Путники двинулись куда им посоветовал идти Жирак. Верхний город найти было не трудно, его можно было рассмотреть практически со всей близлежащей местности. Он был построен на высоком холме, и он был отделен от другой части Рэвенфилда широкими высотными стенами, которые были облеплены, словно рыба чешуей, тысячами или даже десятками тысяч воинов. Флавиан поднял свой взгляд и лицезрел поверх черепичных покатых крыш мощные стены Верхнего города и высокий донжон, возвышающийся над всем Рэвенфилдом. Пастух еще никогда не видел столь величественного города, и он поразил его в самое сердце. А ведь Вороний город считался по речноземным меркам не самым большим поселением. Бывали и больше. Например, Амалия — столица провинции, или Нереидия — главный город Трехречья. Юнец видел эти великолепные города с висячими фонтанами, круглодонными цветущими садами на картинках в своих книгах и желал увидеть теперь их наяву. Но Рэвенфилд отличался от того, что изображалось в книгах — вместо пышных садов здесь грудились уродливые дома с покатой черепичной крышей, красивые фонтаны здесь заменялись торговыми ларьками, а вместо душистых цветов и восточных пальм — кучи навоза и сплошная антисанитария.
Но красота и великолепность Вороньего города, его мощь и великолепие тесно соприкасается с обратной стороной этой монеты — запахи в Рэвенфилде были на порядок хуже, а сам город был гаже, самым больших конюшен, которые видел Флавиан, здесь было полно преступников, бродяг, больных, шлюх и попрошаек. Эти социальные группы людей были неотъемлемой частью любого цивилизованного города.
"Чем больше шлюх и попрошаек в городе, тем богаче и величественнее город", — так сказал один из анонимных хронистов.
Флавиан побоялся представить, что таким образом творится в Фикии — самом большом городе Империи, который является ее столицей.
Рыцари курсировали по "навозной улице" и Флавиан никогда не видел их еще в таком количестве как здесь. За их спинами развивались плащи самых разных цветов — пурпурные, багряные, алые, темные, синие, желтые, красные, изумрудные. Но более того, на плащах изображались и самые различные геральдические животные и предметы — совы ехали бок о бок с ястребами, волки мирно существовали с кошками, державшие в своих лапах длинные копья, разрушенные мосты зияли на плащах так же великолепно, как и высокие башни. Ящерицы, львы, различные мифические тотемные животные, как сфинксы и медузы, копья, щиты, моргенштерны. Все когда-то это Флавиан видел в геральдических книгах и много читал о том, что это за символы и какие семейства носят их на своих гербах, но теперь он воочию увидел все это разнообразие.
Помимо прочего, на навозной улице можно было услышать множество языков, ну либо самые различные ломанные диалекты имперского языка. Смуглые торговцы, бледнолицые актеры, рыжебородые северяне и южане-лицедеи. Воистину, Рэвенфилд был удивительным миром, почти-что бескрайней вселенной для юноши, который прожил всю свою жизнь в небольшом поселение. Однако не стоит забывать, что Вороний город был самым большим поселением во всем герцогстве, которое так и называлось "Пограничье". Все вассалы герцога Ордерика — были крупные бароны рыцари, которые владели не больше чем сотней крестьянских душ. Мало кто задерживался на этих землях, потому как они были и менее плодородными, в отличие от остальных речноземных земель. Некоторые безземельные рыцари, служившие двадцать или больше оборотов для защиты Пограничья, получали от Ордерика за выслугу свой лен и несколько десятков крестьян. Так делалось испокон веков, но это все перечеркивалось большой смертностью и постоянными стычками, и битвами с ордами нежити. Одна латифундия могла в течение одно года перейти из одних рук в другие, и из этих рук к третьему рыцарю. Но несмотря на все опасности жажда приключений и золота манила как мелкое поместное рыцарство, так и крупных баронов, желающих поживиться за чужой счет и прославить свое имя, записав его в кровные летописи.
Пока оба путника шли по Навозной улице, Флавиан заметил, что тут редко бывало светло. Помимо того, что с востока надвигалась черная туча, где сверкали одновременно по несколько молний, стаи воронов были на небосклоне столь плотными, что пропускали только редкие лучи солнца. Пастух думал о том, где же столько тысяч ворон может добыть себе еду? И почему они до сих пор живут здесь, бок о бок с человеческой цивилизацией, а не отправляются на поиски новых мест для проживания?
Рэвенфилд был основан очень давно... Флавиан, с детства и по природе своей одаренный жутким любопытством хотел узнать побольше об истории этого таинственного города. Возможно, в здешней библиотеке, можно было бы найти древние архивы, повествующие об основание Вороньего города. Но было одно, но. Даже два. Во-первых, сейчас, любознательному и смыленному юноше было не до познания истории, сейчас, он желал лишь найти своего друга Аргия, а затем отправиться с ним восвояси. Неважно куда. Сперва к его родне, возможно матушка проживала с родителями толстяка. Во-вторых, он не знал древнего речноземного диалекта, который присутствует в современном языке только в малой доле, растворившись в имперском языке.
Даже с "навозной улицы", которая по сути являлась главной во всем Рэвенфилде, пересекая город с запада на восток, через основные кварталы, можно было заметить ярко-желтый флигель, в виде вороны, расправившей крылья. Тучи начали с востока свой массированный набег, ветер был столь сильным, что флигель начал крутиться вокруг своей оси, словно заводной волчок. Клюв желтого скрипучего ворона желал показать часть света, откуда дул ветер, но он не мог остановиться на одном месте, продолжая свое веселое путешествие вокруг собственной оси. Ветер протяжно завывал, гуляя через мелкие улочки, вороны начали громогласно каркать, предвещая скорую перемену погоды. Птицы начали летать уж очень низко, полностью закрыв сопротивляющиеся тучам солнце.
Флавиан был удивлен, что за все это время, на него не упало ни одного птичьего помета, хотя казалось бы, что практически вся навозная улица была покрыта белесыми засохшими пятнами. Пастух задрал голову вверх, увидев, просто неописуемые словами красоту и стремление природы к совершенству. Сетьюду нравилось пасти овец потому, как он оставался один на один с сущей матерью, которая воплощалась в зеленом травном покрове, блеющих овцах, белоснежных кудрявых облаках, красивых и аккуратных, как спелые груди молодых девушек, холмами, густой растительности — все это создавало единение Флавиана с природой, и он понимал, что весь мир стремится к совершенству. Так и здесь, он заметил, что тысячи воронов разбивались на десятки, а может быть даже на сотни стай и образовывали своими пернатыми телами различные пируэты в виде клина, воронки или плывущего темного облака. Но здесь красоты природы заменялись чудовищным уродством человеческой цивилизации. Человек настолько стремился обуздать природу, оседлать ее законы и заставить ее работать на себя, что начал калечить и изувечивать первозданные красоты.
Галарий увидел флигель постоялого двора, о котором говорил Жирак и решил свернуть в улочку, сократив через нее путь. Внезапно, на Флавиана нахлынуло странное чувство обреченности и скованности. Расстояние между двумя домами было столь мало, что здесь с трудом могли разойтись два человека. Сетьюд вспомнил, как он шел через подобные дома в Диньере, когда стражники вели его на эшафот. Тот момент останется огромным отпечатком судьбы, выедающим дыру в его душе. Казалось, что как только он выйдет из улочки, на него с верхних окон снова начнут сыпаться оскорбления и порицания.
Страж несколько раз, едва заметно, оборачивал свою голову, по началу Флавиан думал, что он смотрит, идет ли за ним пастух или нет. Но крепко сложенный Галарий, помимо прочего, был почти на полторы головы выше юнца и его взгляд всегда проскальзывал по макушке северянина.
— Сейчас в постоялый двор, а куда отправимся потом? — поинтересовался Флавиан, которому не терпелось встретиться со своим старым другом.
Ему хотелось поговорить с Аргием о том, что с ними приключилось, какие беды они превозмогли, с какими страхами они сталкивались вместе, а с какими по отдельности. Флавиан хотел рассказать Аргию все то, что он пережил за последнее время, поговорить о тех легендах, о которых они часто вели беседы, которые воплотились в реальную настающую жизнь. Павшие, Тьма, болотники, орден стражей... Но что-то прижгло сердце Флавиана и он понимал, что ему будет стыдно поведать своему товарищу о позорных избиениях и плене в казематах инквизиции. Шрамы на его спине по-прежнему болели, а на руках навсегда остался бледный отпечаток от кандалов, коими он был прикован к сырой темничной стене. Теперь это стало его "украшением" на всю жизнь, памятью о том, насколько может быть злобен человек.
— Посмотрим, — как всегда скупо ответил страж.
Флавиан следовал за ним по закоулкам, стараясь преодолеть свой собственный страх. Юный северянин не смотрел по сторонам, а упершись своим взглядом в плащ Галария, разглядывал колесо богов с двенадцатью спицами. У него было трудное и довольно невнятное отношение к религии, с одной стороны Флавиан видел в природе божественное начало — грамотный порядок мироустройства, взаимодействие разных существ друг с другом, уравновешивание жертвы и хищника. С другой стороны, прочитав много книг, подаренных дядей, он видел на их пропахлых древесиной страницах жестокость и убийства даже среди великих людей, разврат церковных иерархов, геноциды, многочисленные убийства и у юного пастуха в голове возникал когнитивный диссонанс. Как может сосуществовать божественный и грамотный порядок с хаосом и смертными грехами? Дополняют ли он друг друга, или входят в яростное столкновение, как Свет и Тьма? Но дядя, часто повторял, что Тьма есть ничто иное, как отсутствие Света. Но в это трудно было поверить юному пастуху, который относился ко всему с предвзятым недоверием и скепсисом. А что если это Тьма первозданна и Свет нарушил ее покой? Где же пребывают те боги, перед ликом которых совершаются эти злостные мерзости?
— Кажется, Жирак говорил именно об этом постоялом дворе? — задал вопрос Флавиан.
Ему жутко хотелось спать. Усталость будто давила ему на плечи, и он с удовольствием бы почтил мягкую постель своим присутствием, погрузившись в сон, несмотря даже на то, что ему почти каждую ночь снятся кошмары.
Улица, на которую вышли путники была намного меньше навозной, здесь было не так людно, но дорога здесь была более грязной — лужи, песок, навоз и помет перемешались во что-то липкое и грязное. На здание, где продолжал, словно водоворот, вращаться флигель, над самой дверью висела выцветавшая и поржавевшая табличка, на который грубыми мазками был нарисован серый волк, прилегший отдохнуть.
"Уставший волк", — Флавиан разгадал это немудренную и простую загадку вывески.
Постоялый двор был на удивление большим, и ни шел ни в какое сравнение с захудалой харчевней Мерьи Клоповницы или скупой и разваливающейся таверной в Верхних Рудах. Постоялый двор имел двор, располагавшийся за самим зданием. Здесь были грязные лужи, которые с долей аккуратности были заложены каким-то грязным тряпьем, старыми рубахами, ветхими поношенными панталонами. Между улицами, к самому входу были проложены поверх грязи три, скрепленных между собой дощечки Перед крыльцом стояли трое выпивших мужичков и о чем-то спорили друг с другом с ярко-выраженным речноземным акцентом.
Во дворе стояло четыре столба, между которыми были связаны крепкие веревки, на которых сушилась одежда. В ожидание грозы женщина начала снимать белью, все время поглядывая на затягивающие небосклон тучи. Молнии ярко сверкали, озаряя все в округе.
"Коваль бьет своим молотом по наковальне", — в этот раз удары этого божества, громким отзвуком и яркими вспышками отображались на небосклоне.
На заднем дворе таверны была собственная крытая конюшня, видимо для гостей побогаче. Жирак сказал, что в Уставшем волке останавливаются даже мелкое безземельное или разорившееся рыцарство. Лошади, стоявшие в стойлах принадлежали именно этим людям, чуть менее знатным, чем обычные рыцари. Это немудрено — богатые и именитые рыцари всегда смотрели с долей презрения на нищих и безземельных собратьев.
Само здание было не похожим на остальные постройки— трехэтажное, с большим количеством мелких окошек, обрамленных серыми оконными рамами. Если бы эта таверна была человеком, то к ней бы можно было спокойно подобрать такой эпитет, как "раздувшаяся", или "пузатая", по крайней мере так это выглядело со стороны. По самому строению было видно, как она задумывалась изначально, но таверна росла вместе с городом и потоком людей, желающим посетить Рэвенфилд. Путник заметил, как минимум три разных пристройки, в том числе два верхних этажа.
Мужчины косо посмотрели на рыжебородого воина, который мог внушить страху даже дикому медведю. Охмелевшие после нескольких бутылок пойла, они не стали ничего говорить вслед чужестранцу. Они о чем-то перешепнулись между собой и продолжили разговаривать о похищенной дочке Ордерика.
"Хвала богам", — облегченно вздохнул Флавиан, когда они вместе со спутником вошли в это большое и шумное заведение.
Но прошло всего лишь несколько минут, как Флавиан, разморённый спертым воздухом душного помещения, где смешался запах кислого перегара, выпивки и горелого жаркое, желал только одного — как можно быстрее добраться до кровати.
Если снаружи это здание казалось раздутым, словно живот беременной женщины, то внутри создавалось ощущение, что путники попали в обширное чрево кита, только деревянное, кишевшее самым различным людом. Тут собрались как простолюдины, в своих блеклых и потертых одеждах, так и зажиточные горожане, местные торгаши, говорившие на странном для Флавиана речноземном диалекте, так и купцы из дальних стран — смуглые и загорелые левсенийцы, островитяне, говорившие на диалекте протоимперского, рыцари в сверкающих и потертых доспехах, их пажи и оруженосцы. Цверги, болотные жители, речноземцы, имперцы. Это было самое большое здание, в котором когда-либо был Флавиан. До поры до времени...
"Уставший волк" был обширным трехэтажным зданием, пастух хотел сосчитать количество столов на первом этаже, но решил, что собьется со счету. На второй этаж вела крутая деревянная лестница, с дивными резными перилами. На втором этаже располагались комнаты, которые можно было снять за несколько дукатов всякому усталому путнику. Большое количество окон не спасло это помещение от мрака и задымления, дым от жарева и очага, смешивался с курительными трубками здешних обитателей и стелился по всей таверне, словно утренний туман. Сальные свечи горели по всему периметру помещения, освещая таверну своим ярким, но небольшим огнем. Через мутные, грязные и заляпанные окна пробивалась толика света, но она была столь ничтожна, что не могла рассеять мрак "Уставшего волка". Здесь пахло настоявшимся перегаром, жжеными волосами, табаком и алкоголем, но все это умудрялось заглушаться веянием сквозняка, который принес в ноздри Флавиана аромат жареного мяса, идущий из кухни, так возбудивший в пастухе аппетит.
