Ускользающее счастье

— Миртл...

— Что 'Миртл'? Я уже пятьдесят лет Миртл!

— Так долго? — невольно вырвалось у Эванс. — Ты... ты извини меня, пожалуйста, что я расстроила тебя...

— 'Расстроила', — передразнила Миртл. — Это всё, что ты уяснила? Дура Эванс, неисправимая дура, — она плюнула сквозь какой-то из пузырьков и кинулась наутёк, в толщу каменной стены.

Эванс посидела немного, ожидая, что призрак вернётся, потом медленно поднялась, взяла котёл и понесла его к раковине. Вылив содержимое, долго смывала маслянистую жижу водой, потом так же медленно, словно в забытьи, вернулась к склянкам с ингредиентами и принялась складывать их в опустевший котелок.

'Вот так, Лили Эванс. Хотела отделаться подешевле, да не вышло... Только выслушала нотацию от привидения и выяснила, что на самом деле никакая ты не королева Гриффиндора, а самая обыкновенная дрянь. Сайфай... странно, кто такой этот Сайфай? Не помню его. И Петтигрю... интересно, Плакса врёт или правда все они в меня влюблены? — отчего-то эта мысль не принесла ей радости, напротив, заставила ощутить себя исключительной тварью. — А Северус... неужели он всё ещё не разлюбил меня? 'Продаст душу'... Нет, это бред. По его поведению скорее можно подумать, что он меня ненавидит. Впрочем, вряд ли я могла ожидать чего-то иного, несколько месяцев кряду прообнимавшись с Поттером у него на глазах. Ох, Мерлин... — выскользнувший из пальцев пузырёк с жабьей слизью жалобно звякнул и раскололся. Эванс ткнула в него палочкой, попытавшись склеить осколки. Заклятье не подействовало. В растрёпанных чувствах ей всегда плохо колдовалось. Она отпихнула остатки пузырька ногой под ближайшую раковину и подошвой туфли растёрла слизь по полу, продолжая мысленный разговор с собой. — Что ж, видимо, прав был Снейп, бросив меня. Ничего хорошего от меня ждать не приходится... Если я уже сейчас докатилась до отворотного зелья, остаётся только догадываться, что будет через пару лет. Бездушная, избалованная вниманием девица, боящаяся, к тому же, быть уличённой в тайных эротических фантазиях и потерять благосклонность парня, которого даже не любит, но который, если всё правильно устроить, может составить ей прекрасную партию. — Она горько усмехнулась. — Во что же ты превратилась, Эванс?.. Ты, считавшая кощунством любые попытки извлечь выгоду из романтических отношений, порывавшая с парнями в тот самый миг, как понимала, что не можешь ответить привязанностью на их чувства. Ты, не желавшая обманывать себя и других... Что сделалось с тобой теперь?..

А может, именно так становятся взрослыми? Детство кончается, с ним уходят искренность, чистота помыслов... Всё вокруг меняется, утрачивая былую целостность... То, что почиталось в детстве почти священным, истаивает предрассветной дымкой, а в опустевшем сердце поселяются странные химеры полу-любви, полу-неприязни, полуправды, и над ними — холодная циничная расчётливость.

Впрочем, может, так и должно быть? Нельзя вступать во взрослую жизнь, оставаясь инфантильной идеалисткой. Вероятно, я подсознательно поняла это, потому и решилась быть с Поттером; ведь он, по большому счёту, именно тот, кто нужен трезвомыслящей женщине — сильный партнёр, крепко стоящий на ногах, способный защитить будущую семью. Должно быть, мы станем хорошей парой. Правильной. И ничто не помешает мне прожить достойную жизнь. Пожалуй, мне даже не понадобится отворотное зелье, чтобы обуздать отгорающую страсть — я справлюсь сама. Я забуду Снейпа — для его же блага. Или нет — для моего блага; теперь это должно волновать меня прежде всего прочего'.

Успокоенная этими мыслями, она покинула обиталище Миртл.

Вскоре былое влечение к Снейпу действительно ослабло, а Поттер — весёлый, озорной, бесшабашный мародёр — окончательно воцарился в её думах; и она уже не понимала, как некогда могла отвергать его.

Северус же всё своё свободное время посвятил тёмным искусствам, одновременно пытаясь как можно больше разузнать о Волдеморте и Пожирателях Смерти. Эту информацию (выкрашенную в розовый цвет, декорированную бантами и сбрызнутую благовониями) ему с удовольствием предоставляли Мальсибер и Эйвери, с начала года числившиеся в свите Тёмного Лорда наравне со старшими членами семей. По их словам выходило, что все сколько-нибудь сильные и талантливые волшебники (за исключением грязнокровок и тому подобного сброда) рано или поздно неизбежно примыкают к их повелителю.

Тем же летом, по окончании Хогвартса, стараниями Люциуса Малфоя Северус был представлен Лорду в качестве нового сторонника.

Первоначальная эйфория по этому поводу довольно быстро прошла, когда он стал понимать, что _на самом деле_ представляет из себя великий тёмный чародей. Против ожиданий, Волдеморт не интересовался силами Изначальной Тьмы. Вернее, интересовался, но лишь с позиции извлечения из них максимальных выгод для себя самого: сиречь, ради обретения безграничной власти, бессмертия, возможности мановением мизинца изничтожать толпы несогласных и заставлять падать ниц миллионы почитателей. Одним словом, повелитель с близкого расстояния выглядел достаточно тошнотворно.

Однако, к тому времени, как глаза новоиспечённого адепта тьмы открылись окончательно, менять что-либо оказалось уже поздно, ибо человек, получивший на руку клеймо в виде черепа со змеёй, мог рассчитывать покинуть ряды Пожирателей только в направлении кладбища.

Другая, взрослая жизнь началась и у Лили. Многие события, долгое время тревожившие душу, забылись, плавно погрузившись в пучину прошлого, и растаяла зыбь на поверхности океана воспоминаний. Сердце успокоилось новыми друзьями, новыми радостями и новыми чувствами, с которыми уже не хотелось расставаться...

Глава 22

Лили Эванс уже несколько минут крутилась перед зеркалом, придирчиво разглядывая свадебный наряд.

— Ну Алисия! — взмолилась она. — Скажи же, наконец, чего здесь не хватает?

Алисия Лонгботтом оторвалась от починки фаты, разорвавшейся в самый неподходящий момент, и окинула взглядом невесту.

— Жемчуга здесь не хватает, жемчуга.

— Ну конечно! — Лили подхватила юбки и подскочила к секретеру.

— Какая же ты у меня красивая! — восхищённо покачала головой подруга.

— Красивая... Да у меня голова кругом идёт от всех этих платьев, туфелек, бутоньерок! Временами и не знаю, не зря ли я это затеяла. А, Элис? Как ты думаешь?

— Свадьба никогда не бывает зря, — улыбнулась подруга.

— Ну как же не бывает? — чуть не плача, спросила Эванс. — Я ведь весь последний месяц думала — а вдруг я ошиблась? А вдруг он не тот, кто мне действительно нужен? А я раньше времени выскакиваю замуж...

— Это всё ерунда, — заверила Алисия. — Все невесты так думают. Я вот со страху чуть было со свадьбы не сбежала, когда поняла, что собираюсь связаться с Лонгботтомом на всю жизнь. Спасибо, мама удержала. А потом вдруг так хорошо стало, спокойно. Поняла, что люблю его, и ни с кем больше быть не хочу, и... Да что с тобой, девонька моя? На тебе лица нет, — она вскочила, бросив фату.

Лили медленно опускалась на стул. Выпавшая из шкатулки нитка жемчуга валялась у неё под ногами, а из крепко сжатого кулака свисала цепочка. Подруга подскочила к ней:

— Да что с тобой? Что?

— Элис, я очень плохой человек, — неживым голосом проговорила Лили.

— Почему? Что тебе взбрело в голову?

— Я ведь не люблю Джеймса, — вперив взгляд в одну точку, сказала она. — Совсем не люблю, Элис. Но всё равно выхожу за него замуж.

— Боже мой! — всплеснула руками подруга. — Кого же ты тогда любишь? Принца из сказки?

Эванс среагировала на шутку странно:

— Нет, — раздельно вымолвила она, и губы её дрогнули, — _его_ я тоже не люблю, — в её глазах мелькнуло отчаяние. — Элис... Может, я вообще не способна любить? Я — холодная деревяшка? Не человек, не женщина...

— Ну с чего ты взяла, глупенькая? — заключая её в объятия, спросила Лонгботтом.

— А вот с чего... — Лили разжала дрожащую руку.

На раскрытой ладони лежал прозрачный кристалл с замурованной в него мёртвой чёрной розой.

— Ну и что это такое? — скривилась Алисия.

Лили ответила не сразу.

— Когда-то я любила одного человека — думала, что любила. В те времена эта роза — его подарок — была алой. Потом я, сама не знаю, почему, увлеклась Джеймсом. До сих пор удивляюсь, что так случилось: ведь раньше я его терпеть не могла, а потом в одночасье словно пелену с глаз сорвали — вдруг увидела его совсем с другой стороны и почти влюбилась, — она вздохнула. — Но тот, первый, очень скоро узнал о моей измене — хотя, строго говоря, это и изменой-то не было. И всё же он не простил меня. Вскоре роза поблекла и умерла — как и моя любовь. Потому что я, так и не сумев ответить Джеймсу взаимностью, потеряла и то первое чувство, готовое стать настоящим. И вот теперь я стану женой замечательному человеку, верному другу, своему соратнику по Ордену, но — не возлюбленному... И это гнетёт меня.

Лонгботтом слегка задумалась.

— А ты пыталась вернуть того, кого любила?

Лили покачала головой:

— Нет, он отверг меня — кажется, раз и навсегда, и гордость не позволила мне искать с ним встречи. К тому же, в то время я думала, что Джеймс — лучший выбор, чем он. Да я и сейчас так думаю, — и, увидев, что Алисия не понимает её, пояснила: — Тот, кого я любила, стал Пожирателем Смерти.

Подруга даже отшатнулась.

— О, нет! Тогда нам с ним не по пути. Забудь его раз и навсегда и, знаешь, — она попыталась взять с ладони Лили кулон, — выброси подальше эту штуку!

— Нет! — девушка торопливо сомкнула пальцы и прижала хрусталь к груди. — Он будет со мной. Это ведь всё, что осталось мне — кроме памяти.

— Ну тогда спрячь его и никогда не доставай!

— Да, — Лили встала, как будто решившись на что-то, — так я и сделаю. Спрячу сразу после свадьбы.

— Так ты не передумала? — повела бровью подруга.

— А разве я найду кого-то лучше Джеймса? — как-то невесело спросила Эванс. — Он тоже в Ордене, он внимателен ко мне, любит меня чуть ли не с первого курса... С ним мне не придётся ни о чём волноваться...

— Ты о материальной части? — подмигнула Лонгботтом. — Намекаешь, что он — сын богатых родителей?

— Нет, что ты! Я говорю о том, что он всегда готов меня защитить, и мне не придётся скрывать от мужа свою деятельность в Ордене, потому что мы всегда и везде будем вместе, — она вздохнула. — Хотя ты, наверное, тоже права: деньги в семье редко бывают лишними.

— Да, это точно, — кивнула Алисия, и как-то расстроено переспросила. — Ли, ну ты правда совсем-совсем не любишь Джеймса?

Некоторое время новоиспечённая невеста молчала, потом ответила:

— ...Нет, я не правильно сказала. Конечно, я люблю его. Но не так, как любят единственного мужчину своей жизни. Скорее, как друга. Без огня, если ты понимаешь о чём я. Будь мне предложена возможность встретить его в следующей жизни — я бы, скорее всего, отказалась. Хотя здесь и сейчас мне с ним хорошо — во всех отношениях; уютно и спокойно.

— А это самое главное, — ласково проговорила подруга. — Ну так что? Фата готова. Идём под венец? Ну улыбнитесь же, миссис Поттер!

— Да, Алисия, — Лили улыбнулась одними уголками губ. — Идём под венец, — она раскрыла перевёрнутую ладонь над шкатулкой с украшениями, но хрустальный кулон как влитой держался на коже. Тогда она взяла его двумя пальцами — и, вместо того, чтобы положить в секретер, вдруг опустила его за лиф платья с левой стороны.

Алисия неодобрительно покачала головой, но Лили лишь виновато улыбнулась:

— В последний раз...

В тот день на двух чёрных безжизненных лепестках появились тонкие алые каёмки...

Глава 23

Дамблдор сидел в своём кабинете, разглядывая письмо, полчаса назад принесённое старой потрёпанной почтовой совой. В письме некая дама по имени Сибилла Трелони, называвшая себя праправнучкой великой прорицательницы, просила его о должности преподавательницы в Хогвартсе.

Вглядываясь в крупные круглые буквы, Дамблдор пытался припомнить, что ему доводилось слышать об этой особе. Вспомнить удалось немногое, и из этого немногого явствовало, что никакого дара предвидения у соискательницы не было. Однако...

Уже к вечеру у директора созрел весьма любопытный план, и он набросал ответное письмо в несколько строк, в котором приглашал Сибиллу на собеседование через две недели.

За это время Дамблдор навёл о ней подробные справки и произвёл кое-какие приготовления, включавшие в себя, помимо прочего, извлечение из личного хранилища склянки с оборотным зельем.

В день приезда Трелони в Хогсмид весьма подозрительная личность выскользнула за ворота Школы Чародейства и Волшебства и направилась в деревушку, к трактиру 'Кабанья голова'.

* * *

Северус Снейп уже несколько месяцев жил в Хогсмиде, где сменил уже вторую работу. Совмещать трудовую деятельность со служением Лорду Волдеморту оказалось совсем не так легко, как хотелось бы. Он бы с радостью отказался от второго ради первого — не в последнюю очередь потому, что звание Пожирателя Смерти, обременяющее своего носителя массой обязанностей, сопряжённых с немалым риском для жизни, не приносило при этом абсолютно никаких доходов. То есть, кое-кому приносило, и немалые, но Северус отстоял от этой кормушки слишком далеко, чтобы быть избавленным от мыслей о хлебе насущном. Меж тем, Пожирателям, наиболее приближённым к Лорду, дозволялось таскать из хозяйской миски весьма жирные куски. 'Миска' обыкновенно наполнялась пожертвованиями трусливых богачей, откупавшихся таким образом от всех тех неприятностей, которые мог доставить Волдеморт, а также добром, отнятым Пожирателями у не пожелавших покоряться магов (ну и убитых магглов, разумеется). Редкие подачки, швыряемые от хозяйских щедрот за успешно проведённые карательные или грабительские операции, не способны были обеспечить существование Пожирателя Смерти, стоящего на низшей ступени иерархии. К тому же, они обыкновенно миновали Снейпа, с большой неохотой участвовавшего в подобных мероприятиях.

Вот почему вчерашний студент Хогвартса дорожил своим нынешним местом зельевара у Хогсмидовского аптекаря, исправно снабжающего жителей деревушки лекарствами и всяческими полезными зельями, а Лорда — ядами и всем, что только может прийти на ум столь нестандартно мыслящему чародею.

Свободные вечера Снейп периодически коротал в трактире 'Кабанья голова', размышляя за ужином о собственных перспективах на будущее, казавшихся весьма тусклыми. И вот в один прекрасный день от размышлений его отвлёк громкий шёпот пьяного бродяги за соседним столом, по-видимому, пытавшегося поведать своему ещё менее трезвому собеседнику некую страшную тайну.

Снейп против воли прислушался.

— ...Вот я тебе и говорю, не зря Дамблдор вытащил эту пророчицу из такой дальней дали! Он что-то замышляет, поверь мне! Он хочет знать всё!

Собеседник лишь вяло качнулся на стуле, буркнув что-то невнятное. Ему, по всей видимости, не было до рассказчика никакого дела.

— Потому что она, эта женщина — она из дре-е-евнего рода прорицателей. Она всё-всё знает! — бродяга принялся похлопывать собутыльника по плечу. — Про всех. И про тебя. И про меня. Если захочет — враз напророчит... ой! Ст... сти-хи получились. Но не это главное. Поговаривают, она временами пророчит _о самом_... ну, _о нём_... — бродяга принялся озираться по сторонам мутными глазами. — Ну, ты ведь понимаешь, о ком я... о том, кого нельзя называть... Да и говорят — говорят! — ещё ни разу не ошиблась. Ну и как ты думаешь, зачем Дамблдор её позвал? А-а, не знаешь! А ты меня спроси — и я тебе отвечу! Он хочет знать про Того, кого... ну, про него... всё! Или она уже предсказала что-то настолько важное, что он... то есть, Дам-бл-дор... тсссс... — пьянчужка прижал палец к губам и ещё раз огляделся, — решил встречаться с ней в таком месте — прямо здесь. Завтра! Или послезавтра? Ты спрашиваешь, откуда я знаю? — он ткнул давно и молчаливо почивающего пьянчугу ладонью в грудь, от чего тот, качнувшись, повалился под стол. — Эй, ты куда? Ну и ладно... — он успокоился было, но пять секунд спустя полез под стол и там доложил — уже громче: — Да потому что трактирщик здешний — мой друг! Вот откуда я знаю... — дальше было лишь бессвязное бормотание.