Шипы

В голосе Гордон зазвучали металлические нотки, как и в самую первую их встречу, когда они с Галлахером обменялись силовыми любезностями. Волю Гордон не так-то просто было сломить. Галлахер не нашелся, что ей ответить. Гордон перестала плакать, окончательно взяв себя в руки. Ее лицо снова превратилось в маску решимости.

— Иди на "Ричард", Галлахер, и жди меня там. Я могу со всем справиться сама.

Гордон так и стояла, отступив на шаг и упрямо выдвинув вперед подбородок, но в этот момент Галлахеру показалось, что между ними пролегла Бездна. Конечно, она сможет. Галлахер и не сомневался. Пойдет и убьет Самую Главную Тварь, даже если Гордон придется душить ее своими маленькими сержантскими ручками. Пауза затягивалась.

— Система самоуничтожения, да? — обреченно спросил Галлахер, и по выражению лица Гордон понял, что попал в точку.

На все, без исключения, военные корабли ставилась система самоуничтожения, позволявшая экипажу самому взорвать корабль в случае острой необходимости. За всю историю ВКС таких случаев было всего два. Каждый из них разбирался до последней буквы, до последней секунды. И каждый солдат — от капитана до стажера — знал, как это сделать. Гордон хотела подняться на борт "Линкольна" и взорвать корабль вместе с маткой. Гордон хотела убить Самую Главную Тварь.

Она ответила на его мысли:

— Да.

Подготовка не заняла много времени. Они проверили боезапас, привели оружие в боевую готовность и подошли к открытому шлюзу. Гордон надломила последний люминофор, оставшийся от аварийного запаса, и от его мертвенно-голубого света стало еще холоднее.

Не сговариваясь и не глядя друг на друга, они взялись за руки, как дети перед походом в страшный лес, к карамельному домику злой колдуньи. Вцепились друг в друга, понимая, что все равно сейчас придется расстаться, но хотя бы на мгновение почувствовать близость другого.

— Мне страшно, — снова прошептала Гордон, глядя расширенными глазами в темное нутро корабля.

— Мне тоже, — так же тихо ответил Галлахер.

Они двигались медленно, хотя хотелось бежать, нестись со всех ног, лететь. Но бежать было нельзя. Они должны были идти в таком темпе, чтобы вовремя заметить нападение. Гордон — впереди, освещая себе путь люминофором. Галлахер — прикрывая ее, в любой момент готовый открыть огонь.

Вдруг Гордон пошатнулась и прислонилась к стене. Галлахер увидел, как люминофор дрогнул и начал падать, но потом невидимая рука подхватила светящийся столбик, разделив его на две неравные части. В полутьме было слышно затрудненное дыхание, вырывавшееся из груди Гордон с каким-то свистом.

— Что с тобой? — встревожено прошептал Галлахер ей в ухо.

— Оно чувствует меня. Мы должны поторопиться.

— Как оно может тебя чувствовать? Как это возможно?

— Я не знаю. И, пожалуйста, Галлахер... заткнись.

Минуты, что они пробирались до нужного отсека, тянулись бесконечно долго. Им обоим казалось, что на самом деле этот самоубийственный поход длится уже не первый час. Пару раз Галлахер чувствовал, как к горлу подкатывает панический комок. Сглатывал и закусывал губу, чтобы удержаться от крика.

Но им повезло — сумели добраться до нужного места беспрепятственно. Им повезло второй раз — дверь оказалась открытой.

— Стой здесь и смотри в оба, — выдохнула Гордон, придерживая Галлахера рукой в проеме.

— Как?

Вопрос был уместен. Глаза привыкли к специфическому свету, но сейчас его единственный источник переместился Галлахеру за спину. Ничего не ответив, Гордон произвела какие-то манипуляции, вернулась к Галлахеру и сунула люминофор ему в руку. Коридор проступил более четко метра на три вперед, но легче от этого не стало. Показалось, что за границей освещенного участка стало еще темнее. И что-то шевельнулось.

— Давай быстрее, Гордон.

Она старалась.

Темнота и теснота бокса давили на психику. Гордон все явственнее ощущала, как дрожат руки и стремительно утекает драгоценное время. Подсветив себе, она откинула панель... шаг обратно, и столбик синеватого света остался у Галлахера. Система самоуничтожения имела собственный дублированный источник питания, и поэтому легко ожила под пальцами Гордон. Засветились буквы и цифры на кнопках. Серым матовым светом начал мерцать экран, отображая подсказки.

Прикладом винтовки Гордон разбила пластиковые окошечки и достала оттуда два ключа. Пазы для них тут же подсветились зеленым. Гордон торопилась, руки дрожали, и ей не сразу удалось попасть в прорези. Она одновременно повернула ключи против часовой стрелки, и корабль тут же огласил вой сирены. Гордон, хотя и ожидала этого, сильно вздрогнула. И тут же услышала, как подпрыгнул и выматерился Галлахер. Издав совершенно безумный смешок, она начала вводить команды. Через пятнадцать минут части ядерного заряда разблокируются и соединятся, превысив критическую массу. Цепная реакция приведет к ядерному взрыву, который разнесет "Линкольн" в радиоактивную пыль. А вместе с ним и кошмарное существо, засевшее в чреве корабля, как неприличная болезнь. Если Галлахеру и Гордон повезет, они успеют добежать до спасительного "Ричарда". Хотя бы до защиты его силового поля. Если им повезет... Начался обратный отсчет оставшегося времени.

— Ходу!

Гордон вскочила на ноги, пролетела мимо Галлахера и дернула его за собой.

Вот сейчас они летели по темным кишкообразным коридорам корабля. Затевая этот рейд, Гордон сделала ставку на то, что лягушки будут заняты спасением своей королевы, и им не будет дела до людей. Действительно, бОльшую часть пути они преодолели беспрепятственно, и только в последнем коридоре перед шлюзом их атаковали.

Тварей было немного, и Гордон отстраненно подумала, что хотя бы частично ее план сработал. Видимо, часть монстров оттянула на себя матка. По крайней мере, Гордон хотела в это верить. В тесном узком коридоре не было места для маневров. Заметив монстров, Галлахер просто поджег их, но вместе с ними начали гореть переборки корабля.

— Мы прорвемся! — выкрикнул Галлахер, но истеричный вой сирены легко перекрыл его голос. Гордон не услышала его, а скорее почувствовала по краю сознания.

Они бежали по последнему коридору сквозь огненный хаос, сквозь мечущихся монстров, утративших связь с ЦЕЛЫМ и забывших о людях, неумолимый голос системы самоуничтожения бесстрастно считал последние минуты их жизни. Последние, потому что и Гордон и Галлахер понимали, что им уже не успеть.

Огонь лизал их тела и опалял волосы. От жары переборки начали лопаться, расплевывая кусочки обшивки, как живые комочки огня. Одна переборка неожиданно лопнула перед самым лицом Гордон, ударив ее градом боли. Гордон закричала, невольно вскидывая скрещенные руки в защитном жесте, и упала, стараясь затушить тлеющую форму. Одна из тварей, видимо, вспомнила, зачем они здесь, и бросилась на Гордон.

Галлахер каким-то чудом услышал ее крик, обернулся и поспешил на помощь. Отогнав монстра новым выстрелом, он проорал:

— Ты жива?!

Не дожидаясь, пока она ответит, он схватил Гордон за руку. Плечо было вывернуто под неестественным углом, но Галлахер этого не заметил. Рывком поставил Гордон на ноги и потащил за собой. Он не видел, как стекленеют и затуманиваются ее глаза, а из прокушенной губы стекает струйка крови. Не видел, что она запинается все чаще, и что только чудо позволяет ей не терять сознание и двигаться. Чудо и неимоверная нечеловеческая сила воли.

Они вывалились из шлюза на равнину. Галлахер потащил Гордон дальше, как можно дальше от "Линкольна". Если они не успеют под защиту силового поля "Линкольна", то им нужно быть как можно дальше от эпицентра взрыва. Но тут же рядом билась мысль, что их не спасут эти несчастные метры, что они слишком много времени потеряли на корабле. И все же... все же...

"Ричард" приближался. Галлахеру даже казалось, что он различает границу силового поля, но в глазах все двоилось от усталости, пота и слез. Оставалось немного. Совсем немного, когда спиной он почувствовал начало взрыва. А потом что-то подхватило их и буквально внесло в границу. Галлахер бросил Гордон на землю, а сверху упал сам, в последнем порыве стремясь защитить, уберечь.

"Абрахам Линкольн", гордый корабль в последний раз вздрогнул в жестокой агонии, а потом обратился в столб кроваво-алого пламени, исходя предсмертным криком. Почва мелко завибрировала, посыпался дождь из раскаленного металла, но он стекал по невидимому куполу, минуя укрывшихся в нем людей. Там, где раньше стоял "Линкольн", теперь взметнулся в небо маленький атомный гриб, сея вокруг себя разрушения и пепел. На несколько минут "Ричард" в коконе силового поля оказался посреди огненного урагана. Галлахер зажмурился, но все равно огонь ослеплял, выжигая глаза, вынимая душу через горящие глазницы. Прижимаясь щекой к земле, он вцепился зубами в руку, чтобы не заорать, не чувствуя, как рот наполняется кровью. А потом все закончилось.

Полежав еще несколько минут и слегка успокоив колотящееся сердце, Галлахер молча встал на колени, опираясь на руки. Его вырвало, но желудок был пуст, и из горла вышла только горькая желто-зеленая желчь. Рядом тихо застонала Гордон. Галлахер вытер лицо и обернулся к ней. Она была без сознания. Он заглянул ей в лицо и с глухим криком повалился на землю, уже не стараясь сдерживать себя. Гордон пострадала намного сильнее, чем он думал. Лицо было обожжено, вместо одного глаза чернела обугленная дыра. Тело, которое всего несколько часов назад он любил, было искалечено и убито. Левая рука вывернута из сустава и сломана так сильно, что торчали кости. Бок прокушен острыми зубами, как будто шипы гигантской хищной розы прокололи податливую плоть. И еще ожоги. В некоторых местах форма сгорела, и ее остатки прикипели к коже. Галлахера снова замутило. Он закрыл глаза, сделал выдох и сильно вздрогнул от неожиданного звука, показавшегося ему оглушительным грохотом. Но это Гордон разжала пальцы и выпустила винтовку.

— Гал... — выдохнула она и скривилась от этого усилия, — ...лах...

Он поднял голову и взял Гордон за руку.

— Я здесь. Я с тобой.

— Как плохо?

Он понял, о чем она спрашивала. Но что он мог ей сказать?

— Ничего страшного, несколько ожогов.

— А "Линк...

Снова не хватило сил, чтобы договорить, но Галлахер понял ее без слов.

— Взорвался вместе с... этим.

Гордон прикрыла единственный уцелевший глаз.

— Больно, — пожаловалась она.

— Потерпи немного. Сейчас я переправлю тебя на корабль и позабочусь обо всем.

Но на самом деле он не мог себе представить, что делает это. Он боялся, что она просто рассыплется у него на руках. Что, если он убьет ее своей попыткой спасти?

— Не... — она снова смотрела на него, и в ее взгляде он видели, что она уходит, — Оста... меня... зде... семи...

Оставь здесь, со всеми. Гордон хотела до конца быть со своим экипажем. И в этот момент Галлахер окончательно осознал, что все. Для нее все кончено. И он не сумел выполнить последнюю просьбу Ли. Он приподнял Гордон, осторожно обнимая ее за плечи, и прислонил ее голову к себе. Слезы двумя светлыми дорожками текли по его лицу, но Галлахер старался не всхлипывать.

— Не оставляй меня, — горячо зашептал он в безумной надежде, что она послушается и останется, — Я уже не смогу без тебя. Пожалуйста, Гордон. Не оставляй меня.

Ее губы шевельнулись, отвечая, но он не услышал.

— Что?

Губы снова пошевелились, и на этот раз Галлахер смог разобрать:

— Тара... Я — Тара...

— Тара... — как зачарованный повторил он, — Тара... девочка моя...

Он склонился и приник к ее разбитым обгоревшим губам. Он старался вдохнуть в нее угасающий огонек жизни, молился, чтобы Иезис дала ему силы вернуть ее, но жизнь покидала Тару Гордон. И он мог только бессильно смотреть, как она уходит. В его губы она прошептала:

— Розы... розы...

Потом вдохнула и уже больше не выдохнула.

Тара Гордон уснула навсегда. Но во сне она улыбалась.

Галлахер поднял голову. В его груди ворочался тяжелый кровоточащий шар.

— Тара...

Она лежала в его руках, в его объятиях. Снова. На Галлахера вдруг снизошло спокойствие и твердая уверенность, что все в порядке.

— Потерпи немного, Гордон. Не умирай, прошу тебя. Ты не можешь просто так взять и уйти от меня. Это нечестно. Ты нужна мне, Гордон. Что я без тебя буду делать? Не умирай, только не умирай. Не покидай меня.

Стоя на коленях и прижимая к себе бездыханное тело, Галлахер раскачивался взад-вперед и все уговаривал ее не уходить. Он не знал, сколько времени прошло прежде, чем он начал снова адекватно воспринимать реальность. Насколько это вообще было теперь для него возможно.

Очнувшись от своих грез, Галлахер осторожно опустил Гордон на землю и снял с нее армейский жетон. Память услужливо подсунула ему воспоминание, как несколько дней — вечность! — назад он точно так же смотрел на ожившую пластинку, чтобы узнать, что за чудо свалилось им на головы. Это вызвало настолько сильную боль в груди, что Галлахер сдавленно охнул и невольно согнулся пополам, лбом ткнувшись Гордон в грудь. Несколько минут он был уверен, что сердце сейчас разорвется, и леди Смерть милосердно позволит ему уйти в свои сады. Он просто ждал...

Но приступ прошел, и у Галлахера началась истерика. Он захлебывался слезами, скорчившись на земле рядом с телом Гордон. Рыдания переходили в смертельный, какой-то животный крик, а потом у него кончалось дыхание, и он кричал уже без звука. Мозг агонизировал, задыхаясь от гипоксии. Галлахер рефлекторно делал судорожный вдох, и все начиналось заново. Он призывал Смерть взять его жизнь в обмен на жизнь Гордон. Он кричал, что ненавидит Иезис, что она жестока и несправедлива. Он звал ее придти и сражаться с ним за Гордон. Но никто не откликнулся на его зов. В какой-то момент Галлахер просто потерял сознание.

Когда он очнулся, то был уже более спокоен. Опустошен и подавлен, но спокоен. Он подполз к Гордон, коснулся губами ее губ и поднялся. Ноги дрожали и подгибались в коленях. Галлахер в последний раз посмотрел на Гордон, стараясь навсегда впечатать в память ее черты, а потом поднял винтовку и выстрелил. Тело расцвело огромным огненным цветком.

Пламя освещало худого изможденного человека в обгоревшей форме. Он стоял, размазывая слезы по грязному небритому лицу, и смотрел, как в погребальном костре горит то, что было когда-то его друзьями и любовью. То, что было когда-то смыслом его жизни. То, что было когда-то Вселенной.

Камин: треск поленьев, сухой жар и мечущиеся языки пламени. Стакан виски в руке: слабая попытка отключить стонущий разум, обжигающая змейка по горлу и побелевшие пальцы, способные раздавить хрупкое стекло. Ночь: время одиночества, истинные чувства и попытка понять.

Полковник Тодгард сидел в своей доме, смотрел на огонь и пытался уговорить себя, что все это какая-то ошибка. Все должно разъясниться, и окажется, что не случилось ничего страшного и непоправимого. Ему удавалось это сделать с каждым глотком виски. Но потом алкоголь растворялся в организме, а разум все никак не хотел отключаться, и логика не хотела идти на поводу у желания. Тодгард понимал, что обманывает сам себя, и с каждым глотком мрачнел все больше и больше. Случилось. Он знал это точно.