— У тебя руки замерзли, па, — сказала она, немного хихикая, но схватилась покрепче, когда он попытался их убрать. — Нет, оставь, я достаточно горячая. Давай, садись рядом и скажи 'добрый вечер' своей маленькой внучке, — ее голос звенел от застенчивой гордости, когда она протянула руку к тетушке Монике.
Моника осторожно опустила малышку на руки Лиззи и стояла, положив руку на плечо мистера Вемисса. На ее немолодом лице была нежность и что-то более глубокое, чем просто привязанность. Уже не в первый раз я была удивлена — и слегка озадачена своим удивлением — силой ее любви к этому хрупкому и тихому мужчине.
— Ох, — сказал мистер Вемисс, тронув пальцем щечку малышки. Мне было слышно, как та издавала тихие чмокающие звуки. Шокированная травмой рождения, она сначала не заинтересовалась грудью, но, определенно, начинала передумывать.
— Она проголодалась, — послышался шорох постельного белья, когда привычной рукой Лиззи прикладывала малышку к груди.
— Как ты назовешь ее, a leannan (любимая, дорогая, (гэльск.), — прим. пер.)? — спросил мистер Вемисс.
— Я как-то не думала о женских именах, — ответила Лиззи. — Она была такой большой, я была уверена, что это... оу! — Лиззи рассмеялась низким нежным звуком. — Я и забыла, какими голодными бывают новорожденные. Ух! Вот так, a chuisle (кровь моего сердца (гэльск.) — прим. пер.), да, так лучше...
Я потянулась к мешочку с шерстью, чтобы мягкими кусочками промаслить свои собственные истерзанные руки, и случайно увидела близнецов, которые бок о бок стояли в сторонке, устремив взгляд на Лиззи и свою дочь, и выражение лица каждого из них было точно таким же, как у тетушки Моники. Тот Бёрдсли, что держал Родни, не отводя глаз, наклонил голову и поцеловал круглую головку маленького мальчика.
Столько любви в таком маленьком месте. Мои глаза затуманились, и я отвернулась. Действительно, имеет ли это значение, насколько нетрадиционным был брак в основе этой странной семьи? 'Что ж, это имело значение для Хирама Кромби', — подумала я. Лидер непреклонных иммигрантов-пресвитерианцев из Тюрсо, он бы, как минимум, пожелал закидать Лиззи, Джо и Кеззи камнями, причем вместе с греховными плодами их чресл.
Этого не случится, пока Джейми в Ридже. Но когда он уедет? Я медленно вычищала кровь из-под ногтей, надеясь, что Йен был прав относительно способностей Бёрдсли к секретности и — хитрости.
Отвлекшись на эти размышления, я не заметила тетушки Моники, которая тихонько подошла ко мне.
— Danke (Спасибо, (нем.), — прим. пер.), — тихо произнесла она, положив узловатую руку на мою.
— Gern geschehen (Не за что (нем.), — прим. пер.), — я положила свою ладонь поверх ее и нежно сжала. — Вы мне очень помогли, спасибо!
И хотя она улыбалась, морщинка беспокойства прорезала ее лоб.
— Не так уж и много. Но я бояться, ja? — она взглянула поверх плеча на кровать, затем снова на меня. — Что будет в следующий раз, а вы здесь нет? Вы же знаете, они не остановиться, — добавила она, незаметно для других образуя круг из большого и указательного пальцев, вставляя средний палец другой руки в это кольцо в совершенно явной иллюстрации того, что именно она имела в виду.
Рассмеявшись, я спешно изобразила приступ кашля, но заинтересованные стороны к счастью его проигнорировали, только мистер Вемисс взглянул поверх плеча с легким беспокойством.
— Вы будете здесь, — проговорила я, приходя в себя. Моника пришла в ужас.
— Я? Nein (Нет, (нем.), — прим. пер.), — сказала она, качая головой. — Das reicht nicht. Я... — она ткнула себя в сухощавую грудь, видя, что я не понимаю. — Я... меня недостаточно.
Я глубоко вздохнула, зная, что она права. И все же...
— Вам придется, — сказала я очень тихо.
Она моргнула, ее большие мудрые карие глаза были устремлены на меня. Затем, соглашаясь, медленно кивнула.
— Mein Gott, hilf mir (Мой Бог, помоги мне, (нем.), — прим.пер.), — сказала она.
СНОВА ЗАСНУТЬ Джейми не смог. Впрочем, в последние дни у него и так были с этим проблемы, и он частенько допоздна лежал без сна, наблюдая за слабеющим мерцанием потухающих в очаге угольков и обдумывая все предстоящее, или искал прозорливости в тенях стропил над головой. Даже если он легко засыпал, то часто просыпался позже — внезапно и в поту. Но он понимал, чем это вызвано, и знал, как с этим справиться.
Большинство его стратегий достижения сонного состояния включали Клэр: поговорить с ней, заняться любовью. Или просто смотреть на нее, спящую, разрешая себе постепенно красть сон от ее мирного тепла и находя успокоение в длинном крепком изгибе ее ключицы, в надрывающей сердце форме ее закрытых век.
Но, конечно, Клэр ушла.
Полчаса почитав розарий (розарий (лат, rosarium — венок из роз) — традиционные католические четки, а также молитва, читаемая по этим четкам, — прим.пер.), он понял, что в этом направлении уже сделал все необходимое или желательное ради Лиззи и ее грядущего ребенка. Читать розарий в качестве наказания — да, он видел в этом смысл, особенно если произносить его, стоя на коленях. Или ради успокоения разума, укрепления души, или чтобы найти вдохновение, проникнуть в суть священных текстов — да, тогда — тоже. Но не для просьб. Если бы он был Богом или даже Пресвятой Девой, которая известна своим терпением, то подумал бы, что весьма утомительно раз за разом выслушивать более десятка повторений 'пожалуйста' по поводу чего бы то ни было. И, разумеется, нет смысла докучать тому, чьей помощи просишь.
А вот гэльские молитвы казались более подходящими для этой цели, поскольку они по сути сконцентрированы на конкретной просьбе или благословении, и более красивы — как ритмом, так и разнообразием. Если вы спросите его мнения, хотя, вряд ли кто-нибудь поинтересуется.
Moire gheal is Bhride;
Mar a rug Anna Moire,
Mar a rug Moire Criosda,
Mar a rug Eile Eoin Baistidh
Gun mhar-bhith dha dhi,
Cuidich i na 'h asaid,
Cuidich i a Bhride!
Mar a gheineadh Criosd am Moire
Comhliont air gach laimh,
Cobhair i a mise, mhoime,
An gein a thoir bho 'n chnaimh;
'S mar a chomhn thu Oigh an t-solais,
Gun or, gun odh, gun ni,
Comhn i 's mor a th' othrais,
Comhn i a Bhride!
Поднимаясь в гору, он шептал:
'Мария, Светлая Невеста,
Как Анна родила Марию,
Как Мария родила Христа,
Как Елисавет родила Иоанна Крестителя
Без порока в нем.
Помоги Ты и ей разрешиться от бремени.
Будь Ты в помощь ей, о, Невеста!
О, Мария, зачавшая Христа,
Совершенного во всем,
Моя Ты помощь, Мать-Кормилица,
Бога воплотившая в кости.
И как Ты помогла, Дева радости,
Без золота, без зерна, без волов,
Пошли помощь Твою и ей, велика ее боль, помоги ей, о, Невеста!'
Не в состоянии выносить удушливого заточения в хижине, Джейми вышел на улицу и в задумчивости побрел сквозь падающий снег через Ридж, ставя галочки в мысленном списке. Но дело было в том, что все приготовления закончились, оставалось только нагрузить лошадей и мулов. И даже не отдавая себе в этом отчета, он пошел вверх по тропе к хижине Бёрдсли. Снег уже прекратился, но над головой простиралось серое низкое небо, а холодная белизна спокойно лежала на деревьях, успокаивая порывы ветра.
'Прибежище', — подумал он. Хотя, конечно, Ридж им не был — во время войны не существовало безопасных мест. Но атмосфера горной ночи напомнила ему ощущение, которое бывает в церкви: великое мирное ожидание.
Нотр Дам в Париже... Святой Джайлз в Эдинбурге (Собор святого Джайлза (Гиля) — один из самых значительных соборов Эдинбурга, — прим. пер.). Крошечные каменные церквушки в Хайленде, куда он иногда заходил в те годы, когда скрывался — если считал это безопасным. Вспомнив их, Джейми перекрестился: гладкие камни, внутри зачастую ничего больше, кроме деревянного алтаря, и все же, такое облегчение войти, посидеть на полу, если не было скамеек. Просто посидеть, зная, что ты не один. Прибежище.
То ли мыслями о церквях, то ли о Клэр ему навеяло другое воспоминание — церковь, в которой они поженились, и от этих воспоминаний он улыбнулся. Нет, это не было мирным ожиданием. Джейми все еще ощущал, как под ребрами бухало его сердце в тот момент, когда он вошел внутрь, и вонь своего пота — от него несло, как от похотливого козла, а Джейми надеялся, что Клэр не заметит — и невозможность вздохнуть полной грудью. Он мог чувствовать ее руку в своей ладони — маленькие замерзшие пальчики, вцепившиеся в него для поддержки.
Прибежище. Тогда они были прибежищем друг для друга... Так оставалось и по сей день. 'Кровь от крови моей', — небольшой порез зажил, но Джейми потер подушечку большого пальца, улыбаясь от того, как просто она произнесла эти слова.
Он вышел к хижине и увидел ожидавшего на крыльце Джозефа Вемисса, ссутулившегося и постукивающего одной ногой об другую, чтобы не замерзнуть. Джейми уже собрался было окликнуть Джозефа, когда дверь вдруг распахнулась, и один из близнецов Бёрдсли — Господи, они-то что внутри делают? — потянувшись, схватил своего тестя за руку, чуть не сбив того с ног в волнении.
Это было именно волнение, а не горе и не тревога — он ясно видел лицо парня в свете огня. Джейми выдохнул белый в темноте пар, только сейчас поняв, что задерживал дыхание. Значит, ребенок родился, и оба они — и дитя, и Лиззи — выжили.
Он расслабился, опираясь на дерево, и прикоснулся к четкам на своей шее.
— Moran taing (Спасибо (гэльск.), — прим. пер.), — тихо поблагодарил он — коротко, но от чистого сердца. В хижине кто-то подкинул дров в очаг: из трубы вылетел сноп искр, осветив снег красным и золотым, и шипя черным там, где падала зола.
'Но человек рождается на страдание, как искры, чтобы устремляться вверх' (Библия, Иов, 5:7, — прим. пер.). В тюрьме он много раз читал эту фразу из книги Иова, и не слишком ее понимал. Искры, улетающие вверх, как правило, никаких проблем не вызывали. Ну, если только на крыше не было очень сухой дранки. Вот те, что выстреливают из очага, могли поджечь дом. Если только автор имел в виду, что страдать — в природе человека, а так, похоже, и было, если принять во внимание его собственный опыт. Но тогда он делал сравнение неизбежным, говорящим, что искры всегда летят вверх. Однако каждый, кто хоть раз долго наблюдал за костром, мог сказать, что это не так.
Хотя, кто он был такой, чтобы критиковать логику Библии в тот момент, когда должен повторять хвалебные псалмы и благодарности? Джейми попытался вспомнить хотя бы один, но был слишком переполнен чувствами, чтобы вспомнить что-нибудь, кроме бессвязных кусочков и отрывков.
С некоторым потрясением он осознал, что абсолютно счастлив. Благополучное рождение ребенка, несомненно, было замечательно само по себе. Но это также означало, что Клэр успешно выполнила свою миссию, и теперь они были свободными. Они могут покинуть Ридж, зная, что сделали все необходимое для тех, кто остается.
Да, всегда печально покидать дом, но в данном случае можно было бы поспорить, сказав, что это дом оставил их, когда сгорел. Впрочем, возрастающее чувство предвосхищения уравновешивало его печаль. Свободные и в пути, Клэр рядом с ним, никаких каждодневных домашних обязанностей, не нужно улаживать мелкие дрязги, обеспечивать вдов и сирот... Ладно, без сомнения, это была недостойная мысль, и все же...
Война вообще была ужасной вещью, и грядущая станет такой же... Но это, определенно, будет волнительно, и кровь забурлила в нем от макушки до самых пяток.
— Moran taing, — сказал он снова, благодаря от чистого сердца.
Чуть погодя дверь хижины отворилась, пролив свет, и с корзинкой на сгибе руки вышла Клэр, натягивая капюшон плаща. Вслед ей слышались голоса, и в дверном проеме столпились люди. Она повернулась, чтобы помахать на прощанье, и Джейми услышал ее смех, звук которого вызвал дрожь удовольствия во всем его теле.
Дверь закрылась, и Клэр пошла вниз по тропе в серой мерцающей темноте. Джейми видел, что она чуть пошатывается от усталости, и, все же, было в ней что-то такое... Он подумал, что это могла быть та же самая эйфория, которая наполняла и его самого.
— Словно искры, что устремляются вверх, — пробормотал он себе под нос и, улыбаясь, вышел навстречу, чтобы поприветствовать ее.
Клэр не удивилась, но сразу же повернулась и пошла к нему — казалось, что она просто парит над снегом.
— Значит, все хорошо, — сказал Джейми, и, вздохнув, она вошла в его объятья, крепкая и теплая внутри холодных складок плаща, под полы которого Джейми проник руками, притягивая ее ближе под свою большую шерстяную накидку.
— Прошу, ты мне нужен, — прошептала она, вплотную приблизив свои губы к его рту. Не ответив, он поднял ее на руки — Боже, она была права, ее плащ вонял мертвечиной, неужели тот мужик, что продал одежку, использовал ее, чтобы таскать из леса потрошеных оленей? — и, крепко поцеловав, поставил на землю. Он повел ее вниз по склону, и пока они шли, легкие снежинки будто таяли под их ногами.
Показалось, что путь до сараюшки много времени не занял. По дороге они мало разговаривали, и Джейми даже не мог бы сказать, о чем именно. Единственное, что имело значение, — просто находиться рядом друг с другом.
Не сказать, что внутри тепло и уютно, но все же не было и холодно. 'Радушно', — подумал он, чувствуя приятный теплый запах животных в темноте. Причудливый серый свет небес только чуть-чуть проникал внутрь, ровно настолько, что можно было различить согбенные фигуры лошадей и мулов, дремлющих в своих стойлах. Имелась там сухая солома, на которую можно было лечь — ну и пусть, что она старая и чуточку затхлая.
Было слишком холодно, чтобы раздеваться, но Джейми постелил свой плащ поверх соломы, уложил на него Клэр, а сам лег на нее. Оба дрожали, и когда целовались, их зубы стукались друг об друга. Прыснув от смеха, они отпрянули.
— Глупая затея, — сказала Клэр. — Я вижу свое и твое дыхание... Настолько холодно, что пар можно выпускать кольцами. Мы замерзнем напрочь.
— Нет, не замерзнем. Знаешь, каким способом индейцы добывают огонь?
— Что, трут сухим прутиком об...
— Точно, трение, — он задрал юбки: ее бедро было гладким и холодным под его рукой. — Но, как я понимаю, сухо не будет... Господи, Сассенах, чем это ты занималась? — своей ладонью он решительно стиснул ее, теплую, мягкую, сочащуюся, и от холодного прикосновения Клэр взвизгнула, достаточно громко, чтобы один из мулов испустил встревоженный хрип. Она извернулась, ровно настолько, чтобы Джейми успел убрать руку и быстро заместить кое-чем другим между ее ног. — Ты разбудишь весь сарай, — заметил он на выдохе. Господи, голова пошла кругом от обволакивающего проникновения в ее жар.
Клэр запустила свои холодные руки ему под рубашку и, проведя ими по телу, сильно ущипнула оба его соска, Джейми вскрикнул, а потом рассмеялся.
— Сделай так еще раз, — сказал он и, наклонившись, засунул свой язык в ее холодное ухо — только ради удовольствия снова услышать, как она завопит. Клэр извивалась и выгибала спину, но, как он заметил, не в попытке отвернуться. Джейми нежно прихватил мочку уха зубами и начал покусывать, медленно овладевая Клэр и посмеиваясь про себя от тех звуков, которые та издавала.
