Личный поверенный товарища Дзержинского. Книги 1-2

Глава 14

— Хитрый ты мужик, — ухмыльнулся Дон, закусывая граппу. Нет в граппе той горечи, которая отличает русскую водку от всех других водок. Только у нас есть выражение — пить горькую, — говоришь складно, послушаешь и уши можно развесить, а ведь ты представитель той коммуно-жидовской власти, что загубила самых дорогих для меня людей и разрушила в России все, что было построено, и ты предлагаешь мне служить этой власти?

— Я не власти прошу служить, а России, — достаточно резко ответил я. — И чего ты снова взялся за еврейский вопрос? Да, Маркс еврей, но он свой марксизм писал не для России. Маркс вообще ненавидел Россию и не хотел иметь с ней никаких дел. Это русские дворяне притащили в Россию марксизм, потому что Запад отверг его после французских революций. Испокон повелось, что в Россию тянут все самое плохое, пока русские разберутся, что и к чему, барыш-то уже осядет в карманах. Второе. Крепостническая Россия никак не могла дать полное равенство людям. Да, большевики дали полное равенство всем. В том числе и евреям, которые были изгоями везде. Это что, плохо? Это нормально. Российские евреи ничем не запятнали себя перед своей Родиной. Крестились, чтобы достичь чего-то, но свою веру никогда не забывали. Ведь и сейчас в большевистскую партию по большому счету вступают потому, что без членства в партии невозможно стать кем-то. Третье. Еврейский народ уже делал свой исторический выбор между Иисусом Христом и разбойником Вараввой. И сделал не тот выбор, а, может, и именно тот. И сейчас ему представился второй шанс поменять историю — сделать выбор из огромного числа благообразных политических деятелей, среди которых скрывались и Иисус Христос, и кровавый разбойник Варавва. И они снова выбрали Варавву — Ленина. Не в том их вина, что им предстоит сделать выбор, а в том, что этот выбор предопределен и что бы они ни сделали, они каждый раз будут выбирать Варавву. Но это не повод для гонений на этот народ. Ты же современный человек, ты против рабства и расовой сегрегации, почему же ты отказываешь людям в тех правах, которые им даны по факту своего рождения — быть свободными?

Дон молчал. Затем взял бутылку, побулькал, граппы оставалось немного на дне. Вышел из номера. Вернулся минут через пять. Сел за стол, вытянул ноги, прикрыл глаза. Минуты три так посидел, затем сел нормально и сказал:

— Дай закурить.

Мы курили молча. Я сказал почти все. Мое предложение было достаточно ясно. Оставались детали. Решение было за Доном. В это время пришел хозяин с новой бутылкой граппы и новым блюдом закусок.

— Сеньорам не понравились персики? — удивленно спросил он.

— Грасия, сеньор, — сказал я, — персики великолепны, нам просто жаль портить своими зубами такую красоту.

— Все понял, сеньоры, — сказал хозяин и улыбнулся. Затем он достал из кармана огромный складной кастильский нож и аккуратно разрезал персики на четыре части. — Бон апети, сеньоры.

Я налил в стаканы. Мы выпили. Персики были великолепны, их сладковато-вяжущий вкус делал выпитую граппу приятной. Нет, водку нужно закусывать только солидной закуской, а не яблочком или персиком, так можно быстро слететь с катушек.

Молчание наше затягивалось. Оно и понятно, нужно многое обдумать. Если в пьесе есть пауза, то она должна быть не маленькая. Это должна быть огромная пауза, которая подчеркивает важность момента и решения, принятого по нему.

Мы налили еще и выпили. Снова закурили. Не курите, граждане, во время потребления спиртного, быстро развозит, да и приятного потом мало. Хотя, это мнение некурящих, а что они понимают во вкусе сигареты после рюмочки?

— Я не отказываюсь помогать своей родине, — сказал после долгого молчания Дон, — но только родине, а не вашим карательным органам. Хотя, трудно их разделить. Каждому народу достается то правительство, которое они заслуживают. И мне приходится идти на сотрудничество с вами, чтобы быть полезным родине и, получается, быть полезным вам. Никак не получается вас отделить от моей России. Но я отделю. Пусть это будет высокопарно, но пепел моих родителей, Марии и моего друга всегда будет стучать в моем сердце, напоминая мне о том, с кем я имею дело. Можете записать в своем донесении, что я не скрываю ненависти к органам безопасности за смерть моих родителей. Второе. Никто не имеет права требовать от меня возвращения в Россию. Я сам вернусь, когда посчитаю это возможным для себя. Я не буду проводить террористические акты, сопряженные с опасностью ни в чем не повинным людям. Мои условия для вас, конечно, неприемлемы. Но других не будет. Если хотите, то лет через двадцать, если будем живы, снова встретимся здесь и обговорим этот же вопрос.

— Зачем ждать столько времени, — сказал я, — продолжим разговор сейчас. У меня есть полномочия принять любые ваши условия. И я их принимаю. Сейчас обговорим то, какую помощь вы можете оказать нашей родине. Во все времена, пока существует Россия и будет существовать, она будет бельмом на глазу тех, кто стремится к мировому господству. Она стоит на пути мирового империализма и национал социализма.

— Давай без большой политики, — сказал Казанов, — ты забываешь о том, что лозунг коммунистов "пролетарии всех стран, соединяйтесь" это более изощренное стремление к мировому господству, чем у тех, о ком ты только что говорил.

— Ладно, давай к делу, — согласился я. — Ты не будешь возражать, если я скажу, что в Испании схлестнулись Советский Союз и Германия?

— Ты забыл про Италию, — напомнил Дон.

— Да, и еще Италия, первое фашистское государство в мире, — уточнил я. — Фашизм и социализм показали свою непримиримость, хотя и у фашистов в названии есть и социализм, и рабочий класс. Все одинаково, только цели разные. Национализм — вот самое опасное течение нашего века, да и будущих веков тоже. Под знаменем социализма совершатся самые большие преступления. Партии и их лидеры приходят и уходят, а национализм остается. Национализм рядится и в фашистскую форму, и в вышитые сорочки, и в чалмы...

— На кого это ты намекаешь? — спросил Дон.

— А ты не догадываешься? — усмехнулся я. — Национализм будет развязывать самые кровопролитные войны, и будет преследовать людей по национальному признаку. Самым опасным будет мелкотравчатый национализм, который пока обуздан во многих странах, но стоит ослабить вожжи, и он вырвется наружу, как содержимое туалетов в теплую погоду, если туда бросить немного дрожжей.

— Ну, и примерчики ты приводишь за столом, — возмутился Дон.

— Это я для того, чтобы было понятнее, — сказал я, — и во всем будут винить Россию. Скоро будет большая война и снова против России. Пока доподлинно неизвестно, кто первым начнет ее, с кем нам нужно дружить и от кого обороняться. Нам нужен такой человек, который был бы в курсе всего и информировал нас о грозящих опасностях. Вот самая главная задача, для чего мы искали тебя.

Глава 15

— У тебя, наверное, припасены для меня шапка-невидимка и сапоги-скороходы, чтобы я это все мог сделать, — рассмеялся Дон.

— Сапоги не сапоги, но вот послушай, что мне удалось раскопать о твоем происхождении, — сказал я. — Дело находится, конечно, в Москве, но я все помню наизусть. Твой прадед приехал в Россию из Германии. Из Саксонии. И быстро обрусел, русифицировав фамилии своих детей. Ничего не вижу в этом плохого. Немцы в нашей истории сыграли немалую роль и большей степени положительную.

— Интересно, — оживился Казанов, — какая же была фамилия у моих предков?

— Фон Казен, — сказал я.

— Барон? — спросил Дон.

— Нет, просто дворянин фон Казен, — рассказывал я, — владелец поместья Казен. Как мы выяснили, к своему титулу он мог добавлять и название Либенхалле. Дворец любви. Полностью титул звучит — фон Казен унд Либенхалле.

— А мои родители ничего не говорили мне, что мы из немцев, — признался мой собеседник.

— Ничего страшного, они были настоящими русскими людьми и тебя воспитывали в том же духе, — сказал я, — теперь тебе предстоит вспомнить о своих родственниках, которые здравствуют в своем родовом поместье и, если ты не будешь качать права на наследство и просить денег, то будешь для них желанным родственником.

— Спросят меня, а где ж ты, парень, был так долго и только сейчас вспомнил о своих корнях, — спросил Дон.

— А вот тут и соедини идеологию с немецким практицизмом, — давал я наставления, — скажи, что не хотел доставлять неудобства своим родственником, а сейчас приехал служить рейху и фатерланду и еще постараешься помочь им по мере возможностей. Да они тебя на руках носить будут. Кстати, как у тебя с финансами?

— С финансами пока нормально, — ответил Дон, — так кем же я должен стать, чтобы быть в курсе всего?

— Попробуй проанализировать, — предложил я, — кто держит руку на пульсе всех событий в стране и в мире?

— Хочешь сказать, что мне лучше всего податься в разведку или в контрразведку? — вопросом на вопрос ответил Казанов.

— Это был бы лучший вариант, — сказал я, — в кипящем котле все равно где ты, с краю или в центре. Но лучше быть в центре, чтобы была возможность взять все самое лучшее. Ты человек чистый, ничем не замаран и с опытом оперативной работы в дореволюционное время. Кавалер императорского ордена Франца-Иосифа. Орден-то не потерял? Гитлер из Австрии, почти твой земляк. Знаток почти всех европейских языков. Такому человеку цены нет. В Германии много прибалтийских немцев и выходцев из России, которые успели занять достаточно важные посты. Постарайся вступить в НСДАП — национал-социалистическую рабочую партию Германии — стань функционером в эмигрантской ячейке и держи курс на партийные органы безопасности. НСДАП — это есть германское государство. Как коммунисты заполонили всю Россию, и никто не может занять ключевой пост, не будучи коммунистом, так и в Германии — никто не может занять ключевой пост, не будучи наци. Мы не будем вмешиваться в твою работу, хотя постараемся держать тебя в поле своего зрения, чтобы помочь в случае необходимости. Связь с тобой буду держать только я. Никаких паролей. Честно говоря, я тобой страхуюсь от возможных репрессий дома. Необходимые инструкции будешь получать по обыкновенному радио. Раз в неделю, в среду на указанной тебе частоте диктор будет передавать группы цифр. Текст будет написан русскими словами, но латинскими буквами. Шифровальной книгой будет "Майн Кампф" Адольфа Гитлера самого популярного издания. В каждом сообщении первая группа цифр будет указывать номер страницы и номер абзаца. Зато "Майн Кампф" будешь знать назубок, а это в Германии очень ценится. Еще один важный вопрос — внедрение прямо отсюда. Ты намеревался перейти к фалангистам, но тебя задержали и мобилизовали на окопные работы. Ты отсиживался в гостинице и просишь отвести тебя к твоим землякам. Говори только по-немецки, называйся новым именем. О себе ничего не придумывай, рассказывай все, как есть. Орден нацепи. У республиканцев дела хреновые. Бригада Листера через день-два отойдет дальше к Мадриду. Сразу иди к офицерам. Вот тебе еще деньги. Я ухожу. Винтовку беру с собой. Не хватало еще, чтобы тебя повесили как самого дерзкого ночного снайпера.

— А если придется стрелять в своих? — спросил Дон

— Сначала определись, кто для тебя свои, — сказал я, — потом и решишь. Но кровью тебя будут вязать обязательно, если попадешь в их органы безопасности. Как выйти из такой ситуации, не знаю, не подскажу, но многие сотрудники горят именно на этом. А тебе гореть на этом никак нельзя, придется делать то, что прикажут. Тебе одному германскую машину не остановить, а вот то, что ты есть в этой машине, добавляет нам больше уверенности в том, что мы эту машину вместе и можем остановить. Ну, ни пуха!

— К черту, — сказал Дон, и мы расстались.

Я шел с тяжелой винтовкой на плече. Неприятно ныла раненная рука. Хмель, похоже, начинал свое действие. В расположение группы советников я пришел навеселе. Поставил винтовку в угол и приказал радисту передать в Центр 777 020 333 — задание выполнено успешно.

Глава 16

Миронов ушел, и я остался один. Чувство напряжения, которое копилось во мне в последнее время, начало выходить в виде озноба. Меня стало трясти. Я выпил еще граппы, закусил, закурил и вдруг из моих глаз полились слезы.

Только сейчас я осознал смерть моих родителей. Я думал, что они вечные и с ними ничего не может случиться. А я сидел и пил водку с одним из тех, кто убил моих родителей и еще о чем-то с ними договаривался с ними. Боже, какая же я сволочь? Я достал из кармана брюк "браунинг". Нет, не стреляться. Подержать в руках оружие, чтобы мысленно представить, как я буду стрелять в убийц моих родителей. Я сунул пистолет под подушку, прилег на постель и провалился в глубокий сон.

Ко мне подошел отец.

— Родину не выбирают, сын. Она там, где ты родился, где ты вырос, где услышал первые звуки, и первый раз сказал "папа" и "мама". Ты эти слова произнес по-русски. Люби Россию и берегись ее. Берегись новых царей и не плачь по старым царям. Счастье в Россию придет только тогда, когда все будут равны перед законом, а политики и партии не будут стоять над ним.

Из-за его спины выступила мама.

— Слушай отца, сынок. Не держи зла на тех, кто принес нам горе не видеть тебя. Их можно только жалеть, потому что они отравятся своей злостью. Помоги России стать такой, чтобы людям в ней было радостно жить...

Сколько спал, я не знаю, но, похоже, что долго. Кто-то настойчиво толкал меня в плечи и в грудь. Я открыл глаза. Надо мной стоял офицер в форме фалангистов, два солдата и хозяин гостиницы.

— Сеньор офицер, это дезертир, он пришел два дня назад и живет здесь, спасаясь от революционеров, — скороговоркой говорил хозяин гостиницы.

— Где ваше оружие? — спросил офицер.

— Я рабочий, мобилизован на строительные работы, — ответил я.

— Вы иностранец? — спросил офицер.

— Да, я немец и прошу передать меня представителям немецкой армии, — на плохом испанском языке попросил я.

Офицер удивленно поднял брови.

— В Испании нет немецкой армии, но мы доставим вас в наш штаб, — сказал офицер.

Трудно сравнивать регулярную армию испанских фалангистов и иррегулярную армию республиканцев. Каждый дрался за свою правду и каждый считал именно себя правым во всем. Как в России. Прав оказался тот, у кого было больше сил. Победила правда силы или сила правды. Одним словом, прав оказывается всегда циклоп, у которого силы немеряно и всего один глаз, не различающий оттенки серого и других цветов. Для него нет правых. Для него все виноватые и все достойны лишь одного — крепкого пинка под зад. Таким циклопом в тех условиях была анархия. Демократы, революционеры, монархисты и просто непричастные стояли бы у стенки и судорожно думали, есть ли у них время перед командой "пли" договориться по спорным вопросам и дать отпор стихии бесправия и беспорядка. Хотя, вряд ли они договорятся, никто не захочет поступаться принципами.

Офицер штаба начал составлять протокол допроса. Я потребовал переводчика.

— Какого переводчика желательно сеньору? — с ухмылкой спросил офицер.

— Любого, — ответил я, — кто говорит по-немецки, по-французски, по-английски и по-русски.

— Национальность сеньора? — последовал следующий вопрос.

— Немец, — мой четкий ответ.

— Имя и фамилия?

— Дитмар фон Казен унд Либенхалле.

— Место рождения?

— Москва, Россия.

— Место жительства?

— Париж, Франция.

— Образование?

— Высшее, Петербургский технический университет.

— Последнее место работы?

— Министерство иностранных дел Российской империи, чиновник 9-го класса по особым поручениям.

— Какими языками владеете?

— Свободно владею немецким, русским, английским, французским, на уровне бытового общения — испанским.

— Должность и воинское звание?

— Мобилизованный строительный рабочий.

— Какими наградами отмечен?

— Рыцарский знак ордена Франца-Иосифа.

— Цель приезда в Испанию?

— Борьба с мировым марксизмом.

— Участие в боях?

— Не участвовал.

— Просьбы и пожелания?

— Выехать в фатерланд.

— Спасибо, сеньор, распишитесь здесь.

— На каком языке расписаться?

— Без разницы.

И я отработанным в гимназии почерком вывел по-немецки: Дитмар фон Казен унд Либенхалле.

— Поздравляю, Дитмар, — сказал я сам себе, — вот и появился первый документ с твоим упоминанием. Это как свидетельство о рождении с набором нужной информации для оценки твоей личности, перспективности и дальнейшей проверки. Сколько тебе еще придется заполнять таких анкет и протоколов? Готовься к тому, что их будет бессчетное количество.