холодное железо. Сквозь гул в ушах пробился щелчок карабина. Руки с хрустом в плечах вздернулись, вынуждая пригнуться к самой земле. В глазах потемнело.
— То, что ты важная птица, за версту видно, — словно из глубокого колодца донесся голос Хлыста. — Да только мы не таких обламывали.
— Ты еще пожалеешь, — просипел Адэр.
Хлыст ладонью похлопал его по загривку:
— Уже жалею. А сапоги у тебя будь здоров. Хороши сапоги. Слышь, Жердяй! Сапоги, говорю, что надо. Чур, мои.
— А девка, чур, моя, — откликнулся Жердяй.
Хлыст вернулся к Малике, ботинком придвинул к ней плошку:
— Лакай. — Толкнул носком Малику в бок. — Оглохла? Жердяй! Посвети.
Жердяй присел на корточки:
— А ей, похоже, хана. — Пощупал девичью ногу. — Может, отхарим? Пока теплая.
Адэр дернулся, завалился вбок. Плечи и спину пронзила боль, удлиняя и скручивая связки. Подтянул к себе локти — откуда только силы взялись, — шаркнул по земле сапогами. Встав на колени, с трудом выдохнул.
Он не видел, как исчез Хлыст. Не видел лица Малики — ее загораживал сидящий на корточках Жердяй. Адэр смотрел на грязную пятерню, елозящую по смуглой коже девушки.
Не заметил, как Хлыст ввел в лачугу Осу. Только скрип дужки вынудил бросить быстрый взгляд на бадью в чьих-то руках. Сейчас бы молить о пощаде, посулить весь мир в обмен на свободу, но Адэр смотрел, как мелко дрожат короткие мясистые пальцы, сжимая девичье колено.
Нет... он не мог этого видеть — от дыма факела слезились глаза, и бегающие по стенам рваные тени искажали действительность. И мешало неизвестно откуда взявшееся мерзкое чувство, будто лапают его, а не Малику. И дрожат не эти уродливые пальцы, а трясется все его естество, противясь пошлым прикосновениям.
Сквозь вату в ушах пробивался разговор. Послушать бы — о чем говорят, но в голове тренькал чужой голос: "Только не здесь. Пожалуйста, только не здесь".
Кто-то выплеснул на Малику воду. От ее кашля внезапно прорезался слух.
— Отдай ее мне, — гнусавил Жердяй. — Все равно ведь подохнет.
Оса почесал впалый живот:
— Угомонись.
— К Хлысту Ташка прибегает, а я гуся вручную гну, — продолжал Жердяй. — Надоело.
— Да цыть ты! — прикрикнул Оса. — Метнул взгляд на Адэра. Склонился над Маликой. — Ну что? Оклемалась? Ты помирать погодь. Скажут — помрешь, а сама не вздумай.
Выхватил у Жердяя факел и вышел из лачуги.
Жердяй кинулся за ним:
— Оса! Давай ее вместе... я ведь не против.
На фоне открытого дверного проема мелькнул силуэт Хлыста, шкрябнула задвижка.
— Малика...
В ответ хриплое дыхание.
— Что они с тобой сделали? Малика...
— Ничего.
Адэр переступил с колена на колено. Попытался выровняться, но руки свело судорогой.
— Малика! Что это стучит?
— Зубы.
— Какие зубы?
— Мои зубы.
Наверное, кто-то непомерно храбрый рассмеялся бы, решив, что девушка пошутила. Но Адэр не был бесшабашным смельчаком. Он тянулся и бился в клейкой паутине страха, и не мог вырваться.
— Малика... Тебе страшно?
— Очень.
— Не бойся, Малика. Не надо бояться.
— Мне холодно.
— Передвинься на сухое.
— Не могу. У меня вывихнуты плечи.
Адэр на секунду представил, какая это, должно быть, адская боль. И то, что сейчас испытывает он, сильный мужчина, ничто по сравнению с муками девушки.
— Продержись до утра. Хорошо?
— Что будет утром?
— Нас отпустят.
"Нас отпустят", — твердил Адэр, склоняя голову к земле. "Обязательно отпустят".
Но утром к ним никто не пришел. Не чувствуя рук и спины, зато ощущая невыносимый холод, Адэр переступал с колена на колено и смотрел на Малику. Она лежала в той же позе, что и вечером. Вокруг закрытых глаз проступила синева, обескровленные губы крепко сжаты, некогда смуглое лицо приобрело землистый цвет. И лишь маленькие капли пота на лбу и висках дарили надежду, что девушка жива.
— Малика, — тихонько позвал Адэр. — Ты спишь?
— Нет.
— Плечи болят?
— Нет.
— Нельзя все время лежать. Надо хоть немного двигаться.
— Я берегу силы, — еле слышно произнесла Малика. — Для побега.
О каком побеге она мечтает? Тело раздулось и задереневело, и при малейшем движении внутренний огонь, казалось, сжигает мышцы и обугливает кости. А ступни и пальцы рук замерзли настолько, что ударь по ним, и они раскрошатся на тысячи льдинок.
— Малика, придется сказать этим уродам, кто я на самом деле. И нас отпустят.
— Вы настолько наивны?
Адэр уронил голову на грудь. Нет, он не наивный. Ночь, пронизанная болью и кошмарами, измучила его. Она высосала надежду на спасение, и освободившееся в рассудке место надо было срочно чем-то заполнить — будь то утопия или самообман, — лишь бы животный трепет перед неизвестностью не поглотил его целиком.
А за глиняной преградой, как в насмешку, весело щебетали пичуги и плескались волны. Чуть дальше игривый ветер, наверное, гонит по пустоши песок. А еще дальше, уж точно, бурлит счастье, о существовании которого никто даже не догадывается. Он сам до вчерашнего дня не догадывался, какое это блаженство — стоять, заложив руки в карманы штанов, и жмуриться от солнца или сидеть в тесном кресле и просто смотреть на затихший сад. Он бредил глотком хрустальной воды и запахом чистого тела. Да мало ли в жизни каждого человека мизерных радостей, которых никто не замечает, но из которых складывается огромное счастье.
Постепенно свет в дырах крыши становился ярче, быстро нагревая спертый воздух, будто лачуга была накрыта железом. По лицу струился пот, капал с кончика носа и подбородка в темную кляксу на полу. И пятно приобретало черный с красноватым отливом цвет.
Адэр облизнул потрескавшиеся губы. Неужели он так и умрет — на коленях, — взирая в чужую кровь?
— Не думайте о смерти, — произнесла Малика.
Странно, но фраза, прозвучавшая в унисон его мыслям, не озадачила.
Адэр уже не знал, что для них лучше — остаться в живых или умереть. Но о людях, ползающих на четвереньках, решил пока промолчать.
— А мы ведь здесь не одни, — неожиданно сказала Малика. — У них есть невольники.
— Ты читаешь мысли? — едва оправившись от потрясения, пробормотал Адэр.
— У меня было время подумать. Во-первых, они не суетятся, не нервничают. Значит, удерживать людей силой — для них привычное дело. Во-вторых, нас не трогают и ни о чем не спрашивают. Они ждут кого-то. Того, кто решит нашу судьбу. И, в-третьих, в его планы не входит убивать нас, раз мы до сих пор живы.
Клацнула задвижка. При виде сексуально озабоченного поддонка у Адэра свело челюсть. Жердяй, не церемонясь, схватил Малику за шкирку, рывком поднял на ноги и грубо развернул к себе спиной. Не издав ни звука, она уперлась лбом в стену и напряженно задышала.
Адэр ошеломленно смотрел на нее — после стольких часов неподвижности Малика отлично ладила со своим телом. Да что там неподвижность? У девушки были связаны локти, притом настолько туго, что сквозь ткань платья проступали сведенные лопатки, а скрюченные пальцы приобрели сине-фиолетовый цвет.
Жердяй отбросил веревку в сторону — руки Малики упали вдоль тела, как плети — и, схватив девушку за волосы, потянул за собой.
Пытаясь усмирить внутренний озноб, Адэр бубнил под нос гимн Тезара, но нет-нет и умолкал в ожидании криков. Слышал шум прибоя, треск костра и завывание ветра в щелях.
Он уже сбился со счета, сколько раз произнес слова, восхваляющие могущество и несокрушимость великой державы. И когда решил, что ему уже не суждено увидеть Малику, Жердяй втолкнул девушку в лачугу, стянул ее запястья веревкой — на этот раз спереди — и тяжелым шагом направился к Адэру.
Загремела цепь. Щелкнул карабин. Не сдержав крик, Адэр повалился на землю. Мощная, горячая волна прокатила по телу и выплеснулась из глаз жгучими слезами.
От крепкой хватки за плечи сдавило дыхание. Но Жердяй явно переоценил себя — поставить Адэра на ноги ему не удалось. Ругнувшись, вцепился в рубаху (благо она сшита из добротного шелка) и поволочил Адэра по полу.
В лицо ударил яркий свет. В спину вонзились острые камни. Скрипнула дужка бадьи, и хлынувшая сверху ледяная, соленая вода мгновенно привела в чувства. Жердяй повернул Адэра на бок, развязал руки.
— У тебя десять минут, — произнес он и указал в сторону. — Нужду справлять за тем камнем. Надумаешь сбежать — прижгу пятки. Надумаешь кричать — вырву язык.
Адэр осторожно покачался из стороны в сторону, с трудом перекатился на живот. Несколько минут ушло на то, чтобы встать на четвереньки.
— Время идет, — промолвил Жердяй.
Адэр заполз за валун. Цепляясь руками за острые края, поднялся. Расстегивал непослушными пальцами ширинку, а глазами бегал по межгорному провалу.
С двух сторон — отвесные скалы и зияющие чернотой пещеры. С третьей стороны — более-менее пологий склон с отколовшимися от горы глыбами. В центре — вытянутое, усеянное валунами плато, переходящее то ли в небо, то ли в море. Издалека доносится шум прибоя.
Двое отморозков топчутся возле расщелины. Рядом из железной корзины торчат закопченные факелы. Еще один ублюдок помешивает варево в казане. Хромой мальчишка складывает в кучу сухие ветки. Осы и Хлыста не видно. Пусть еще двое охраняют подходы к лагерю. Итого восемь, не считая ребенка — пока не понятно, на чьей он стороне.
Адэр поднял глаза. На вершине противоположного вихрастого утеса заметил фигуру человека. Черт... Сколько же их? Повернулся к Жердяю. От перекоса его губ и хитрого прищура стало не по себе.
— Даже не думай. Отсюда еще никто не сбегал.
Перед внутренним взором промелькнули обожженные ступни невольников.
Жердяй связал Адэру руки за спиной:
— Пошел!
Пошатываясь и спотыкаясь, Адэр побрел к пяти стоявшим в ряд ветхим постройкам. Поймал на себе затравленный взор мальчугана. Не выдержал, подмигнул Вайсу. Тот зыркнул по сторонам, будто искал — кому адресован знак внимания, и шмыгнул за угол хибары.
Жердяй с порога пхнул Адэра вглубь лачуги, хлопнул дверью и клацнул задвижкой.
Адэр разглядывал торчащий из-под крыши железный крюк, свисающую с него цепь и не мог заставить себя повернуться к Малике. В том, что над ней надругались, ее вины не было. Но мысль, что и сопротивления не было, вызывала отвращение. Даже самая развратная девка верещит, когда ее берут силой. И лишь непонятная возня вынудила покоситься в сторону девушки.
Малика сидела под стеной, крепко прижимая к груди колени, и пристально рассматривала свои опущенные на землю кисти рук с синюшными пальцами.
Адэр увидел тоненькую струйку пота на ее виске, на нижней губе капельку крови. Не совсем понимая, что происходит, перевел взор на серые стоптанные башмаки, стоявшие на запястьях, точнее, на веревке, которая стягивала их.
— Что ты делаешь? — спросил Адэр, почуяв неладное.
Малика подняла на него замутненный взгляд:
— Какая вам разница? — И вновь уставилась на свои руки.
Адэр не нашелся, что ответить. Указывать на недопустимость тона и фразы смешно, когда с простолюдинкой делишь один короткий поводок.
— Прошу прощения, — тихо проговорила Малика. — Я хочу вправить плечи.
— Ты с ума сошла!
Она безмолвно согласилась, качнув головой.
— Чтобы поставить суставы на место, надо, по крайней мере, разбираться в строении человека, — говорил Адэр, волнуясь и не совсем понимая, откуда взялось это звенящее на высокой ноте волнение и зачем он вообще что-то говорит.
— Отвернитесь, — сказала Малика и закусила подол платья.
Ее челюсти напряглись, на шее вздулись жилы, от натуги затряслись колени. Адэр хотел отойти и не смог — его словно пригвоздило к полу.
