— Вы теперь герой, ротмистр, — окликнул он проезжавшего мимо Ревина. — Да... Вы, верно, меня презираете? Что ж... Я и сам себя презираю. Но хотел бы я знать, черт вас побери, — генерал сорвался на фальцет, — чтобы вы сделали на моем месте, случись все вот так? Что?
— Застрелился бы, — не повернув головы, ответил Ревин.
* * *
— Господин ротмистр!.. Виноват, — ординарец в чине подпоручика осекся. — Прошу простить.
Ревин даже не поморщился. Он сам не успел привыкнуть к полковничьим погонам. 'Полковник без полка', так его величали господа офицеры. И не то чтобы с завистью, или со злобы, скорее даже с испугом, с недоверием — слишком яркую звезду зажег Ревин на небосклоне закавказского театра. Когда к вершине идешь уверенно и ровно, в шлейфе твоей силы выстраиваются соратники, или, что чаще, прихлебатели. Но все одно — свидетели твоего законного успеха. Тут и свою жизнь можно спланировать, и на верность присягнуть, и ту же верность доказать не раз представится возможность. А Ревин взлетел настолько стремительно и дерзко, что распугал не только сослуживцев, но и начальствующие чины. Не любят у нас таких крутых, через голову, через звание кульбитов. Сегодня ты в князи, а завтра в грязи. Да еще и с собою утащишь на такое дно, что ни приведи Господи. Потому как, чем выше влезешь, тем больнее падать. Не горят долго падучие звезды.
— Господин полковник!.. — поправился вестовой.
И снова сбился. Полог палатки распахнулся и оттуда, излучая собой каменную надменность, явилась Айва. Слегка изогнув бровь, обдала молоденького подпоручика ядовитым прищуром, заставив окончательно стушеваться.
Ревин вздохнул. Вот еще наказание. К папаше в ссылку она ехать не желала, жила подле в палатке, упорно считая себя пленницей. По пять раз на дню за нанесенные обиды обещала зарезать Ревина во сне и бежать, но почему-то до сих пор не бежала, хотя к этому была прекрасная возможность. Хуже всего то, что Айву считали его пленницей по праву и другие. Многие офицеры, да и солдаты, заводили себе военно-полевых жен вдали от дома. Война-то она войной, а подкатываться под бабий бочок мужику заведено природой.
Айва родилась не чистокровной турчанкой. Однако, вопреки предположениям Ревина, молодой турецкий вельможа закрутил роман не с английской красоткой. Мать Айвы приходилась уроженкой оккупированной османами Сербии, в семье с долгими дворянскими корнями, но небогатой. Именно матери девушка была обязана русыми волосами, играющими на солнце переливами. Стараниями отца Айва получила великолепное образование, как родными владела турецким и болгарским языками, неплохо знала английский, русский и итальянский. Пожалуй, тягу к наукам девушка унаследовала от матери, а вспыльчивость и дурной нрав передались от папеньки. С детских лет Айва дралась на саблях, стреляла, брала призы на скачках. И все только затем, чтобы ни в чем не уступать мальчишкам, в окружении которых росла. Отец не чаял души в дочери, та не знала слова 'нет', и очень скоро такое воспитание принесло свои плоды: Айва превратилась в жестокое, своенравное существо, не признающее ничьих авторитетов, и в итоге стала совсем неуправляемой. Когда началась война, Айва сбежала из-под родительского ока, чтобы вместе с бандой головорезов носиться по долам и ущельям, обгоняя лихой ветер, и горячить свою кровь видом чужой.
— Господин полковник! — вестовой собрался. — Вам предписано немедля явиться в ставку командующего.
Ревин кивнул.
— Случилось чего?
— Не могу знать! Но, — подпоручик покосился на Айву, — лучше бы вам не мешкать...
— Куда уж, — Ревин усмехнулся. Нечасто полевых офицеров вызывают в ставку.
Вестовой козырнул и умчался, придерживая сдуваемую на затылок фуражку.
— Умываться! — крикнул Ревин денщику. — И китель парадный!.. Данилыч!.. Данилыч, где ты, черт?
— А? — Семидверный съехал откуда-то с высоты сложенных пирамидой сенных тюков, продрал заспанные глаза.
В перерывах между 'делами' Ревин казаков не изнурял ни муштрой, ни строевыми смотрами, предоставляя возможность выспаться, отъесться, заниматься лошадьми, потому как в бессонном переходе бравый внешний вид союзник слабый. Гораздо важнее, чтобы солдат был сытым да отдохнувшим.
— Данилыч, сыщи-ка мне двух казаков видом поприличней! В сопровождение.
— Сей секунд, вашбродие!
Семидверный сморщился и покачал головой.
— Иэх-х!.. Чую, кончилася наша малина...
Над огромной, больше похожей на простынь картой, покрывающей весь стол и краями свисающей до земли, склонилось пятеро. На Ревина, появившегося неслышно, как тень, никто не отреагировал. Командующий закавказским корпусом Михаил Тариэлович Лорис-Мельников, стоявший ко входу спиной, задумчиво пощипывал пышнющие бакенбарды. Его с иголочки одетый адъютант с молодцевато подкрученными кверху усами косил в карту без интереса, больше из уважения к начальству, позой своей больше напоминая угодливо замершего гарсона. Зажатая под мышкой бархатная папка еще больше увеличивала сходство. В полноватом человеке невысокого роста с мягким лицом ребенка Ревин узнал господина по особым поручениям Чупрова, в чине генерал-майора. Тот промакивал платочком взопревшую, в обрамлении венчика седых волос лысину и покачивал головой в такт каким-то своим мыслям. Двоих штатских, одетых в одинаковые костюмы цвета хаки, Ревин никогда раньше не видел.
Один кряжистый, как дубовый пень, глазами раскосый, с суровым, словно из темного камня высеченным лицом, и с гладким, как яйцо, черепом. Второй высокий, молодой, с аккуратными усиками, он что-то вполголоса втолковывал собравшимся. Пожалуй, их можно было бы принять за иностранных корреспондентов или аристократов, выехавших на охоту, если бы не обстоятельства встречи.
Ревин выждал еще пару секунд и щелкнул каблуками:
— Полковник Ревин.
— А-а! Проходите, голубчик! — Лорис-Мельников сделал приглашающий жест.
Говорил командующий с небольшим армянским акцентом: двойная приставка — Мельников означала переиначенную на русский манер фамилию Меликян. Выглядел он одновременно усталым и раздосадованным. И без того резкие черты лица его заострились, щеки впали.
— Господа, самым лестным образом рекомендую вам полковника Ревина. Блестящий офицер, не раз проявлял личную храбрость и мужество. Да-да, не краснейте! О ваших подвигах уже легенды слагают. Того гляди, скоро меня в звании обгоните...
Надо сказать, что тут Лорис-Мельников немного лукавил. Он сам получил чин генерала от кавалерии в тридцать лет. Случай в российской армии беспрецедентный.
— Считаю, — продолжал командующий, — что полковник, лучше, чем кто-либо другой, справится с поставленной задачей... Позвольте вам представить, господин Хан, — Лорис-Мельников указал на раскосого, едва качнувшего головой в ответ. — Господин...Э-э... Запамятовал...
— Вортош, — поклонился высокий с усиками.
— Да, точно... Это ученые, значит. Члены императорского общества. Приехали из Петербурга. И давайте без предисловий сразу к делу. А дело у нас, сразу оговорюсь, не из легких.... Чрезвычайной важности, так сказать...
— Михаил Тариэлович, позвольте мне, — пришел на помощь Вортош. — Около месяца назад вот сюда, — тыльная сторона карандаша ткнула в карту близ озера Ван, — выступила научная партия для проведения археологических изысканий. С тех пор никаких известий от нее не поступало. Вероятно, наши коллеги попали в плен и удерживаются турками. Необходимо в самые кратчайшие сроки организовать кампанию по их поиску и спасению. — Вортош с пристуком утвердил карандаш на столе.
Повисло молчание.
— Признаться, я несколько обескуражен...
— Понимаю, — вздохнул Лорис-Мельников. — Если что, приказывать не стану...
— Господа, прошу меня простить! Я не дипломат, обычный вояка. И надлежащему для случая политесу не обучен. Ваше превосходительство! — обратился Ревин к командующему, — могу я поговорить с вами наедине?..
— Ну, знаете! — возмутился молчавший доселе Чупров. — Вы, полковник, того!.. Не очень!..
— Хм... Голубчик, вы вот что! — Лорис-Мельников потер переносицу. — Излагайте свои сомнения, не таясь! Здесь все, доложу я вам, свои, и никаких секретов между нами нет.
— Извольте, — кивнул Ревин. — Меня страшит не опасность задания, а некая недосказанность... Указанное место близ озера Ван российским войскам не подконтрольно. Ни сейчас, ни, тем паче, месяц назад. Вы можете мне объяснить, господин Вортош, что за экспедиция такая углубилась на пятьсот верст на территорию враждебного государства?
— А вам, вообще, что за дело, господин полковник? — воинственно поднял брови Чупров. — Ваше дело, повторяю, какое? Пришел, увидел, победил!.. Да-с! Точнее, пришел, победил и фию-ть!
— Речь идет не о праздном любопытстве. От полученных сведений в изрядной мере зависит исход предприятия. Я должен точно представлять куда вести своих людей и с какой целью.
— Как я имел честь сообщить ранее, ваша цель — поиск пропавшей научной экспедицией, — спокойно повторил Вортош. — При всей остроте ситуации я не намерен посвящать вас в детали, поскольку считаю, что это несущественно. Могу лишь сообщить, что мы служим государству и государю.
Ревин усмехнулся.
— Не знаю, удивитесь ли вы, если я посмею себе заметить, что мы все служим государству и государю?
— Есть ли у вас еще вопросы, господин полковник? — сухо отозвался Вортош.
— Да. Вы изволили указать место, являющееся целью экспедиции. Располагаете ли вы сведениями, где экспедицию следует искать?
— Там же.
— А с чего вы взяли? Вы упомянули ранее, что никаких сведений от ваших коллег не поступало. Партию могли перевезти за сотни верст.
— Экспедиция находится там, где я сказал.
Ревин недоверчиво покачал головой.
— Послушайте, господин полковник, — вздохнул Вортош. — Вам остается только верить мне на слово. Или отказаться от участия в предприятии. Никаких дополнительных аргументов в свою пользу я выдвигать не стану.
— Хорошо, — подумав, ответил Ревин. — Какие силы планируется задействовать в деле?
— Кавалерийский полк тылового резерва прибудет из Тифлиса к полудню. Я распорядился, — Лорис-Мельников сделал знак адъютанту, — выдать вдосталь патронов, провианта, фуража, чего нужно... Также приказываю оказывать полковнику Ревину всевозможное содействие. А вас, полковник, прошу по всем затруднениям обращаться ко мне лично!
— Слушаюсь, ваше превосходительство! Однако считаю силы излишними. Прошу предоставить в мое распоряжение казачью сотню.
Лорис-Мельников переглянулся с Вортошем и, помедлив, кивнул.
— Добро. Когда вы намерены выступить?
— С рассветом.
— Хорошо, Евгений Александрович. Ступайте, не смею вас более задерживать, — и добавил, поймав на себе выразительный взгляд господина с усиками. — Ах, да... Запамятовал совсем... Полковник Ревин! На время операции вы переходите под командование господина Вортоша. По всем вопросам, прошу его слушаться, так сказать, как меня... Простите, голубчик, но это даже не моя воля, — командующий подобно молящемуся мусульманину воздел ладони вверх. — Так что прошу понимать...
— Слушаюсь! — Ревин щелкнул каблуками.
Внешне он никак не отреагировал на неприятное известие. Хотя возмутиться было чему. Виданное ли дело, боевого офицера подчинять какому-то штатскому, да еще во время военных действий.
— Господа! — командующий дал понять, что аудиенция закончена.
Адъютант деликатно расправил брезентовый полог, оставив командующего наедине с Чупровым.
— М-да, дела, — Лорис-Мельников покачал головой. — Своих хлопот полон рот, а тут еще... Оказия...
— И не говорите. Повидал я на своем веку, но такой чрезвычайщины... Сохрани и помилуй!
— Михал Михалыч, голубчик, а что вы скажете о Ревине?.. И опять же, эта история с Алмазовым, понимаете, с картечницей...
— Ревин производит впечатление умного, уверенного в себе человека. Чересчур, я бы сказал, уверенного. Знаете, — Чупров задумчиво поднял брови, — ловлю себя на мысли, что я его... побаиваюсь...
— Точно! Вот, точно! Вот! Я тоже... Черт побери, я тоже!.. Вы, голубчик, знаете что? — Лорис-Мельников потеребил золоченую пуговицу на мундире Чупрова, добавил, понизив голос: — Позанимаетесь им. По своей линии. На всякий случай, — Лорис-Мельников вздохнул и перекрестился. — Если вернется... Помоги ему Бог!..
Ревин полулежал на охапке сена, покусывая сухую травинку, смотрел в чернеющее небо. В расположении сотни царила кутерьма, казаки собирались в предстоящий поход. Дымили костры, фыркали лошади, где-то дурниной орал Семидверный, пробежал мимо горнист Дураков, потирая щеку: угодил, надо думать уряднику под горячую руку.
— Не держите зла на меня, господин полковник! — появился Вортош, присел рядом. — Мы с вами в самую чертову топку полезем. Не доставало еще камень за пазухой таить.
— Господь с вами, господин Вортош!..
— Просто Вортош. Это имя.
— Простите?
— Мне не досталось ни отчества, ни фамилии, — Вортош улыбнулся. — Скажите, нет ли у вас на примете какого-нибудь проводника из местных?
— Нет, — Ревин покачал головой. — Я им не доверяю... А это что еще за явление?
В стороне застучал бубен. Собственной персоной господин Хан приплясывал вокруг костра, наполняя вечереющий воздух тягучим пением одной ноты. Вырядился он подобающе: на обритое темя нахлобучил лисью шапку с длинным хвостом, обвешался побрякивающими амулетами из дерева и кости. Аккомпанировал себе 'член императорского общества' бараньей лопаткой.
— Глядите, хлопцы! Колдун!
Заинтересованные представлением казаки обступили кругом, давали советы.
— А нут-ка, дядя, прокляни басурмана! Туды ему в шишку!
— Шибче, шибче долби! Я зараз сам спляшу!..
— Велите вашим людям не мешать, — попросил Вортош.
Ревин сделал знак и казаки притихли.
Хан никак не реагировал на происходящее. Он глотал дым из костра, дергался в такт рваному ритму, приседал, мотая головой, от чего пушистый хвост выделывал замысловатые фигуры.
— Однако должен заметить, — проговорил Ревин, — что подобной выходки я не ожидал. Еще мне шаманских плясок в расположении не доставало... Медведей, цыган... Черт знает, что такое! Вынужден просить вас передать вашему коллеге, что подобное поведение недопустимо.
— Можете звать его Шалтый...
Вортош помолчал.
— Некоторые наши поступки могут показаться вам странными. Или даже нелепыми. Но поверьте, им существует вполне прагматическое объяснение. Боюсь накликать ваш гнев, но подобное действо Шалтый вынужден исполнять регулярно.
— Диву даюсь, — пробормотал Ревин и сделал попытку уйти, — что вы за человек?..
— Я вас прошу, Ревин, — Вортош удержал за локоть. — Прошу, требую! Верьте мне!
— Это очень трудно сделать.
Стук бубна оборвался. Некоторое время Шалтый стоял, глядя невидяще перед собой, покачивался, как тростина от ветра. И вдруг рухнул наземь словно подкошенный. Вортош бросился к нему, сел на колени, наклонился к самому лицу. Монгол говорил что-то, еле шевеля губами.
Ревин не стал дожидаться окончания странной сцены и отправился спать. Но даже не успел раздеться, как к нему в палатку без всякого предупреждения ворвался Вортош.
