— Еще четвертый раз в квартиру заходили. Утром, незадолго перед стражей. Этого человека я даже видела. Он молчал.
— И что делал?
— Зашел в спальню, посмотрел на Авачи и вышел. Высокий, очень худой, с таким лицом... Как череп, кожа да кости. В темно-зеленом плаще с отвернутым воротником.
— Как "отвернутым"? Поднятым на шею?
— Нет. Можно, я на Вас покажу? Или Вы сами... Вот как будто Вы половину воротника внутрь запрятали, а другую оставили. Ага, вот так.
— Вы этого человека раньше видели?
— Не помню. Может быть. Или нет... Не знаю. Если это тот, про кого я подумала, то его там уж точно быть не могло. Тот умер давно.
— А кто он был?
— В детстве у нас с Чани... Простите, мастер, но это бред — так уж бред. Нечего и говорить. Я обозналась, конечно.
— Какой-то страшный человек из ваших детских лет?
— Да. Или он тоже у меня на кого-то нынешнего наложился.
— Значит, не считая соседки, получается четыре посетителя. Про одного, вечернего, ничего не известно — кроме того, что Авачи продолжила с ним разговор, начатый с Вами, и потом от него снова переключилась на Вас. Двое других, дневной и ночной, условно подходят под образ мастера Талури, причем ночной — скорее, чем дневной. Четвертый, утренний, известен по внешнему облику, и предположительно, это он Вас запер.
— Видно, он. Если только он вообще был, а не почудился мне.
Стряпчий Якуни переводит дух. Улыбается почти по-свойски:
— Кажется, барышня Минору, мы здорово продвинулись вперед.
— Да ведь это всё чушь сплошная.
— Будем думать, какой в ней смысл. Заявления Ваши я составлю, Вам их стражник принесет, чтобы Вы расписались. Еще вопросы, пожелания?
Девица в упор глядит на него:
— А если я скажу, что хочу, чтоб Вы меня поцеловали, мастер Якуни?
Всё с тем же приветливым лицом стряпчий молвит:
— Я отвечу, что ничего не имею против подобного желания. Больше того: я даже знаю, где и когда хотел бы это сделать. На Новогодие 1120 года в Ларбаре, в помещении без решеток и железных дверей. И конечно, чтобы Вы были живы-здоровы и не настолько подавлены, чтобы Вам никакие нежности уже на ум не шли. И еще условие: шляпка. Вот не косынка, не шаль, не шапочка, а именно шляпка. С цветною ленточкой. На такой случай — буду уповать, что мой дружеский поцелуй — за мной.
— Это Вы прикидываете, что через год я уже могу выйти из тюрьмы?
— Или вернуться с работ на поселении.
— Нечестно. У Вас такой ответ заранее заготовлен. Для приставучих подследственных. Это из книжки — или Вы сами сочинили?
— Верьте слову, барышня Магго: других таких подследственных я на веку моем еще не встречал. И впредь — обороните боги...
* * *
33.
Восемнадцатое число месяца Целительницы 1118 года, четыре часа дня.
Восточный берег, Старая Гавань. Рабочая комната сотника Барданга в Старо-гаванском участке королевской стражи.
Мэнгри Барданг, начальник Сыскного отдела.
Джангабул, его Единый Бог.
Что я уяснил из вчерашнего разговора с Нарикандой. Если в целом — господин сотник ОО сам боится того, во что он влез. Не за Райлера, не за Минору и даже не за племянника боится, а за собственную шкуру. Оттого и старается по возможности перевалить это дело на нас. Нечестие — вопрос серьезней некуда: отвечать по Закону приходится, а не по коронным законам.
А какое именно дело? Дурман? Прикладные изыскания по части путей доставки зелья в Ларбар далековато зашли, и уже самому сотнику грозит "потворство незаконному обороту"? Не похоже. Скорее, нечто из области неучтенного чудотворения. Для Нариканды Талури Райлер еще с марбунганских времен — осведомитель и подстрекатель. А для "храмового" отдела того же Охранного этот Пестрый подвижник — подопытная мартышка? Изобрел парень новый обряд, собрал общину, девиц нашел, готовых со всей истовостью молиться об исцелении дурманщиков. И Гаммичи привлек, потому что этот малый, сам перенесший тяжелую хворь, способен искренне просить богов о чужом выздоровлении. ОО допускает все это и наблюдает, что получится. И вот, Райлер руководит, Мауданга ему помогает. Провал, жертвы среди общинников, никого сей обряд не вылечил, а наоборот, многих потравил. То есть не чудо вышло, а нечестие. И Райлер после этого продолжает действовать, как жрец? Переезжает в Ларбар, крутится среди здешних "семибожных братьев", будто ничего не случилось? Воистину, чудо...
А Мауданге, возможно, тот обряд как раз и аукнулся. И она с того времени два года торчит беспросветно. Не может остановиться, или нарочно глушит себя, или казнит за неудачу — не вижу разницы. Твой Закон явлен смертной твари через ее внутренний закон. И что работает — больная совесть или телесное привыкание к дурману — всё равно, итог-то один. Даже если эта женщина принимала зелья затем, чтобы приятель ее не впал в уныние. Дескать, мне-то наши целительные моления помогают, так что давай разрабатывать их дальше, еще чуть-чуть — и я вылечусь...
Тварь может понимать или не понимать твоей кары, тут — ее свобода и твоя, Господи, Любовь. Теперь Тому умерла. А Райлер опять ведет себя так, будто он не при чем. Или вина на самом деле лежит на Тому, то есть ту общину она погубила, а не он? Минору говорит, что Тому учила Райлера, а не наоборот. И четыре года назад, судя по снимку, Тому была вполне цветущей женщиной, вовсе не развалиной. Обряд выдумала и поплатилась за это? Но если Райлер ее поддерживал, если прежде не бросил ее — значит, разделил с ней ответственность. И куда девался сейчас? Ищет возможных ее убийц — кого-то из Марбунгу, кто мог бы наконец-то собраться ей отомстить?
Ранда ведет свои изыскания. Судьба Минору не безразлична двоебожному Черному храму — из-за Чани, брата ее. Вчера вечером Ранда был у мастерши Лутамбиу: жены того Дабураи, который нынче ездит по Приморью по делам СРБ. Мы эту женщину особо не трясли, отложили беседу до времени, когда муж ее вернется. Ранда попробовал что-то выспросить у нее о прошлом Райлера. Понял так, что мастерша, хотя и скромная домохозяйка, да к тому же на сносях, готова послужить Справедливости и Смерти. То есть прийти на опознание Тому Мауданги. Даже обрадовалась, когда ей Ранда объяснил, что тело не обязательно должно оставаться непогребенным до конца следствия.
Пошел я к ней сегодня утром сам. Дитя это ожидаемое — четвертое по счету, родиться должно месяца через полтора. Но выглядит мать семейства бодрой, похода в мертвецкую не испугалась. "Житейское дело", — сказала. Позвала соседку приглядеть за своими ребятишками, и мы двинулись в участок. Не спеша, чтобы по пути потолковать неказенным порядком.
Родом и мастерша, и муж ее из Марбунгу, перешли из единобожной веры в семибожную вскоре после того, как поженились. Я сказал, что мне такие расклады отчасти близки: видали, мол, моего племянника Гвендву... Райлера и Маудангу мастерша знает уже лет десять. Они то бывали в Марбунгу наездами, то жили там. А с тех пор, как эти Лутамбиу переехали в Ларбар, наша парочка бывала и тут. В предпоследний раз — весной 1113 года, а прошлым летом приехали снова и решили осесть надолго.
Женаты Талури с Тому не были — это мастерша заявила уверенно. То есть всё-таки квартиру они сняли по подложным бумагам. Или за взятку. Это вопрос к Механическим мастерским и к дворнику с Обретенской. В любовной связи тоже не состояли. А в какой тогда? По словам Лутамбиу, Тому приютила Талури еще мальчишкой, когда тот сбежал из дому. Видно, пожалела: талурин отец тогда как раз вернулся из мест заключения. Надо будет для порядка еще раз запросить Габбон: по какой статье сидел Райлер-старший? Вернувшись, начал он наверстывать упущенное время: давать сыну "мужское воспитание" с учетом нового, каторжного опыта. Мальчик Талури долго не выдержал. Но на что девице Тому, почти взрослой, уже работавшей, сдался подросток тринадцати лет? Этого мастерша Лутамбиу точно не знает.
Сама писарша Мауданга тоже была не проста: хотелось ей не только перебелять рукописи, а еще и участвовать в их конечной доработке по части содержания. Потому как она с некоторых пор лучше всяких сочинителей знала, как надо писать и о чем. Откуда знала? А откуда берется у смертных Знание Истины? Не всем заказчикам советы переписчицы нравились. А кто-то приходил в восторг, воображал, что покорил сердце Тому, так что ей приходилось долго потом отделываться от напористых влюбленных...
Я спросил, что сталось раньше: к Тому пришло это божье озарение — или у Талури открылись дары к служению Творцу Жизни? Мастерша Лутамбиу считает, что одновременно. Может быть, потому они и решили впредь держаться вместе.
Женщиной Тому была "странной, но очень умной. И храброй. В Марбунгу однажды не побоялась одна пойти утихомирить здоровенного мужика, который буйствовал в припадке умбловой горячки. Не дралась, чудес не творила, просто по-хорошему потолковала с ним..." Склоки супругов Лутамбиу с их роднею тоже улаживала Тому. Уговорила мать мастера Дабураи, что переход из одной веры в другую — не грех, ибо Бог-то один. Единобожники марбунганские как-то назвали Тому "царицей". Сами они никакого Царя давно не чтут, но в это величание вкладывали положительный смысл. Вроде как Тому удавалось с каждым беседовать так, будто бы вот, есть ты и есть я, Столпу Земному осталось стоять полчаса, ничто уже не предстоит и не грозит, но ежели мы с тобою договоримся, то мир, авось, еще и не рухнет... Дурманные зелья Тому уже тогда принимала, но якобы не ради забвения, а с прямо обратной целью: для куража, чтобы речи ее звучали внушительнее. Лутамбиу, здравая женщина, в такие отговорки не очень верит, но отмечает редкую стойкость своей знакомой. В последний раз мастерша видела Тому в начале нынешнего месяца, дней за десять до смерти, и не нашла ее ни подавленной, ни перевозбужденной. "Она держалась". На вопрос, могла ли Тому покончить с собой, Лутамбиу уверенно отвечала: только если бы Талури погиб. Да и то — не раньше, чем отомстила бы за него.
О марбунганском дурманном деле двухлетней давности. Райлер и Тому приехали в Ларбар прошлым летом и сказали супругам Лутамбиу: прежде чем вы, ребята, решите, дружить с нами дальше или нет, выслушайте повесть о наших злоключениях. И стали рассказывать. Порознь: Райлер — мастеру, Тому — мастерше, а потом поменялись, и Тому свою точку зрения изложила Дабураи, а Талури — его жене. Пересказать мне их слова Лутамбиу взялась. Но удивительно, Господи: о жертвах их целительских опытов, о крушении общины не вспомнила ни слова. Только о бояриче Вайлиранде Гундинге, с кем у Тому была страстная любовь, а Талури ревновал, хотя сам он ей не муж и не любовник.
Боярича Тому пыталась учить, как надо рисовать. Причем, зная о ее дарованиях к убедительной беседе, родичи Гундинга и прежде пробовали пригласить ее, чтобы упросила Вайлиранду взяться за ум. Тогда Тому отказалась, и, по расчету мастерши, должна была навсегда проникнуться отвращением к этому высокородному господину — потому что вообще не любила, когда ее нанимали. Но однажды случайно Тому оказалась у Вайлиранды в мастерской — и вслух расхаяла все его работы, сказавши, что никакое это не искусство, а так, игрушки для богачей с сомнительным вкусом. Нечего удивляться, мол, что за них платят такие деньжищи... А если хочешь стать настоящим мастером, так я тебе объясню, как. И будто бы Гундингу сие понравилось. Да настолько, что он даже предлагал Тому вдвоем уехать за море. Впрочем, по словам Талури, из этого ничего не вышло — поскольку Вайлиранда и вправду не ахти какой художник. Тому осталась с Райлером, Гундинг за границей побывал — после того неладного обряда пришлось бежать. Да вот, вскорости вернулся: видно, зарубежные ценители его творчеством не восхитились.
Сотник Нариканда пишет, что семейство Гундинг обвиняло Тому в хищении каких-то работ Вайлиранды. Что, если картины у нее и вправду были — краденные, дареные, написанные совместно? И поскольку на отечественном художественном рынке стоят они дорого, то, сбывая их, можно было разжиться средствами на амитин и прочие недешевые зелья.
Всем марбунганским неудачам Райлера и Тому, по словам мастерши Лутамбиу, виною Гундинг. В самом деле она так думает? Или так ей преподнесли тогдашние события? Или она считает непорядочным говорить дурное о друзьях своих, даже и зная, что они совершили нечестие?
Мастерша опознала тело Тому Мауданги. Сам я уже не уверен был, не могла ли Лутамбиу солгать под присягой. Ради друзей — похоже, могла бы, и детишек своих не пожалела бы. Или понадеялась бы на снисхождение суда ко многодетной матери. Так или иначе, надобен еще хотя бы один свидетель для опознания. Я пригласил жреца из того храма Пламенного, где прихожане видели Тому с художником Лираттой. Досточтимый обещал нынче к вечеру явиться.
Едва только Лутамбиу ушла — доставили новое послание от Нариканды. Исследование остатков порошка с той обертки, которую позабыл сжечь Лиратта. Амитин, оказывается, был не негодного качества, как предполагал сотник, а напротив, отличного. Высшей степени очистки. Соответственно надо было и рассчитывать объем его, а иначе — неизбежный перебор. Вероятно, именно поэтому Тому и Лиратта им отравились. Тому насмерть, Лиратту, может быть, врачи еще сумеют откачать.
Как так вышло? Эти двое не знали, что зелья надо брать меньше, чем обычно? Надо выяснить: можно ли по виду, вкусу или как-то еще отличить обычный амитин от сверхчистого? Или только по цене? Но по цене наши дурманщики не поняли, что он — повышенной крепости? Тогда похоже на месть со стороны поставщика. Чем-то ему надоели эти покупатели, он решил с ними покончить — и не поскупился.
Днем Дунга и Марручи отправились на обыск в квартиру Лиратты. А я — на Обретенскую, к дворнику Ганикке.
Тот много кому отчитывается. И Страже, и ОО в двух лицах: Нариканде и сотнику "храмового" отдела. А может быть, и еще кому-то. Если боится человек, как бы его не убили за "слишком много знал", то лучший выход — знать еще больше, причем подбирать сведения, нужные как можно более широкому кругу любознательных лиц. Мне он рассказал: к "сожительнице" Райлера несколько раз приходил один и тот же хорошо одетый мужчина. По описанию гость этот похож на Лиратту. Толковала с ним Тому не в квартире, а на лестнице, поднявшись к двери на чердак. Как-то раз гость явился, когда Талури был дома, и Тому сказала: "Вы ошиблись дверью". Посетитель покорно удалился. Как и следовало, если это он посредничал в доставке дурмана.
А в уплату брал картины Гундинга? И когда они при лираттином содействии выплыли на рынок, семья Гундинг решила сие прекратить? Или именно эти бояре с самого начала картины у Лиратты и покупали? Благая цель: собрать всё художество своего родича воедино...
Опознать маудангиного гостя дворник взялся, но когда это будет возможно — зависит от лекарей из Первой Ларбарской. Нынче пробовали мы с Ганиккой сунуться туда, нам сказали: пока нельзя. Я не понял, в чем там дело: темноту, что ли, в палате поддерживают, чтобы глаза больному не раздражать? Или не берутся так обеззаразить посетителя, чтобы можно было его подвести к койке? Ладно, получат письменный запрос, поглядим, что ответят — сами врачи или же ОО.
