Ласурская бригада

В камине стрельнуло полено, и королева, вздрогнув, без сил опустила голову на сложенные не высоком подоконнике руки. Если бы она могла позволить себе слабость умереть, она сделала бы это, едва экипаж с рю Воронном покинул Вишенрогские улицы. Однако дочь Ульверта Моринга себе не принадлежала.

По плечам протянуло холодом. Она резко обернулась и увидела стоящего на пороге мужа.

В его взгляде сквозила растерянность — впервые он увидел, как она предаётся отчаянию, позабыв про ледяную суть северянки.

— Рейвин... — король чуть склонил голову.

Она присела в реверансе, надеясь, что слёзы не заметны на мокрых щеках.

— Муж мой...

— Если ты занята, я зайду позже, — неожиданно для себя сказал Его Величество.

— Всё нормально, благодарю вас, — улыбнулась королева, — я слушаю.

А из головы короля улетучились все вопросы, которые он собирался задать супруге. В эту минуту, освещённая только пламенем из камина, бледная, с бессильно опущенными руками, она казалась хрупкой, как хрусталь. Да, Редьярд прекрасно знал, что дух её крепок, будто истинный радужник! Этот самый дух всё время мешал ему видеть в ней женщину, но в ту минуту женщины в Рейвин было больше, чем королевы, чем уроженки Севера, чем чего бы то ни было.

В несколько шагов он пересёк комнату и обнял жену. За подбородок поднял к себе её маленькое лицо, большим пальцем стёр слёзы, спросил:

— Вас кто-нибудь обидел, моя королева?

От его прикосновений она вначале сжалась, как пойманная в силок птица, но ответила быстро и взглянула испуганно, а значит, говорила правду:

— Только судьба, Ваше Величество!

Будь Редьярд пьян, он бы мгновенно взъярился на подобное заявление, но, к сожалению, он был трезв. И мог подписаться под каждым её словом.

— Знаешь, что мне в тебе нравится, Рейв, — он смотрел ей в глаза, — твоя честность. Ты — отличный деловой партнёр!

Она невольно улыбнулась. Ему показалось, или прижалась к его груди теснее? Погнутой ветром розе нужен каркас, иначе она сломается...

Прикрыв веки, король потянулся к её губам. Привиделось, будто они оба застряли между секундами, как мотыльки в паутине. Огонь не трещал, в коридоре не слышалось голосов придворных... Время только для двоих. Для них двоих.

Рейвин вскинула голову, как олениха, спугнутая звуком охотничьего рога. И ткнулась губами в его губы. Для неё счастье навсегда осталось за чертой прошлого, но крупицы тепла были доступны и сейчас. Доступны и... неожиданно желанны!

Король подхватил жену на руки и понёс в спальню. Обоим нужна была передышка. Оба не знали, будут ли назавтра вспоминать произошедшее с благодарностью или постараются не вспоминать вообще.

В эту ночь Редьярд Третий был ненасытен как всегда. И как никогда — нежен.

* * *

Его Величество швырнул замученную ветчину не менее измученному ожиданием псу и довершил:

— Вот так у нас и получился Колька! Этакое дитя теплоты, возникшей между двумя чужими людьми в середине зимы. Как бы там ни было, за ту ночь я благодарен Пресветлой!

Он посмотрел на шута.

— Придумал уже, как сына назовёшь?

— Думаешь, всё-таки будет сын? — тот бокалом отмахнулся от задумчивости, в которую ввёл его рассказ. — А супружница моя уверена, что дочь!

— Сын, — добродушно улыбнулся Редьярд. — Я знаю!

Дрюня расцвёл.

— Назвал бы Редьярдом, — хохотнул он, — да ты ж мне прикажешь голову отрубить!

— Прикажу, — покивал тот, отправляя в рот кусок сыра и пучок зелени.

— Поэтому придётся назвать поросёнка Людвином, — пожал плечами шут.

— Почему именно Людвином? — изумился король.

Дрюня разлил вино.

— Это долгая история, братец!

— Желаю! — заявил Его Величество. — Послушать! Не всё же мне исповедоваться?

* * *

Капля нечеловечески яркой, алой крови стекла по лезвию кинжала, который Ягорай рю Воронн держал у беззащитного горла Аргониэль. Та от боли кусала губы, но в глазах страха было больше, чем отчаяния — она впервые видела, в каком неистовом бешенстве может пребывать человек, которому сообщили о том, что его женщина подвергается опасности.

— Или ты ведёшь нас вниз, за братом, или умираешь! — очень спокойно произнёс Яго, и от сочетания этого ненормального спокойствия, пугающей черноты в его глазах и той вспышки гнева, что она наблюдала только что, становилось ещё страшнее.

Арго всхлипнула и кивнула. Она могла бы использовать магию для защиты, но что-то ей подсказывало — сейчас человек будет быстрее и непредсказуемее. А кинжал у него очень остро заточен!

— Стойте! — воскликнула гномелла, когда все приготовились выходить. — Если мы вернёмся сюда после всего — нас убьют! И меня вместе с вами! Значит, надо взять вещи!

Синих гор мастер одобрительно хмыкнул — настоящий гномий склад ума у девчонки, о сковородке никогда не забудет!

Быстро подобрали свои вещмешки, а Шушротта покидала в них припасов со стола. И отправились за Аргониэль. Рю Воронн крепко прижимал эльфийку к себе, не отнимая кинжала от шеи. Лишь стёр рукавом куртки кровавую дорожку с её кожи, чтобы не бросалась в глаза.

То ли Богиня благоволила им, то ли Арго была всерьёз испугана за свою жизнь, но по пути из Цитадели в подземелья им никто не встретился. Едва оказавшись в подземных коридорах, эльфийка остановилась, нерешительно посмотрев на рю Воронна.

— В оранжерею! — на всякий случай спрятавшись за Йожевижа, подсказала Шушротта.

Яго молча посмотрел на Арго. Сейчас это нежное лицо не вызывало в нем ничего, кроме отвращения. Он словно обезумел, едва услышав рассказ гномеллы, а ведь чувствовал, что Вителья рядом и опасность нависла над ней, страшная опасность из тех, фатальных! Все это время в его сердце жила твёрдая уверенность, что всё будет хорошо, он со спутниками выберется из переделки, вернётся в Вишенрог и встретится с девушкой. И вот из-за нескольких слов эта уверенность разбилась, обернувшись изматывающей тревогой. Всегда спокойный и расчётливый Яграй рю Воронн впервые потерял голову, позволив обуять себя кровожадному чувству мести.

Аргониэль повела спутников ниже. Фиолетовое свечение подземной растительности делала лицо Яго яростной маской, при взгляде на которое даже всегда невозмутимому и насмешливому Дикраю становилось не по себе.

— Интересно, как быстро нас хватятся? — пробурчал Синих гор мастер в бороду.

Гном прекрасно понимал, чем они рискуют! Стоит ввязаться в конфликт с эльфами и положить нескольких, как проблемы на политической арене Тикрея будут обеспечены. Впрочем, он не сомневался в том, что в конфликте они уже завязли по самые усы, а также в количестве потенциально погибших эльфов — стоило только взглянуть на рю Воронна.

Тяжёлый запах гумуса и растительных редкостей закружил головы вошедших, едва они оказались в пещерах, перетекающих друг в друга, как капли воды.

— Фееричненько! — пробормотал Дикрай, вертя головой во все стороны.

Его мощная фигура вдруг развеялась, истончилась, покрылась туманной дымкой. Спустя мгновение барс потеснил спутников в узком проходе между лианами.

Эльфийка остановилась.

— Что? — прорычал Яго.

— Я не знаю, куда Дариан повёл их! — пролепетала она.

Эльфы всегда относились к людям с высокомерием, ещё бы, жить на столько лет больше! Но очень сложно относиться к кому бы то ни было с высокомерием, когда кинжал ранит кожу на твоём горле и кровь тёплой струйкой стекает по шее. Твоя кровь. По твоей шее.

Барс широко раскрыл пасть — то ли зевнул, то ли усмехнулся, наклонил голову к земле, втянул воздух кожаными ноздрями и неспешно потрусил вперёд.

— За ним! — приказал рю Воронн.

* * *

Дробуш раз за разом бросался на стену с таким отчаянием, что в конце концов к нему присоединились Варгас и обе рубаки. Виньо, остановившись у стены, смотрела на них огромными глазами, полными ужаса и, кажется, так была подавлена, что даже реветь не собралась. Тариша кружила по пещере, принюхиваясь и тихонько шипя от ярости. Лишь Грой, стоящий рядом с грибом, был относительно спокоен, и даже будто бы что-то прикидывал, поглядывая то на кордыбанку, то на потолок, то на беснующихся спутников.

Созданная магическим щитом преграда, неотличимая от серого камня, была неприступна. В слабом свечении пятен зеленоватой плесени, растущей на стенах, было видно, что она даже не вздрагивает, когда в нее бьются — кулаками, телами, топорами. От звона металла гудела голова. Глюкозимый грибец вдруг встрепенулся, будто до этого спал крепким сном, и едва заметно засветился. Так горят в центре торфяных трясин болотные огоньки, те самые, что заманивают путников в самую глубь. Вирош поёжился... и шумно втянул носом воздух. Пахло чем-то неуловимым, то ли горьким, то ли сладким, и от запаха холодок пробегал вдоль спины, а жар, наоборот, опалял чресла.

Фарга резко остановилась, и хоть и была в человеческом обличье, низко зарычала. Глаза у нее горели оранжевым.

— Эй! — позвал спутников Грой. — Эй!

Голос его звучал подозрительно... не властно. Тариша сделала шаг к нему.

Опустившие топоры рубаки, с изумлением взглянули друг на друга. Варгас, с лица которого исчезли ярость и боль, развернулся и послал долгий взгляд прижавшейся к стене Виньо. Та... поправила прическу и взглянула на мага с интересом.

Между тем Грой сделал шаг назад — ровно настолько, насколько к нему приблизилась фарга, и выставил ладони.

— Нет, Тариша, — неуверенно произнес он, — не я! Вспомни другой запах! Меня ты не хочешь!

Та вкрадчивым движением сильной женщины скользнула еще чуть вперед:

— Хочу, мой котик! Что я, сумасшедшая что ли? Хочу так, что ноги дрожат!

Она вызывающе уперлась грудями в его выставленные ладони.

— Давай, кот, сделаем это! Перекидывайся, я хочу по-настоящему!

Вирош с ужасом смотрел на собственные руки, которые уже отправились шарить по телу женщины-оборотня.

Между тем обе рубаки ласково взяли Вырвиглота под локотки.

— Слышь, парниша, а ты ничего так, силен! Мы, гномеллы, сильных мужиков, знаешь как, уважаем! Давай покажем — как!

— Одурели? — справедливо поинтересовался тролль, пытаясь стряхнуть их с рук, как котят, повисших на рукавах. — Своих мужиков ищите, а я — ничейный!

— А Вита? — ухмыльнулась Руфусилья.

— Вита — это тепло в моем сердце, — неожиданно нежно улыбнулся Дробуш, — она сделала меня живым! Да отстаньте от меня!

Гномеллы попытались повалить его на пол, однако он без труда отшвырнул их в дальний конец пещеры и принялся с изумлением оглядываться.

У стены с жаром целовались Варгас и Виньо, у другой полосатая кошка и пятнистый кот почти заняли привычную кошачьим позу для совокупления, и — вот досада! — возвращались улетевшие было гномеллы, а на лицах их читалось суровое желание доказать упрямому мужику, чего стоят рубаки как сексуальные партнерши!

— Бородатая мама моя! — пробормотал тролль, не без грусти вспомнив Йожевижа, и тут...

* * *

В придорожной харчевне воняло пригоревшим салом, кислым вином и отчего-то петрушкой. Угли в закопчённом очаге тихо тлели, и так же тихи были посетители, только что разражавшиеся громкими криками и аплодисментами. Представление бродячих комедиантов шло на ура — скучно ночевать на окраине дороги, направляясь из пункта А в пункт Б и не имея других развлечений, кроме выпивки.

Пока актёры переодевались ко второй части представления, почтенную публику развлекал новенький, который, честно говоря, сам от себя был в восторге! Он стоял рядом с очагом, наигрывая на старенькой, выданной магистром Иживолисом китаре, и самозабвенно пел один из сонетов Белого трувера, им самим переложенный на музыку:

Ну почему из тысяч взглядов томных

Ищу один, глубокий, тёмный, твой?

Ну почему я, как юнец влюбленный,

А ты опять качаешь головой?

Смотрю на хрупкую фигурку умилённо,

Не замечая красоты иной,

Пишу сонеты, нежностью пленённый,

А ведь виски покрыты сединой!

Голос у Андрония рю Дюмемнона с детства был чистым и звонким, сложные слова, он, ясное дело, произносил без труда, не коверкая.

И сам себе смешным кажусь порою:

В душе весна, лишь снова встретил взгляд!

Я словно мальчик со своей любовью,

Нашел тебя, и нет пути назад...

Но если ты негромко скажешь: "Да!" —

Моя любовь с тобою навсегда!

*Стихи Татьяны Резниковой специально для 'Ласурской бригады'

О любовных похождениях Одувана Узаморского в народе ходили легенды. Эта — о страсти уже убелённого сединами трувера к юной дочери одного из вельмож, была одной из самых известных. Мэтр умер, так и не добившись любви неприступной девы, но на смертном одре повторяя её незабвенное имя.

Женщины, ехавшие с мужьями по делам, дружно сморкались в фартуки, суровые Ласурские виноградари супили брови и подозрительно блестели глазами. Дрюне нравилось петь и нравилось, с какими лицами его слушают! За спиной будто выросли крылья, впервые он ощущал себя на своем месте, впервые видел, как кому-то нужно то, что самому ему даётся с лёгкостью и удовольствием!

Едва он закончил петь, из-за стойки, изображавшей кулисы, выбежала кривоногая забавная собачонка, неся в пасти потрёпанный шутовской колпак. Посетители с радостью бросали туда монеты — за искренние эмоции и хороший голос певуна мелочи было не жалко! Следом за собачонкой показалась прекрасная Аллилуиэль, урождённая эльфийская девственница, вынужденная бежать из родного дома, спасаясь от выгодного её отцу брака с гномьим князьком с непроизносимым именем. Она была высока, стройна, сияла юной красотой, затмевающей солнце, а острые, открытые высокой причёской ушки, кажущиеся полупрозрачными, привлекали внимание не менее чем тяжёлые груди, тонкая талия и непередаваемо длинные ноги. На самом деле прекрасная эльфийка была урождённой гражданкой Ласурии, эльфов никогда не видела, однако с гномами выпивать случалось. Она и без наведённых магистром Иживолисом иллюзорных чар была хороша, груди, талия и ноги действительно заслуживали внимания, однако смуглое лицо, карие, насмешливые глаза и тяжёлая чёрная копна волос, спадающих на спину, эльфийке принадлежать никак не могли!

По сюжету украденная злым троллем Аллилуиэль (это произошло до антракта), стеная в пещере, готовится к смерти, ибо честь не позволяет ей отдаться вонючему чудовищу в исполнении Гентукки (вонял мертвечиной тот, надо сказать, весьма достоверно). Подвергший её пытке голодом и жаждой мучитель приходит за ответом и, получив отказ, готовится убить невинную деву, а, возможно, надругаться над её трупом. И тут появляется прекрасный рыцарь на белом единороге. Роль белого единорога исполнял один из коней, везущих шарабан, вороной по кличке Галка — здесь Дрюня в полной мере оценил юмор магистра! Смирная животина преображалась в мифическое существо только при наличии достаточной высоты потолков в местах выступления. Поскольку в данном заведении высота позволяла, Дрюня с нетерпением ждал явление животины — сценарий он уже знал наизусть, однако сам спектакль, как и почтенные гости, видел впервые.

Эльфийка упала у огня, выбрав наиболее эффектный ракурс освещения прелестей, заломила руки и нежным голоском, с придыханиями в соответствующих местах зарыдала: