Аластер Рейнольдс "Наизнанку"

— Нет, — мрачно ответил он. — Это реально. Но, похоже, на нас это влияет больше, чем на Топольского или на большинство других людей. — Он поднял на меня глаза. — Вы упомянули мисс Косайл. Что в ней такого, что вызывает у вас подозрения?

Я улыбнулся про себя и подумал, заметил ли он, что меня это забавляет. — Она вызывает у меня нечто большее, чем просто подозрение. Она что-то знает. Я не могу понять, что именно, но она стоит особняком от вас, от меня, даже от Дюпена. Как будто мы актеры, а она актер-режиссер, продюсер, что-то в этом роде. Она всегда рядом, когда я умираю, и каждый раз кажется, что она разочарована во мне из-за того, что у меня хватило смелости умереть.

— Мы все погибли на том берегу.

— Я знаю. А потом мы все вернулись, включая ее.

Его пальцы погладили "дерринджер". — Все условия нашего контракта теперь приостановлены. Ничто не помешало бы мне допросить ее, если бы мы почувствовали, что у нее есть ключ.

Я был удивлен его прямолинейностью: как легко он согласился превратиться из защитника в следователя.

— Допросить мисс Косайл?

— Когда придет время, — сказал Рамос.

В ночи мы услышали крик, который вскоре затих.

Во время строительства подвесного перехода поскользнулся человек. Один из самых самоуверенных летчиков, он не позаботился о том, чтобы закрепиться хотя бы на одном из крюков. Его товарищи наблюдали за его падением, он беспомощно падал в пустоту, размахивая руками и крича, пока в легких оставался воздух. Они слышали его крики еще долго после того, как потеряли из виду его падающую фигуру. Люди прислушались и направили прожектора вниз, но не было слышно ни звука, свидетельствующего о том, что он обо что-то ударился, и никаких следов его тела. Казалось вероятным, что он все еще падал.

После этого происшествий больше не было.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Снова заработали двигатели, чтобы зарядить аккумуляторы, которые питали электрические цепи и обеспечивали энергией прожекторы. На камбузе было легко представить, что мы все еще в пути, плывем под парусом беззвездной ночью.

— Я поговорил с мастером Топольским, — сказал капитан Ван Вут, обводя взглядом всех присутствующих. — Он не согласен со своей изоляцией, и это его право. Но он нашел некоторое утешение в моем обещании, что мы продолжим нашу экспедицию ради тех, кто был до нас.

— Вы будете держать его взаперти неопределенное время? — спросил Брукер.

— Это будет зависеть от того, что мы найдем на другом воздушном корабле: увеличит это или уменьшит масштаб его лжи. — Затем, обращаясь ко мне: — Выбор за вами, Сайлас, но если внутри этого разбившегося корабля есть тела, и их слишком много, чтобы мы могли их вернуть, возможно, их родственникам было бы приятно узнать, что было проведено вскрытие.

Крик падающего человека эхом отдавался у меня в ушах. Я посмотрел на непрочное сооружение, натянутое от "Деметры", и начал прикидывать, какие отговорки могли бы помешать мне пройти по нему. — Я с удовольствием пойду, — сказал я. — Но если что-то и можно сказать о телах, то это, возможно, не из тех новостей, которые приветствуются.

— Уверен, вы сделаете все, что в ваших силах, доктор. — Ван Вут бросил взгляд через стол. — Вы согласны, герр Брукер? В отсутствие мастера вы, по-видимому, являетесь его естественным представителем, чтобы экспедиционный отряд сохранял хоть какую-то легитимность?

— Яволь, — согласился промышленник. — Я надеялся, что доктор Коуд будет сопровождать нас, как само собой разумеющееся. Вряд ли это будет безопасным предприятием для любого из нас.

— Мы постараемся принять все меры предосторожности, — сказал Ван Вут. — Боюсь, Сайлас, вам придется взять с собой минимум медикаментов. Мостик достаточно прочен, чтобы по нему могли пройти люди, но только в том случае, если они будут рассредоточены и не будут слишком обременены грузами. Мисс Косайл, вашу пишущую машинку придется оставить на "Деметре".

— Все в порядке, кэп. — Она достала карманный блокнот и начала делать вид, что записывает наблюдения. — Эта девушка подготовилась, как и любой хороший исследователь. — Затем она подтолкнула меня локтем. — А как насчет вас, док? Разве вы не должны остаться здесь и работать над тем, что действительно важно?

— От меня здесь будет мало толку. Если не считать того, что Дюпен нуждается в отдыхе, который я могу только рекомендовать, у экипажа отличное здоровье.

— Ну, кроме того бедолаги, который упал с настила.

Я выдавил из себя натянутую улыбку. — Прискорбный несчастный случай, который, я надеюсь, больше не повторится.

— На самом деле, я думала не о ваших пациентах, — настаивала мисс Косайл. — Речь идет о вашем котле для варки целлюлозы, док. Я имею в виду, конечно, ваш роман.

— Конечно.

— Не совершаем ли мы серьезную несправедливость по отношению к миру литературы, отрывая вас от вашего творчества?

— Уверен, что мир литературы в любом случае останется равнодушным. Но спасибо вам за искреннюю заботу о моем, как вы выразились, котле для варки целлюлозы, мисс Косайл.

— Как продвигается работа? — спросил Ван Вут со своим обычным вежливым, но отстраненным интересом к моей непрофессиональной деятельности, которую он считал безобидной, но непонятной.

— Достаточно хорошо. Но боюсь, что ничто из того, что я напишу, не сможет сравниться с реальностью, в которой мы оказались.

— Уверены, что ваши люди из планетарного патруля не позволят нашим скромным приключениям превзойти себя? — спросил Мергатройд. — Они летят в космосе, а не парят внутри Земли! Вы не можете оставить нас в подвешенном состоянии, дорогой доктор.

— Я бы сказал, что подвешивание — это именно то, что мы делаем.

— Может быть, я просто не в себе, но я даже не помню, куда мы добрались, — сказала мисс Косайл. — Был ли космический дредноут на грани того, чтобы быть захваченным существами-лягушками, или существа-лягушки были на грани уничтожения космическим дредноутом?

— Вы бы вспомнили, если бы не заставляли его постоянно менять это, — покраснев, сказал Мортлок, бросаясь на мою защиту. — Я не хочу вас обидеть, мисс, но если бы вы просто позволили ему продолжать писать, вместо того чтобы придираться все время, он бы уже закончил.

Я застыл на своем легком стуле с тканевой спинкой. — Все в порядке, Мортлок. Я не возражаю против критики мисс Косайл. На самом деле, приветствую ее. Если бы ей не было на что жаловаться, я бы беспокоился, что случайно сделал что-то не так.

Мисс Косайл задумчиво кивнула. — Это, безусловно, своеобразный литературный подход. Некоторые люди могут сказать, что, заранее ответив на разумные возражения, вы избавите себя от необходимости писать в дальнейшем, но, полагаю, решать вам.

— Вы правы, — сказал я. — И в связи с этим, боюсь, что масса критики — действительно, вполне обоснованной критики — вынуждает меня просить о перерыве.

За столом раздались стоны. Даже мисс Косайл и Ван Вут присоединились к ним, хотя в случае с первой, я думаю, это было скорее разочарование из-за того, что она не смогла раскритиковать последнюю часть.

— Вот теперь вы становитесь совсем безжалостным, да! — воскликнул герр Брукер. — Я хочу знать, что находится за тепловым барьером!

— Отлично сказано, Фрици! — зааплодировала мисс Косайл. — Нам всем просто не терпится узнать, что находится по ту сторону тепловой... штуковины.

— Я тверд в своем решении, — сказал я с тяжеловесной решимостью.

Ван Вут издал задумчивое урчание откуда-то из глубины своего горла. — Значит, решено. Прежде чем мы закончим, друзья, может быть, выпьем за беднягу, который расстался с жизнью несколько часов назад?

— В самом деле, — сказал я, радуясь, что не нахожусь в центре внимания.

Ван Вут наклонился к своему старшему офицеру. — Напомните, как звали этого парня, дорогой друг?

К началу утренней вахты проход был проложен на все четыреста футов, которые отделяли нас от места крушения "Европы". По всей длине была протянута телефонная линия, что облегчило связь через пропасть. Что еще более важно, трап был протестирован, и группы людей ходили туда-сюда с все более тяжелыми грузами. Были даны заверения, что теперь он достаточно безопасен для экспедиционного отряда или для тех, кто остался от этого отважного отряда.

Компания состояла из герра Брукера, Рамоса, мисс Косайл, Мергатройда, Мортлока и меня. Топольский оставался взаперти. Дюпен хотел пойти, но я настоял, чтобы мальчик оставался в постели, и на этот раз меня послушали.

Собрав свое снаряжение, мы отправились в путь, взобравшись через оболочку на верхний проход, а затем на сам проход.

Ни одна часть этого перехода не была приятной. С каждым пройденным шагом меня преследовал постоянный страх упасть, но все совершилось без происшествий с кем-либо из членов группы. Что касается меня, то темнота помогла. Усилием воли я обнаружил, что могу притвориться, будто это твердая поверхность, давящая на нас, как угольный пласт, а не отсутствие материи. Четыреста миль показались бы мне меньше, чем эти четыреста футов, но как только я преодолел их, я понял, что смогу вернуться на "Деметру", и этот ужас, по крайней мере, немного ослабил свою остроту.

Нельзя сказать, что последняя часть была легкой. Конструкция "Европы" отличалась от конструкции "Деметры": она представляла собой единую газонаполненную оболочку, а не трубчатую оболочку с отдельными подъемными ячейками. Это исключало возможность проникнуть в нее сверху любым способом, кроме как спуститься по цепочке лестниц, которые были перенесены через проход и прикреплены к внешней ткани ее оболочки. Хотя каждый из нас был надежно привязан веревкой, когда мы спускались по лестницам, иллюзия, которую я смог создать у себя, когда шел по потолку, теперь была полностью разрушена. Последняя из лестниц находилась даже на выступе, так что моя голова торчала дальше, чем ноги. Несмотря на неизвестность, с которой мы столкнулись внутри разбившегося судна, я испытал облегчение, оказавшись в относительном укрытии его гондолы, где, по крайней мере, были металлические и деревянные экраны, закрывавшие пустоту на расстоянии вытянутой руки.

Гондола прогнулась по всей длине, ее иллюминаторы разлетелись вдребезги, а механизмы управления были разорваны и перепутались без всякой надежды на ремонт. Но не было такой части, до которой мы не могли бы дотянуться, и, убедившись — в меру нашей уверенности — в том, что конструкция судна по-прежнему достаточно прочна, чтобы выдержать наш вес, мы прокрались на борт с манерами воров-домушников, не желающих потревожить ни одну крупинку пыли.

Мы не ожидали найти выживших, но их не было. Не было и тел, которые можно было бы найти. Наш первый поиск был достаточно тщательным, но во время второго мы обыскали каждый шкафчик, и история повторилась. Поскольку экипаж дирижабля никак не мог проползти обратно по потолку и подняться по трещине, не оставив следов своих веревок и приспособлений, оставались только две возможности: они упали в пустоту, возможно, предпочтя это медленной, затяжной смерти; или они были где-то внутри Сооружения.

Открыв ящик с припасами, Мергатройд усомнился в первой возможности.

— Мы знаем по числу коек, что их экипаж состоял из шести человек, и это кажется правильным для дирижабля такого размера. — Он запустил руку в картонные коробки и жестяные баночки, которые все еще лежали в ящике. — Этих пайков им хватило бы еще на много недель, если бы они были осторожны. Сгущенное молоко, кофе, шоколад — нам почти стыдно за это. В качестве балласта также есть питьевая вода, и ее много.

— Если бы они знали, что спасения нет, — сказал Брукер, — имело бы для них значение, что их запасы еще не закончились? Я думаю, что нет. Их судьба была бы такой же, да?

— Для логичных людей это не имеет значения, сэр, но многие ли из нас обладают безжалостной логикой? Если бы эти ребята думали, что смогут продержаться еще несколько дней, они бы так и делали, до последней капли.

Брукер покачал головой, разочарованный таким предположением.

— Германский разум принял бы холодные факты. Лучше умереть с честью, да, чем вести недостойную борьбу за последнюю каплю пропитания.

— Хорошо, что не все мы мыслим по-немецки, — сказал Мергатройд.

Пока в нашей группе не разразилась вторая мировая война, я проверил другие их запасы, включая медикаменты. Все самое необходимое по-прежнему было на месте и в достаточных количествах. Кое-что из этого, конечно, можно было бы переправить обратно на "Деметру", чтобы пополнить мои собственные запасы. Мне казалось позорным, что все это пропадет даром.

— Тогда мы должны смириться с неизбежным, — сказал я. — Если эти люди не падали, а у них не было причин падать всем, значит, они вошли в Сооружение по соседству с нами. Мы не должны удивляться. Оно привлекло сюда обе наши экспедиции, как мотыльков на одно и то же пламя.

— Не уверен, что мне нравится быть мотыльком, — сказал Мортлок.

— Давайте посмотрим, какие следы они оставили после своего отбытия, — сказал Брукер. — Журналы, дневники и так далее. И давайте посмотрим, какое снаряжение нам следует ожидать найти в экспедиции такого рода, но которое отсутствует. Это скажет нам, что они взяли с собой, да.

Мергатройд открыл один из шкафов, которые мы уже осматривали во время нашей первой проверки. Внутри было шесть легких коробок, каждая размером с небольшой чемодан.

— Я увидел это, когда мы разбирали, но не подумал открыть, — сказал он, доставая одну из коробок и ставя ее на раскладной столик. — Мне кажется, что она пустая, но мы должны проверить.

— Высотный дыхательный аппарат тринадцатой модели, — сказал Брукер, прочитав напечатанную этикетку, прикрепленную к крышке коробки.

Контейнер действительно был пуст, как и остальные.

— Я обыскал другие шкафчики, — сказал Мергатройд, — и там тоже нет никаких признаков одежды для холодной погоды. Они наверняка взяли ее с собой.

— Значит, они ушли в этом снаряжении, — сказал я. — Воздух в этой пустоте плотнее, чем на уровне моря, так что особой необходимости в респираторах не было. Но, возможно, они принимали меры предосторожности на случай того, с чем могут столкнуться в Сооружении. Кто знает, какие неприятные запахи могут содержаться в этой штуке?

Рамос снова потянулся к пустой коробке, как будто в ней была подсказка, которую мы все упустили. Он провел пальцами по этикетке, бормоча что-то себе под нос.

— Тресе.

— Что это? — тихо спросил я.

— Тресе, Сайлас. Тринадцать. — Тем же тихим голосом он добавил: — У меня такое чувство, что это уже беспокоило меня раньше.

Какое-то воспоминание пронзило мое сознание. — "Тресе и синко". Тринадцать и пять. Однажды ты мне это сказал. — Я нахмурился, глядя на коробку. — У нас есть тринадцать, но где же пять?

— Не могу сказать. Но точно знаю, что это не совпадение.

Чей-то бодрый голос прервал его: — Веселитесь, ребята?

Я не мог сказать, как долго репортер находилась рядом со мной и как много из нашего разговора с Рамосом она слышала. — Не уверен, что "весело" — это то слово, которое я бы выбрал. Или что это уместно в месте, где погибли храбрые люди.