Смотритель (чекистские фантазии)

Специалисты говорят, что в живом теле больше энергии и расстояние между молекулами больше, поэтому живое тело легче, чем не живое. А, может быть, всё это не так, но Исай и Йозеф стали такими тяжёлыми, что все впятером, включая и Савандоржа, еле втащили двух офицеров в дом.

— Пусть немного отогреются, — сказал профессор, а мадам Лохонг пригласила их отведать то, что им Бог послал.

А Бог послал настоящую баранью сурпу с овощами и специями.

Сурпа очень вкусная, но и опасная для людей, которые вместе с сурпой потребляют и огненную воду, то есть жидкость крепостью в сорок градусов, с лёгкой руки русского химика Дмитрия Ивановича названной водкой, то есть водой, но не совсем водой. Водка. По-польски это маленькая вода или водичка, что очень похоже на старорусское значение слова водка. А вообще-то водкой назывался настой различных трав. Как бы то ни было, но на столе стояла настоящая водка крепостью сорок градусов.

Но в чем же опасность сурпы и водки. Дело в том, что бараний жир в сурпе быстро обволакивает стенки желудка и так же быстро застывает, не давая желудку возможности всосать в себя этиловый спирт, разогнать его по крови и опьянить человека. Человек пьёт водку и не чувствует хмельного состояния. Зато потом, попив горячего чая, мгновенно пьянеет.

Женщины выпили по рюмке водки, мадам Лохонг пила какую свою жидкость и очень морщилась от неё, а Савандоржу профессор не наливал специально, так у чукчей отсутствует фермент, расщепляющий спирт, и они быстро пьянеют и так же быстро спиваются. Поэтому профессор потреблял продукт один, закусывая лепёшкой, размоченной в сурпе. Лепёшка становилась толстой и тяжёлой и более вкусной, чем без сурпы, а затем под эту размоченную лепёшку ложкой прихлёбывалась сама сурпа. Вот это настоящая тибетская закуска.

После четвертой стопки профессора мадам Лохонг замахала руками, привлекая его внимание и показывая на двух истуканов, сидящих недалеко от пиршественного места.

Приглядевшись в темноте, профессор увидел, что Исай и Йозеф остаются такими же неподвижными, но их глаза сверкают, а ноздри жадно втягивают идущие ароматные запахи.

— Так-так, — подумал про себя профессор и закурит сигарету "Кэмел", выпустив струю дыма в сторону офицеров. — Я думаю, что именно это имел в виду учитель, которого прикончил недальновидный Савандорж.

Встав с кошмы и размяв несколько затёкшее тело пожилого человека, профессор взял тарелку с сурпой, налил рюмку и пошёл к Исаю. Следом за ним пошла Катерина с небольшой сумочкой с красным крестом.

Профессор поочерёдно подносил к носу лейтенанта то сурпу, то водку, попыхивая ароматной сигареткой. Наконец, терпение лейтенанта кончилось, он вздохнул, а потом на самом вдохе ему под нос была сунута ватка с аммиаком. Дикий крик огласил скромное жилище мадам Лохонг, и лейтенант Метёлкин стал заваливаться на бок, начиная двигать пальцами на руках и ногах.

Такая же процедура была проделана и с штурмфюрером фон Безеном.

Через полчаса офицеры уже сидели у большой кастрюли с сурпой и аппетитом закусывали выпитую водку.

Сидевшие рядом с ними женщины кратко рассказали о состоявшемся разговоре с профессором. Судя по взглядам, которые бросались ими на профессора, было совершенно непонятно, удивило это их известие или не удивило, обрадовало или не обрадовало, но то, что оно заставило их задуматься, было ясно даже и без этих взглядов.

Насытившись до отвала, фон Безен в соответствии с немецким менталитетом того времени смачно пустил газы и как-то осёкся на средине, почувствовав, что он вообще-то наполовину русский, если верить тому, что рассказал профессор. И вообще, нужно будет узнать, что делают вообще эти русские. Вероятно, нужно будет почитать сочинения господина Достоевского, благо вдруг выяснилось, что он в совершенстве владеет русским языком, который является для него родным. А Исай, оказывается, его родной брат-близнец и Мария с Катериной их сестры. Как-то всё перепуталось в голове и совершенно непонятно, кто они все такие и зачем собрались в этом месте.

Ёж под шкуру от Сталина

Кабинет Сталина. Поздний вечер, плавно переходящий в глубокую ночь, означающую конец рабочего дня у мыслителя за весь мир и главного большевика Иосифа Сталина. Закурив папиросу "Герцоговина Флор", надоело ломать папиросы на показ перед посетителями, Сталин глубоко затянулся и подумал, что он не сделал что-то мелкое, что хотел сделать ещё утром.

После второй затяжки он вспомнил об этом и поднял трубку, соединяющую его с приёмной.

— Слушаю, товарищ Сталин, — раздался голос секретаря Поскрёбышева.

— Товарищ Поскрёбышев, — сказал Сталин, — запросите товарищей Берия и Абакумова о состоянии дела номер сто. И пусть они мне доложат.

Кабинет Берии.

— Всё, рабочий день закончен, — думал Берия, наливая в рюмку армянский коньяк и доставая из шкафчика тарелку с кусочками швейцарского шоколада.

Внезапный звонок заставил его вздрогнуть, рюмка с коньяком переполнилась и часть коньяка вылилась на зелёное сукно стола.

— Черт подери, — подумал он, — чего ему ночью не спится, — и поднял трубку телефона.

— Товарищ Берия, — раздался в трубке голос Поскрёбышева, — товарищ Сталин просил вас доложить ему по делу номер сто.

— Прямо сейчас? — спросил его Берия и голос его ослаб, стал сипящим. — В какое время доложить?

— Не знаю, — сказал Поскрёбышев и положил трубку. — Вот тебе, сука, задачка на размышление, — улыбнулся про себя секретарь Сталина.

Кабинет Абакумова. Генерал решил проверил состояние молочных желёз у молоденькой телеграфистки, настраивавшей его аппаратуру. Внезапный звонок вызвал спазм правой руки, держащей молодую девичью грудь. Девушка вскрикнула от боли, а генерал-полковник Абакумов встал, одёрнул на себе китель, застегнул его на все пуговицы и строевым шагом подошёл к телефону.

— Товарищ Абакумов, — раздался в трубке голос Поскрёбышева, — товарищ Сталин просил вас доложить ему по делу номер сто.

— Прямо сейчас? — спросил его Абакумов и голос его ослаб, стал сипящим. — В какое время доложить?

— Не знаю, — сказал Поскрёбышев и положил трубку. — Вот и тебе, сука, задачка на размышление, — улыбнулся про себя секретарь Сталина.

Монгол оказался чукчей

— Собственно говоря, — сказал профессор своим детям, — я не планировал собирать вас так рано, не дожидаясь окончания войны, но с лёгкой руки Савандоржа, инкарнировавшего в неизвестность моих сыновей, мне пришлось организовать их поиски, и вот мы все здесь. Давайте-ка спросим у Савандоржа, чего это ему вздумалось водить билом по краям медного котелка. Давай, колись, монгольский чукча.

— Он действительно чукча? — удивился лейтенант Метёлкин.

— А что такое чукча? — спросил штурмфюрер фон Безен.

— Начальник, а ты, однако, как меня расколол? — спросил Савандорж.

— А вот по этому "однако" и расколол, — улыбнулся профессор. — А ты, сынок, посмотри на Савандоржа, и поймёшь, кто такие чукчи, — сказал он фон Безену.

— Так, и на кого ты работаешь, Савандорж? — продолжил допрос профессор.

— Ни на кого не работаю, — начал оправдываться Савандорж, — совсем ни на кого, однако, только на пахана тружусь.

— А пахан на кого работает? — не унимался профессор.

— Пахан на Берию работает, — сказал Савандорж, — на него все паханы работают.

— Значит, и ты на Берию работаешь, — подытожил профессор.

— Нет, однако, я на Берию не работаю, — сопротивлялся Савандорж, — я только на пахана работаю.

— А кто тебе отдал приказ на инкарнацию вот этих мужиков? — спросил профессор.

— А пахан и приказал, — сказал Савандорж, — пусть, говорит, они меня сделают бессмертным, а я тогда создам партию криминального мира, и мы проведём в стране новую революцию, введём криминальную законность и криминальный порядок, будет у нас зона криминализЬма на зависть всем мафиям мира.

— Савандорж, — спросил профессор, — ты умеешь думать или за тебя пахан думает?

— Обижаешь, начальник, — сказал Савандорж, — как Савандорж становится голодным, он начинает думать, где и что поесть. Куропатка попадёт — куропатку съем, моржа, однако, любим и олешки тоже вещь хорошая, покушаешь плотно и кушать дня три не хочется.

— А как ты в монахи подался? — поинтересовался лейтенант Метёлкин.

— Из-за уполномоченного, — как-то неуверенно сказал Савандорж.

— Не понял, — сказал профессор, — из-за какого уполномоченного? Оперуполномоченного?

— Да хрен его знает, какой он там обер или не обер, — сказал монах, — а приехал к нам в стойбище уполномоченный от власти и говорит, чтобы мы все ехали землю рыть, золото, мол, там, а нам за это полный пансион, водки от пуза и баба каждый день новая. Кое-кто согласился, а я сказал, чтобы уполномоченный ехал к своей мамочке, которая жила с нашим шаманом, недавно сгоревшим синим пламенем от неумеренного потребления огненной воды. Ну, уполномоченный схватился за маузер, а у меня винчестер наготове всегда, я и стрельнул в песца, а песец был на голове этого уполномоченного, вот они оба упали.

— Кто оба? — не понял профессор.

— Ну, песец и уполномоченный, — и Савандорж укоризненно посмотрел на слабо понимающего профессора, — а потом нужно было делать ноги. Вот я на вельботе и переплыл в Америку, а тамошние чукчи сказала, что я на монгола шибко похож и определили меня в школу буддизма, которую вёл какой-то кривой японец. Там меня и нарекли Савандоржем.

— А как тебя раньше звали? — спросил профессор.

— Лахтыбууртыхуангсанг, — гордо сказал Савандорж.

— Как-как? — переспросил профессор.

— Да вы не забивайте голову, профессор, — сказал Савандорж, — это обозначает Быстрый олень с зорким глазом. Другой уполномоченный тоже так же удивился, а потом сказал, что я Лешка Николаев и выдал мне паспорт с серпом и молотом.

— А где этот паспорт? — продолжил расспросы профессор.

— Скурил, однако, — просто сказал Савандорж, — трубку где-то потерял, а курить шибко хотелось, вот бумага и пригодилась.

— Что мне с тобой делать? — стал размышлять профессор.

— Однако, ничего не делай, начальник, а? — жалобно попросил Савандорж.

— Ладно, — согласился профессор, — ничего не сделаю, но ты останешься здесь и будешь просить у Будды искупления своих грехов. Ты меня понял?

— Понял, начальник, — хмуро сказал Савандорж и вышел из домика.

Через пятнадцать минут все собаки селения и многие жители были разбужены завыванием, доносившимся с ближней сопки.

— Дурной знак, — говорили местные жители, расходясь по домам, — волк к покойнику воет.

— Однако, место застолблено, — думали местные волки, проходя мимо селения к кошарам чабанов, спустившимся в низовья, где трава была сочнее.

Две радиограммы

Радиоцентр НКВД. Везде аппаратура, мерцают разноцветные лампочки. Девушка с погонами младшего сержанта настойчиво пиликает на телеграфном ключе. Остановилась. Через две минуты зелёным цветом замигала зелёная лампочка. Девушка взяла блокнот и выписала квитанцию о том, что радиограмма принята. Офицер с квитанцией побежал к капитану. Капитан к полковнику. Полковник к генералу. Генерал к Берии. Берия удовлетворённо кивнул головой.

Радиоцентр SS. Везде аппаратура, мерцают разноцветные лампочки. Унтер-офицер настойчиво пиликает на телеграфном ключе. Остановился. Через две минуты зелёным цветом замигала зелёная лампочка. Унтер-офицер взял блокнот и выписал квитанцию о том, что радиограмма принята. Штурмфюрер с квитанцией побежал к гауптштурмфюреру. Гауптштурмфюрер к штандартенфюреру. Штандартенфюрер к группенфюреру. Группенфюрер к Гиммлеру. Гиммлер удовлетворённо кивнул головой.

Приказ возвращаться

Мадам Лохонг подошла к профессору и подала ему две бумажки.

Профессор прочитал их и сказал:

— Однако, тьфу ты, этот Савандорж со своим однако, получены две радиограммы. Из НКВД и из SS. И обе приказывают возвращаться. Что будем делать, дети мои?

Все молчали.

— Ладно, как на военном совете будем спрашивать младшего, — сказал профессор, — давай, Катерина, высказывайся.

— Надо ехать, — твёрдо сказала девушка.

— Да, да, нужно ехать, — хором заговорили все.

— А вы не подумали, что вас там ждёт? — спросил профессор. — Чем отличается НКВД от гестапо? Да ничем. Только формой да знаками различия. Чем отличаются их концлагеря? Почти ничем, в немецких порядка больше. И возьмут вас в оборот костоломы из НКВД и гестапо, и что вы тогда запоёте? Будете рассказывать сказки, что советский лейтенант и эсэсовский штурмфюрер это близнецы-братья? А два капитана от медицины это сестры близняшки. И что у всех четверых родные языки немецкий и русский. И что отец у всех один — штандартенфюрер SS. Кто же поверит хоть одному вашему слову? Никто. И второе. Война заканчивается и заканчивается она не в пользу Германии. Можно, конечно, смыкануть в Америку, она примет всех военных преступников, лишь бы ей хорошо было. Да только и там нас не ждут, начнут выкачивать всё, что знаем, а потом выпнут на улицу, фокусы на улице показывать. К Советам тоже не резон. Так академиков и гениев от науки в лагерную пыль превращают.

— И что же нам тогда делать? — обречённо сказали все собравшиеся.

— Будем делать так, — сказал профессор. — Мадам Лохонг наш давний сотрудник, работает на НКВД и гестапо почти что с одного времени. Вместе с Савандоржем они будут готовить базу нашего пребывания здесь после войны. Строить новую Шамбалу, реальную, а не виртуальную. Вы все, будете играть потерявших память и пойдёте в разные стороны. То есть, Йозеф и Мария к коммунистам, а Исай и Катерина к нацистам. Причём, Йозеф и Мария в виде Исая и Катерины будут выдавать себя ещё за Йозефа и Марию, инкарнированных в них. Исай и Катерина у нацистов будут выдавать себя за Йозефа и Марию и будут выдавать себя и за Исая и Катерину, инкарнированных в них. Так что, вряд ли кто-то докажет, что вы говорите неправду, потому что вы будете говорить обо всём, что знаете. До генетики человечество ещё не доросло. Мировая звезда генетики доктор Вавилов только что умер в сталинском лагере. Вечная ему память. Так что, никто не сможет доказать, что вы это не вы. Даже по отпечаткам пальцев, нужно быть сверхспециалистом, чтобы найти отличия. Так что всё будет в порядке. А до генетического анализа крови ещё далеко.

— А для чего такая хитроумная комбинация? — спросил штурмфюрер фон Безен.

— Нужно спасать советскую и германскую науки, сын мой, — сказал профессор, — после войны нам предстоят великие дела. Нужно будет осваивать космос для поиска планет, пригодных для существования, потому что население будет расти быстрее, чем это нужно для земли, а больших войн на горизонте не предвидит. Так, маленькие драки подвыпивших диктаторов.

— А не получится так, что мы будем предателями по отношению к тому, к чему мы готовились всю жизнь? — спросил лейтенант Метёлкин.

— А к чему ты готовился, мой сын? — спросил профессор. — Чтобы сказку сделать былью? Так и делай, превращай войну империалистическую в войну освободительную, освобождающую человечество от чумы коммунизма и национал-социализма. Демократия дрянь, но лучшей формы для существования общества ещё не придумано.