Ты такой же, как я.

Приобретена новая люстра, диван и плазменный телевизор огромного размера.

Мать не хотела 'ударить в грязь лицом' перед столичным гостем.

Для нее что Москва, что Питер — один хрен. А их провинциальный городок — деревня. И не важно, что корни родственника из этой самой деревни, родился и вырос— то он в Питере.

Отец психовал, но делал все, что велела мать.

Данька возмущался, что у него сессия, но никого это не колыхало. Столичный гость важнее какой-то сессии, тем более что Даня умный, Даня сдаст, даже если не спал полночи, клея гребаные обои.

С Дмитрием ему удавалось общаться только по телефону, и то урывками. Устал он за эту неделю так, что Новый год был не в радость.Не хотелось ровным счетом ничего. Только спать. Даже трахаться не хотелось. Хотелось просто завалиться рядом с безопасником, уткнуться в его подмышку, сложить на него руки и ноги и дрыхнуть.

Он как раз задремал, когда двери машины открылись и послышались голоса.

Отец уселся за руль, что — то бурча себе под нос. На заднее сидение сначала плюхнулась сумка, а затем, кряхтя забрался пассажир.

Данька обернулся к новоиспеченному родственнику.

— Здравствуйте — кивнул он, разглядывая грузного дядьку. Тот улыбнулся ему во всю лощенную харю.

-О, Артамон, это сынок ваш?Красавец какой! Хорош!

Данька смутился.

— Да вот,отпрыск. Ну что, поехали домой? Данька, пристегнись. Гаишникам на новый год деньжат срубить надо, тормозят на каждом углу — пожаловался отец гостю.

— У нас они тоже перед праздниками лютуют. Да и без праздников. Может в гостиницу сначала?

Отец с удивлением обернулся к Гоше.

— А на кой тебе гостиница? Ты что, у нас остановиться брезгуешь что ли?

Тот замахал руками:

— Что ты, что ты! Мне неудобно просто вас стеснять.

— Не пори ерунду. Все, поехали, Танюха ждет.

Родственник оказался мужиком компанейским, особенно после пары рюмок корейской водочки. Покушав, все семейство перебралось из кухни в зал, прихватив закуску и выпивку. Мать достала фотографии Петра Алексеевича. Некоторые снимки были еще дореволюционные, а один вообще старый, как нарисованный.

На нем сидели двое усатых мужчин в сюртуках и шляпах — котелках, а между ними стоял мальчик лет десяти, в бархатных курточке и бриджиках, на ногах чулочки и башмачки с пряжками. На обратной стороне фотографии выцветшая надпись красивым почерком:

'1863 годъ'

— Ничего себе!— присвистнул Георгий — Это же, наверное, отец деда, маленький еще. Прадед мой. Блин, на папку похож, до ужаса. Вот смотрите. Он вытащил из кучи фото, снимок Бориса, примерно десятилетнего возраста, и положил рядом со старой фотографией. Схожесть была феноменальной.

Снимки действительно были интересными. Можно сказать — историческими.

На одной из фотографий, Петра Алексеевича целовал в щеку Брежнев, пожимая при этом ему руку.

— Это твоему деду орден на одном из съездов вручили.

Георгий заинтересовался.

-А много орденов у деда? И где они сейчас?

— Ну, было несколько. Так мы его, когда хоронили, все ордена в гроб, на подушечку положили. Он наказал, чтобы обязательно с ним захоронили.

Данька ухмыльнулся. Родственничек — то, ушлый видать. Ордена сейчас в ходу, за них денежку можно не плохую выручить. Это мамка с папкой, простые, как три рубля, им ничего не надо. После этого вопроса Гоши, у Даньки к нему появилась неприязнь.Батя тоже поморщился.

-Гош, а чего твой отец с дедом не поделили, не знаешь? — Мать всегда мучил этот вопрос. Но как она не пытала Петра Алексеевича, он молчал, как партизан.

-Да чего не поделили...Лицемером дед был. Революционер фигов. Все равны, называется. Не хорошо конечно о покойниках такое говорить, но козлом дед был. Мать у них горничной работала. Убирала, стирала, готовила. Вот тебе и смерть буржуям. Только коммуняги, те, что у власти были, не сильно от тех самых буржуев отличались. Прислугой не гнушались. Вот мать и была в прислугах. Отец в нее влюбился, стали встречаться. Батя, тогда только институт закончил, на архитектора выучился. А мамка тоже студенткой была, на заочном в педагогическом училась, ну а у них подрабатывала.

Дед когда узнал о них с отцом, орал, что мать бате не пара. Что не фиг с прислугой якшаться. Мамка в общаге тогда жила, она сирота. Ну, батя снял домик в частном секторе и ушел от родителей. Так дед устроил так, что мамку из института и комсомола исключили, за якобы аморальное поведение. А мужика, который им дом сдал, чуть не посадили с конфискацией имущества. Тогда — то они в Питер и уехали, бате как раз предложили там проект. Отец писал деду с бабкой, но они знать ничего о нем не хотели. Считали, что он их опозорил, подвел. Даже когда я родился, и отец им написал об этом, сделали вид, что письмо не получили. В общем, никакой реакции. А потом случилось несчастье. На одном из объектов, что батя проектировал, оборвался трос на кране. И груз полетел вниз. Отец как раз стоял под ним. Чудом жив остался. Только вот пластина теперь в голове, да позвоночник сломан. В инвалидном кресле на всю жизнь оказался. Когда мамка сообщила деду, тот даже не дослушал, трубку бросил. Сказал, что сын для него умер несколько лет назад. Мы даже не в курсе, знала ли бабушка о несчастье с отцом. Сказал ли ей дед. Но никто из них, ни разу не поинтересовался, как там их сын. Ни письма, ни звонка, ни тем более приезда.

Татьяна сидела потрясенная. У нее в голове не укладывалось, что Петр Алексеевич и Варвара Владимировна были такими жестокими людьми.

А Данька думал о том, что уж если от сына могли отказаться из — за девушки, которую считали ему не парой, то, что тогда ожидать, если родители узнают что их сын гей.

Ему стало страшно. Представил, что отец с матерью отказываются от него и ком подкатил к горлу. Он дал себе слово, что родители никогда не узнают о его ориентации. И теперь он начинал понимать Дмитрия и сочувствовать ему. Как же сложно, наверное, все время притворяться любящим мужем. Ложиться в постель с женщиной, когда тебя тянет на мужчин.

Голова разболелась, мысли путались. Он не знал, как ему жить дальше. Что говорить родителям, когда ему будет за тридцать и мать начнет ждать от него внуков. Как отмазываться от вопросов про девушек, которые задаются уже сейчас. Отец с дядькой, постоянно выпытывают у него, много ли он попортил девчонок. Даньке стало так плохо, что захотелось немедленно уйти и не слышать голоса родичей.

Лишь один голос ему был сейчас нужен. Жалость к себе и к Дмитрию, давила невыносимо. Ему нужен был сейчас безопасник. Хотелось обнять его крепко, крепко и целовать колючие щеки, сухие жесткие губы. Пожалеть, приласкать.

— Сына, ты что, опьянел что ли? — услышал он материн голос и почувствовал ее мягкую руку у себя на лбу.

— Голова болит. Я пройдусь пойду.

— Совсем загоняла ты мать пацана. Еще учеба эта, мозги закипят от всей той хрени, что сейчас учат. Может тебе полежать лучше? — 0тец тоже с беспокойством смотрел на него. И Данька от их заботливых любящих взглядов, зареветь был готов.

Он замотал головой.

-Нет, пойду воздухом подышу. Прогуляюсь.

-Долго не шарься. Вечером елку наряжать будем — улыбнулась ему мать.

— Без меня, не нарядите что ли?— Данил быстро оделся, сунул в карман телефон и уже открыл дверь, чтобы выйти, когда отец окликнул его.

-Дань, ты это, девушку свою на Новый год к нам пригласи. Посидите с нами немного, а потом пойдете, куда вам надо.

Данька застыл.

— Пап, какая девушка, я же в учебе весь. Мне не до девушек сейчас.

— Ну, ну. А пропадал те недели у кого тогда? Да еще и с ночевками?

Данил уже собрался ответить, что с друзьями занимался, когда поймал на себе насмешливый взгляд Георгия и поперхнулся словами.

Молча, повернулся и вышел. Сердце стучало как бешеное.

Он почему— то знал, что Гоша все про него понял.

Выйдя из подъезда, дрожащими пальцами достал телефон и нажал на вызов.

Дмитрий еще на работе, но сил ждать у Даньки не было.

Как только сработало соединение он выпалил в трубку:

-Дим, ты можешь сейчас подъехать?

-Что — то случилось?

-Хочу тебя видеть. Сейчас.

-Часик подождешь? Мне здесь край закончить надо.

— Хорошо. Жду тебя в 'Славянской кухне'.

До кафе он доехал за двадцать минут. Заказал себе водки и малосольных огурчиков. Смотрелось это со стороны, наверное, позорно. Но ему было плевать. Хотелось напиться. Когда в кафе появился Дмитрий, Данька уже был изрядно под шафе.

* * *

* * *

**

Я сразу понял, что с практикантом что — то не то. По голосу, по тому, как он нервно дышал в трубку. Работы в последние дни года было до хрена. Еще и корпоратив вечером в ресторане. Я идти не собирался, сославшись, что Машка плохо себя чувствует, но генерал настаивал, чтобы я присутствовал хотя бы на вступительной части.

Когда я приехал в кафе, Данька был пьян. Сидел в одиночестве и глушил водку практически без закуски.

И я понял, что ни на какую вступительную часть я не пойду. Отключил телефон, и повез Данила на нашу квартиру.

Всю дорогу он молчал, как я его не пытал, что случилось.

А не успели мы зайти в коридор и раздеться, как он вдруг прижался ко мне, схватив за шею и притягивая мою голову к своим губам.

— Я тебя люблю, Дим. Я так тебя люблю — еле слышный шепот в мое ухо.

Меня словно порвало всего внутри. В груди что то булькнуло и я не узнал свой голос:

-Я тебя тоже. Люблю.

* * *

* * *

** ГЛАВА 35

— Машенька здравствуй. Сергей Валерьевич на проводе. С наступающим тебя.

— Здравствуйте Сергей Валерьевич. Спасибо, вас тоже.

— Машут, а благоверный дома?

— Нет. А он разве не на работе? Он говорил, что задержится сегодня.

— Ну да. Корпоротив у нас. Разминулись значит, сейчас подъедет. А телефон по-видимому разрядился, вот я тебе и звякнул. Жаль, что ты плохо себя чувствуешь, а то бы посидели.

— Сергей Валерьевич, я правда себя чувствую не важно. Следующий, ни за что не пропущу.

— Ну не хворай. Береги себя и малыша.Чтобы богатыря родила.

— Вы знаете? — удивилась Маша.

— Ну а как же! Димка же сразу похвастался, что папашкой станет. Рад до усрачки — хохотнул Сергей Валерьевич — Ну ладненько, С Новым годом тебя еще раз, и всего тебе хорошего и много. Пока.

Машу расстроил звонок директора Хладокомбината..

' Почему Дима не сказал ей про корпоратив? Не хотел идти с ней? Раньше он на все праздники брал её с собой. Если бы не хотел чтобы ее с животом видели, не сказал бы о ребенке генералу. А так, ничего не понятно. Значит он все же рад ребенку. Хвастается'

Её мысли прервал очередной телефонный звонок.

Звонила ее подруга Анжела.

— Маш, слушай, а кто у вас в новом районе за городом живет?

— Никто, а что?

— Да твоего недавно видела. Мы с Володькой к его другу приехали, он пошел к нему забрать кое — что, а я в машине осталась. Смотрю, тачка ваша подъехала. Дмитрий и парень какой — то, пьяненький. Димка его чуть ли не на себе в подъезд тащил. Потом мой позвонил, сказал, чтобы я поднималась. Вот мы сейчас все еще у Кирилла сидим, а Димкина машина так и стоит под окнами. Уже час, как стоит.

Маша лихорадочно старалась вспомнить, кто из Димкиных знакомых живет в той стороне. И вдруг поняла, что не знает о друзьях и знакомых мужа ничего. Даже у мамы его ни разу не была. И сказал ли Дмитрий своей матери, что у него будет ребенок, тоже не знает.

Анжела говорила в трубку что — то еще, но Маша слушала ее вполуха.

Дмитрий значит не поехал в ресторан, поэтому Сергей Валерьевич и потерял его. И трубку он отключил специально, чтобы директор до него не дозвонился.

— Маш, ну ладно, пока — вклинился голос подруги в её мысли.

— Подожди. А какая улица говоришь, какой дом?

— Звездого двадцать девять.

— Вы долго еще там будете?

— Да ночевать, наверное, останемся. Выпили, за руль теперь не сядешь.

— Позвонишь, как он уедет, если увидишь, конечно.

— Позвоню. Стол у окна как раз стоит, двор как на ладони. Думаешь, он того, гуляет что ли?

— Не знаю Анжел.Может они с парнем этим, к девкам приехали?

— Подожди, сейчас у Кира спрошу, есть ли в их подъезде девочки не замужние. Этот кабель, наверняка, должен знать.

Маша с нетерпением ждала, когда подруга закончит разговор с Кириллом. Она улавливала лишь обрывки фраз.

— Слушай, Кир говорит, что часто вашу машину у подъезда видит. Запомнил, потому что сам такую тачку хочет. И Маш, как бы тебе это сказать...

— Ну, говори — от нехорошего предчувствия,в горле встал ком, и на глаза тут же навернулись слезы.

— Несколько раз машина ночевала у подъезда. Про девчонок Кирилл не знает.

Маша всхлипнула в трубку, не в силах сдержаться.

— Так подруга, не реви. Бери такси,и дуй сюда. Сама за руль в таком состоянии даже не вздумай садиться. Мы им сейчас устроим кузькину мать. Будут знать, как чужих мужиков от беременных жен уводить.

Маша слышала, как Анжеле что — то говорят мужики. Потом в телефоне раздался голос Владимира.

— Маш, не слушай ты Анжелку. Может у него здесь правда друг живет. Приезжай, конечно, если хочешь.

— Нет Вов, я не поеду. Приедет, спрошу, кто у него там живет.

— Вот и правильно. Нечего панику раньше времени разводить. Подругу дать?

— Давай.

От сочувствующего голоса подруги, было только больнее.

— Не приедешь?

— Нет Анжел. Не забудь позвонить, если увидишь что-нибудь. С кем он из подъезда выйдет.

— Хорошо. Не расстраивайся только. Все они уроды и козлы и слез наших не стоят.

— Ладно, гуляй иди, а то все веселье пропустишь. Жду твоего звонка.

— Да какое уж тут веселье — вздохнула подруга — Пока. Держись там.

Маша отложила телефон, прошла в ванную и умылась холодной водой. Хватит реветь, слезами горю не поможешь. Димка ведь говорил, что пока она в положении он гулять будет. А раз он не один к этим бабам приехал, то значит это просто перепих. Она попыталась вспомнить, когда он не ночевал дома, и до нее вдруг дошло, что не ночевал он, пока она в больнице была. Слез сдержать не получилось, разревелась, уже навзрыд. Она идиотка, из — за него вены вскрыла, чуть не сдохла, а ему плевать. Ему только на руку, что она в больнице оказалась. Он к этой своей сразу рванул. И сегодня, даже на корпоротив забил, опять к ней уехал. А парень с которым он был, брат наверное, этой девки.

Маша лихорадочно начала искать ручку с листочком. Надо адрес записать, пока она его не забыла.

Хрен она отдаст отца своего ребенка какой — то бабе. Вот родится малыш, тогда посмотрим, чья возьмет. Димку спрашивать про Звездого она не будет, сделает вид, что ничего не знает. Только про звонок Сергея Валерьевича скажет.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Хотел Даньку уволочь в душ, мозги от водки промыть, но он уперся

— Не хочу. Хочу быть пьяным. И вообще, я что, зря пил что ли? — Сел за кухонный стол, подпер голову руками, и смотрит на меня.

— А чего накушался — то? Что за горе? — я включил чайник, достал из холодильника колбасу. Хлеб засох, а свежий не купили. Нашел замороженные чебуреки. Пойдет. Сейчас пожарю.