Надо мною "Безоблачное небо" - 1 часть

— Степан, черт возьми, — громким шепотом обращается к сидящим у костра один

из слушателей певца-тореадора, — вы задолбали своей готовкой! Что в костер

то поналожили? В меня уже второй раз горящий уголь отлетает!

— Не боись, Сема! — таким же шепотом отзывается, вероятно, Степан. — Ежели

что, потушим!

А кто-то из бойцов, готовящих на костре варево, добавляет:

— Те, Семен, хорошо, попил фашистской кровушки и нормалек, а нам обычная пища нужна, а ее еще готовить надо. Вот пойду к командиру и попрошу о Поцелуе Каина, и буду потом на законном основании весь день в землянке дрыхнуть.

— Витька! — раздается могучий бас — на территорию лагеря из леса вышел высокий широкоплечий бородатый мужик в широких галифе, заправленных в кирзовые сапоги и фуфайке на голое тело. На его необъятной груди густо курчавились черные волосы — На фига те тремеры сдались? Они ж интеллигенты, а ты — гегемон, пролетарьят! Пошли к нам в гангрелы! Я лично тебя пацалую!

— Не, Ваня, больно уж вы ребята суровые. У вас же чуть что — сразу в рыло.

— Ну, так и что? — ухмыльнулся бородатый Иван. — У тя, после обращения, рожа будет во! Хоть кирпичи об нее ломай, что ей зуботычина?

Последние слова Ивана потонули в общем хохоте. Иван оглядел лагерь, увидел Максима Даниловича и подошел к нему:

— Командир! На втором внешнем фашиста поймали. Вроде как майор армейский.

— Молодцы. Как удалось?

— Да он сам на нас вышел. По— русски гуторит вполне сносно. Говорит, что хочет нашего командира, в смысле тебя, видеть. Он вообще-то каинит.

— Ты шутишь?

— Как можно, Максим Данилыч. Точно каинит. Знака мы не смотрели. Он не показал, а мы не рискнули — ну-ка крутой какой, а у нас там, кроме меня, одни ученики. По виду фашист, ну, вылитый вентру. Весь лощеный такой!

Сразу три головы из числа слушавших музыканта-тореадора, возмущенно повернулись к Ивану. А один из бойцов встал. Женщина. Маргарита. Точно она! Ее точеные черты лица, только стрижка непривычно короткая. Впрочем, партизанская жизнь не располагает к длинноволосым прическам.

— Эх, Ванюша, — сказала Маргарита, подбоченившись, — дать бы тебе промеж

ушей, только вот толку никакого не будет. Больно уж голова у тебя крепкая!

— Да, Марго, — ухмыляясь в бороду, пробасил Иван, — я мужик крепкий.

Партизаны засмеялись. Максим Данилович повернулся к Ивану:

— Что ж, Иван, давай, веди. Надо переговорить с этим фашистом, раз уж ему

так хочется меня увидеть.

Маргарита тут же оказалась рядом:

— Я с тобой, Максим. Мало ли что. Помощь еще одного мастера не помешает.

Следом встал тореадор-гитарист:

— Максим Данилович, как хотите, а я иду с вами. Три мастера по любому лучше,

чем два.

**

Немцу было лет тридцать-тридцать пять на вид. Обычный пехотный майор вермахта — ничего особенного, если, конечно не знать, что он каинит.

— Фердинанд, — представился майор, — просто Фердинанд. С тех пор, как я стал

вентру, фамилия значения не имеет, хотя, должен отметить, я происхожу из

благородной австрийской семьи. С кем имею честь?

С этими словами австриец, как и подобает вежливому каиниту, приподнял обшлаг мундира и показал алый знак мастера-вентру. Максим Данилович шагнул вперед, представился:

— Максим. Я, тот самый командир партизанского отряда, с которым вы хотели

встретиться, а это мои заместители — Маргарита и Леонид.

Все трое чуть наклонили головы и показали свои знаки — приличия соблюдены.

— Господа! Или, обращаясь к вам, правильнее говорить товарищи? — улыбнулся

австрияк.

— Ну, какие мы вам товарищи? — задумчиво проговорил Леонид. — Так, что господа,

наверно, все же лучше.

— Пусть так, — согласился майор. — До меня доходили слухи о странном

партизанском отряде, совершающем свои диверсии исключительно ночью, а

нижние чины в подпитии иной раз рассказывают о полностью обескровленных

трупах наших солдат. Не боитесь Охотников, господа?

— На территории военных действий правила Маскарада действуют лишь

частично, — ответил Максим Данилович, — а мы стараемся по возможности не

афишировать свою природу.

На какое-то время майор замолчал, видимо собираясь с мыслями и после паузы, затянувшейся минут на пять, продолжил:

— Я одного не понимаю, господа, зачем вы это делаете? Нет, ваше желание

обосноваться в районе ведения боевых действий я понимаю. Здесь вдоволь пищи,

а случись отдельные нарушения Маскарада — война все спишет. Маскировка под

очередной партизанский отряд — остроумное решение. Наше командование уже

воспринимает партизан как неизбежное зло — русским свойственна

фанатичность. Они... как это?... Защищают Родину и Сталина. Это понятно,

но я не могу понять, зачем вы— то ведете активные боевые действия.

Исчезновение одного-двух, а хоть бы и десятка солдат, германское командование

даже и не заметит, но систематические нападения на патрули, подрыв

эшелонов, идущих на фронт, это не может остаться незамеченным. На такого

рода деятельность наше командование просто обязано отреагировать.

Каиниты, конечно, народ могучий и не людям с нами тягаться, но мы, увы, очень

уязвимы днем... Рисковать вечностью жизни неизвестно ради чего? Не понимаю.

— Видите ли, господин Фердинанд, вы не совсем верно оцениваете мотивы наших

действий. Мы не имитируем партизанскую деятельность, мы ее ВЕДЕМ и,

разумеется, мы отдаем себе отчет, что в этой войне кто-то из нас может

погибнуть.

— Но, Отец Каин! Во имя чего? Какое вам дело до этой войны, людской войны?

— Вопрос на вопрос, а вы ради чего оказались в чужой стране, господин Фердинанд?

— Господа,— австрияк улыбнулся и развел руками, — вы ведь не считаете меня

настолько недалеким, чтобы решить, что я купился речами нашего психованного

вождя-ефрейтора? Все эти бредни о величии германской нации и особой миссии,

возложенной на нее, конечно, полная ерунда. Арийские народы, неарийские народы

— какая разница? Для меня, вентру, все люди одинаковы, а если чем-то и

отличаются друг от друга, то разве что группой крови. Разумеется, я не верю в

тот бред, что несет Адольф Гитлер, но я с ним. Он делает важное и нужное

дело: создает новую империю, мировое государство. Вы, может быть, не

поверите мне, господа, но если бы ваш Иосиф опередил Адольфа и повел войну

столь же успешно, то я перебрался бы в Россию и вступил бы в Красную армию.

Неважно, кто создаст империю: немцы, русские или какие-нибудь зулусы, главное,

чтобы она была создана.

— Ну, и зачем вам империя, господин майор? — спросила Маргарита.

— Вы, вентру, моя леди, вы меня поймете лучше прочих.

Маргарита слегка нахмурилась, похоже, перспектива стать леди господина Фердинанда ее никак не радовала.

— В принципе мы, вентру, могли бы взять власть в любой стране, с нашим умением

тонкой модификации человеческого сознания это не столь уж сложно. Возьмем

меня: служу в вермахте, постоянно на виду, тем не менее ни моему начальству,

ни моим подчиненным не кажется странным, что я, к примеру, не выхожу

днем на солнце... Население любой страны в подавляющем своем

большинстве — быдло, стадо баранов, которое куда-то ведут пастухи-вожди.

Главное, чтобы пучок травы, которым поманили это стадо, был достаточно

аппетитным, а кнут — достаточно жестким. Нужна какая-то идея, нужна

хорошо поставленная пропаганда, а так же не менее хорошо организованный

репрессивный аппарат и господа Геббельс с Гиммлером у нас это хорошо

понимают. Чтобы гнать баранов нужны пастухи, а чтобы стадо шло в нужном

направлении, следует контролировать пастухов — рецепт власти прост. В

принципе, мы, вентру, могли бы взять власть, например, в Австрии и лет через

пятьдесят, ну, сто это была бы совсем другая страна. Там не был бы нужен

Маскарад, там не было бы никаких Охотников, а люди считали бы за честь, если

каинит берет их кровь для кормления. И нас они не боялись бы, а любили, как

любят у нас психа Адольфа, а у вас Иосифа. Другое дело, кто бы нам дал эти

пятьдесят, и уж тем более сто лет. Все остальные страны, забыв о вражде

друг к другу, тут же объединились бы против нас, Папа наверняка издал бы

специальную буллу, ваш этот... Как его? Патриарх Советского Союза тоже

присоединился бы к нашей травле. Хоть у вас церковь и в загоне, но все же...

Подключились бы Охотники... Нет. Затея со взятием власти в какой-то стране —

дело бесперспективное. Другое дело Империя, мировое государство, у которого

попросту нет каких либо мало-мальски серьезных противников. Империя, с

которой не сможет справиться никакое другое государство, ни даже, все

остальные страны, вместе взятые. Вот за это я и сражаюсь.

— О, господин Фердинанд, — в голосе Максима Даниловича послышалась ирония, — а

вы у нас оказывается поклонник "Шабаша".

— Никогда не имел желания присоединяться к этим господам! — фыркнул майор. —

"Саббат" тянет нас всех назад, к рабовладению, забывая, что мы вступаем в

середину двадцатого века. Словно страусы, они тупо прячут головы в песок,

повторяя, как молитву: "Нам не нравится знать, от чего случается Безумие

Крови, и потому мы ничего не желаем знать об этом". Вы были на последнем

Большом Совете кланов, когда случился раскол?

Все согласно кивнули.

— Методы, которые предлагает "Саббат" для строительства государства

каинитов — просто дикие. Как бы сильны мы ни были, драться со всем миром, да

еще имея в числе противника Охотников, полнейшее безумие. Зачем нам тратить

свои собственные силы в борьбе со всем миром. Пусть люди сами создадут для

нас мировое государство, а мы потом перехватим бразды правления и

переделаем все так, чтобы нам в нем было комфортно жить. "Саббат"

говорит: "В государстве, где у власти будут каиниты, необходим мощный

репрессивный аппарат, чтобы держать в повиновении массы людей". Да,

разумеется, репрессивные органы нужны, но позвольте, зачем нам самим, как

предлагают саббатовцы, выполнять роль палачей и рисковать в итоге

получением повторяющихся приступов Безумия Крови? Любимым занятием

людей во все века было убивать друг друга. Да они за каплю нашей крови, за

возможность продлить свое жалкое существование перегрызут глотки всем

нашим врагам! А, ведь наиболее преданно служащих нам людей можно еще

поманить и возможностью получения Поцелуя Каина. О, методов достижения

желаемого множество, и то, что никогда не получится у "Саббата", получится

у нас! Я изложил вам, господа, то, что хочу я и мои единомышленники. Может

быть вы, в свою очередь, объясните ваши действия?

— Ну, что ж, господин Фердинанд, — сказал Максим Данилович, — Вы были

откровенны с нами, я постараюсь быть откровенным с вами. Мне и моим

соратникам не нравится идея мирового государства, не самого по себе, а такого,

каким его представляете себе вы или ваш Фюрер. Мы и люди — две стороны одной

медали. Мы сами когда-то были людьми. Я еще не забыл то время, хотя оно было

очень давно. Презирать людей, значит презирать самих себя. Превращать

людей в тупых скотов, способных за подачку власть имущих на любую низость,

значит, увидеть молодых каинитов, наших детей, такими вот тупыми скотами.

Хорошее же будущее вы готовите нашему народу, господин Фердинанд. А еще мы

с вами по-разному расставляем акценты. Вы на первое место выносите свою

принадлежность к вентру, потом уже все остальное. Мы же, сначала ставим

то, что мы — русские, а потом уже вентру, тремеры, тореадоры, гангрелы...

Понимаете? Похоже, что нет. Мы родились на этой земле и здесь мы получили

вторую жизнь или "не-смерть". Какая разница? Это НАША земля. Здесь живут

наши будущие дети, те, кому суждено стать каинитами, пусть они еще и не

знают об этом. Вы же хотите их убить, или сделать рабами духа, а это даже

хуже, чем просто рабами. Мы сражаемся, господин Фердинанд, чтобы ничего

этого не случилось, чтобы ваши мечты так и не стали реальностью. Хотите

добрый совет? Убирайтесь из России. Вы вентру и можете сделать это так,

что ваше командование забудет вообще о том, что здесь был некий майор. То,

что случилось с германской армией под Москвой и Сталинградом — только

начало. Вам не выиграть эту войну. А теперь позвольте откланяться, у нас дела.

Максим Данилович идет по улице. Я узнаю ее. Это улица Свердлова. Вон ряд "хрущевок", палец двенадцатиэтажки, а за ним рассыпь огней — торговый центр "Мегахаус". Поздний вечер. Максим Данилович идет на базу. Впереди рабочая ночь. Привилегия мастеров: квартиры располагаются недалеко от базы. Можно добираться пешком, не используя личный автомобиль или общественный транспорт. До базы оставалось идти примерно один квартал, когда Максим Данилович ощутил волну чьей-то боли. Кому-то было очень плохо. И он пошел по вектору боли, как пес по запаху. Вышел на дорогу. На проезжей части большая лужа — качество дорожного покрытия у нас оставляет желать лучшего. Из лужи — грязные следы протектора. Вот машина подала чуть вправо, объезжая выбоинку в асфальте, а потом отпечатки протектора почему-то резко уходят влево. Затем машина снова выезжает на середину дороги и след теряется. Из кустов близ дороги исходит волнами боль. Максим Данилович шагает туда. Шорох и треск веток — какое-то животное метнулось по ту сторону кустов. Кошка? Судя по шуму что-то более крупное, скорее уж собака. В кустах лежит девушка. Я. Не так давно меня сбила машина. Впервые вижу себя чужими глазами. Неприглядное зрелище: вся грязная, в кровище б-р-р! Максим Данилович по мобильнику вызывает скорую помощь, но уже понимает — она не поможет и даже кровь каинита не поможет — слишком поздно. Он быстро сканирует сознание пострадавшей — мое сознание: у девочки горе — недавно погиб ее отец, другая родня отсутствует и это все упрощает, отклонений в психике нет. Можно начинать.

— Девочка. Ты меня слышишь? — раздается тихий голос Максима Даниловича. —

Девочка, ты понимаешь, что скоро умрешь? Я вызвал скорую помощь, но она тебе

не поможет. Она попросту не успеет — ты истекаешь кровью, и я ничего не могу с

этим поделать. Но ведь ты... ты же не хочешь умереть? Прими Поцелуй Каина и

ты не умрешь...

Я много чего увидела и узнала. Например, узнала, что когда забирали вещи из моей комнаты, чтобы перенести на базу, Максим Данилович лично распорядился захватить со стены фото, то самое, сделанное на охоте, решив, что раз оно там висело, значит, имело для меня значение. Я узнала, что мой отец-каинит и в самом деле считал нас — Алину, Гора и меня своими детьми и относился соответственно; что он переживает за Алину и ее, вечно во что-нибудь влипающего сына, гордится Гора и моими успехами, а еще, оказывается, я напоминаю Максиму Даниловичу кого-то, кого он давным-давно потерял. Я не стала выяснять, кто это был — все же эти воспоминания очень личные, нехорошо в них копаться. Много чего я узнала и увидела, только одного не нашла: хоть каких-то упоминаний о замыслах относительно меня и моего человеческого отца. Ни сам Максим Данилович, ни Тремер, ни другие кланы НЕ ИМЕЛИ ОТНОШЕНИЯ к аварии самолета и гибели Охотников, а около меня в тот момент, мой будущий отец-каинит действительно ОКАЗАЛСЯ СЛУЧАЙНО. Какая все же радость сознавать, что те, кому ты веришь, не обманывают тебя, что они и в самом деле достойны твоего уважения и любви.