Воскресное утро

21 июня 1941 года. Москва.

Утром Сталин вместе с Берией и Шапошниковым смотрел очередной фильм потомков. Выбрал для просмотра фильм "Они сражались за Родину!". Да, научились потомки снимать фильмы о войне и простых солдатах на ней. В эпизоде построения полка старый маршал что-то подозрительно стал сморкаться. А после просмотра задумчиво заметил: " У меня создалось такое впечатление, что многие из артистов реально прошли войну. Настолько они естественно выглядели в картине", — и ушел от Сталина задумчивый. Последние часы были самыми мучительными. Все что они могли сделать за эти пять сумасшедших суток — они сделали. Теперь оставалось самое трудное — ждать. Примерно в 10 часов позвонил Молотов и сообщил, что Маннергейм от личной встречи отказался, но письмо в посольстве приняли.

Сталин стоял у окна и размышлял. Потом произнес: " Кто не спрятался — я не виноват!". Пошел к столу, на котором лежала папка, принесенная сегодня утром Берией и в которой, как он пояснил ему, лежит интересное письмо, переданное через сотрудника госбезопасности от одного жителя Вязьма-Брянской. Открыв папку, он начал читать написанное от руки письмо.

" Здравствуйте, товарищ Сталин! Раз судьба дала мне и всем моим товарищам по этим событиям второй шанс прожить еще раз часть своей жизни, я, как коммунист, не имею права не описать принципиальные моменты жизни нашего общества после Вашей смерти. Я думаю, товарищи военные расскажут Вам все, что знают они. Я же опишу отдельные моменты нашей гражданской и партийной жизни. Пишу это я потому, что эти моменты создают тенденцию, которая может нас привести к потере завоеваний социализма.

Я родился и вырос в смоленской деревне. На моих глазах происходил переход деревни от частно-собственнического образа жизни к колхозному. Да, было непросто! Первые председатели колхозов зачастую пытались использовать общественный труд себе в прибыль, записывая лишние трудодни своим родственникам. Но в деревне ничего скрыть нельзя — такие председатели руководили колхозом не более года и с позором выгонялись с должности. Постепенно люди разобрались с тем, кто может быть председателем, а кого и близко к власти подпускать нельзя. И деревня начала оживать. И тут война. Подростком я вместе с односельчанами пережил то, как 4 раза фронт прокатывался через нашу деревню. Мы жили в землянке, ели лебеду, но верили, что победим. Нам повезло — так как в деревне к моменту ухода немцев домов не осталось — нас не сожгли вместе с домами как соседнюю деревню. После ухода немцев наши матери и мы, пацаны, на своих плечах за 50 -70 км носили в мешках семенное зерно со станции, пахали землю на себе и на уцелевших коровах. Но каждый свято верил, что закончится война, и мы все станем жить еще лучше, чем до войны.

И вот война закончилась. Стали возвращаться домой фронтовики. Мало их было. Сейчас мне известно, что из 2,2 миллиона жителей области в боях погибло около 400 000 и 360 000 уничтожили немцы мирного населения нашей области. То есть погиб каждый третий житель. Но, тем не менее, деревни оживали, и жизнь помаленьку налаживалась. Я сумел поступить в институт, там же вступил в партию и, так получилось, что партийная работа стала моей основной. На сегодня я — секретарь парторганизации колхоза-миллионера. И как бы все и у меня и нашего хозяйства неплохо. Однако, как я уже писал выше, стали заметны тенденции, которые меня настораживают и которые я, как коммунист, не могу обойти молчанием.

После Вашей смерти Вас оклеветали Ваши же бывшие подчиненные и соратники. Вынос Вашего тела из Мавзолея, снос памятников — все это происходило на моих глазах. В Высшей Партийной Школе я ознакомился с материалами 20 партсъезда, на котором Вас обвинили в культе личности. Но на этом они не остановились — Хрущев и его окружение начали постепенно, исподволь уничтожать завоевания социализма и социалистической демократии. В селе заменили выборы председателей колхозов назначением партийных руководителей, не справившихся с задачами в других отраслях. Вы понимаете, к чему это ведет. Эти люди всеми правдами и неправдами старались побыстрее выбраться из деревни. Жизнь колхозников, их чаяния и надежды, их будущее — не волновало этих "управленцев".

Далее, под маской улучшения жизненных условий колхозников провели укрупнение колхозов — объединили один прибыльный с несколькими убыточными колхозами и для уменьшения издержек переселили колхозников из деревень на центральную усадьбу. Вы помните, как проходила коллективизация. Так вот и укрупнение, а по сути, лишение крестьянина родового места, привело к массовому оттоку рабочей силы из деревни в города. У меня кровью обливается сердце, когда я проезжаю мимо брошенных и разгромленных деревень или мест где они когда-то стояли и в них жили люди, рождались дети и на погостах, ныне заброшенных, хоронили стариков. Особенно это заметно у нас, в областях, примыкающих к Москве. Москва — как пылесос втягивает в себя трудовые ресурсы с окрестных областей, делая их безлюдными. Вот пример нашего колхоза-миллионера — ежегодно на уборочную мы вынуждены на 1-2 месяца привлекать школьников, студентов, военнослужащих, рабочих и служащих городских предприятий. Иначе нам не собрать урожай. Сейчас это называется "битва за урожай". Мы хотя бы платим деньги за эту работу, включая и школьников, но многие хозяйства не могут и платить. И тем удивительнее, что собранное с таким трудом нами не доходит до покупателя, сгнивая на базах. Более того! Наша область — как никакая другая богата выпасами, травами и сеном. Тем не менее, зачастую коровы зимой едят заготовленные рабочими из города еловые веники. К весне они уже не могут стоять самостоятельно и их подвешивают на веревках к потолку фермы. Это позор!

Далее, на сегодняшний день мы проигрываем миру капитала в уровне жизни. Я понимаю, нам нужно иметь современное оружие и его должно быть столько, чтобы никто не посмел на нас напасть. Но в наше время налицо перекос в производстве оружия, вместо товаров потребления. Нарастает дефицит и этим активно пользуются преступные элементы и просто люди нечистые на руку. Ленин учил нас, что в борьбе социализма и капитализма выиграет тот, у кого выше производительность труда. И, похоже, наши руководители забыли эту мысль классика. Мы начинаем проигрывать эту гонку.

К тому же, после Вашей смерти партийные руководители всех уровней были выведены из-под надзора органов безопасности. Налицо создание неподсудной касты управленцев, под маской партийных органов. Карьеризм расцвел в полную силу. И мне кажется, если наступит время испытаний, эти люди предадут дело социализма, не задумываясь, в угоду своим потребительским интересам.

Я занимаю небольшой пост, находясь на земле в глубинке России, но то, что я Вам описал — видно даже здесь. Что происходит выше — я могу только догадываться. На моей родной земле только последние 10 лет как начали строить дороги, вместо разрушенных войной. Зато та же Прибалтика выглядит как витрина. Только вряд ли этим мы сможем купить их преданность, и вряд ли они заменят в окопах Василия Теркина и других смоленских мужичков, если снова на нашу землю придет война.

Очень надеюсь, что смог донести до Вас боль моего сердца. Верю, что второй раз у нас получится лучше. С уважением секретарь партийной организации колхоза "...." член партии с 1953 года ......

Сталин встал из-за стола, раскурил трубку и, подойдя к окну, подумал: " А может и правы были те, кто на 17 съезде отстаивал позицию о продолжении классовой борьбы. Просто в этой борьбе поменялись противники".

22 июня 1941года. Западный Фронт. Война в воздухе.

Егоров так и не смог заснуть. Ворочался, в голову лезли разные глупые мысли, за которые даже перед самим собой было стыдно. То ему представлялось, как он вернется победителем из боев и все, особенно Ленка, об этом будут знать. И он гордый и немного важный подойдет к ней..., дальше его фантазия заходила в тупик. Что он ей скажет? Что любит ее? Так они знакомы ровно два с половиной дня. Как то это.... То ему представлялось, что его собьют и очень хотелось, чтобы она переживала. В общем, хорошо, что где-то около двух ночи сначала тихонько засвистели, постепенно переходя в грохот, прогреваемые двигатели реактивных МиГов. В 3 утра, разрывая еще ночное небо звуком двигателей на взлетном режиме, пара за парой ушли на запад разведчики и первая эскадрилья.

Майор Семенов, теперь летчик-наблюдатель, был определен в экипаж к летчику Виталию Александрову, невысокому и немногословному татарину. В 3.45 их разведчик МиГ -15 УТИ пересек государственную границу Советского Союза и углубился на территорию оккупированной Польши. Задачей для него было обнаружение аэродромов люфтваффе. Расположившись на высоте 8 км, они в течение часа высматривали цели в выделенном для разведки квадрате. Ориентировались по колоннам самолетов идущих по направлению на восток — запад и обратно. Бетонные ВПП были прекрасно видны и с восьмикилометровой высоты. Хуже дело обстояло с грунтовыми аэродромами рассредоточения. Здесь цель можно было заметить только по кружащим перед посадкой, и иногда по пыльному следу взлетающих самолетов. Дважды их пытались сбить или хотя бы выгнать из квадрата. Сначала открыла огонь крупнокалиберная зенитная артиллерия и, хотя стрельба на этой высоте была малоэффективна, они поднялись еще на две тысячи выше и немцы, поняв бесполезность своей затеи, прекратили стрельбу. Зато теперь их попыталась атаковать пара "мессеров". Подняться-то эта пара поднялась, но пока Степан осматривал землю, летчик внимательно следил за воздушной обстановкой. Поэтому приближение "мессеров" не прошло незамеченным, МиГ вдвое увеличил скорость и поднялся еще на две тысячи выше. "Мессеры" так и не выполнив задачи, ушли в низ. Семенов старательно заносил на карту не только обнаруженные аэродромы, но и все, что удалось разглядеть. В общем, получилось не мало. Закончив разведку, МиГ снизился до шести тысяч и пошел на восток. Над госграницей и немного восточнее кипели воздушные бои. Десятки, сотни самолетов расцветили небо пулеметными и пушечными трассами, дымными росчерками падающих машин, белыми одуванчиками парашютов.

Уже в районе Лунинца Семенов разглядел внизу четверку "мессеров", атаковавших пару "чаек". Одна "чайка" шла на восток по прямой, практически не уклоняясь от атак — видимо была повреждена, либо был ранен летчик. От немедленной смерти ее спасала вторая "чайка", крутившаяся сзади и пока успешно прикрывающая своего товарища. Но это был лишь вопрос нескольких минут — немецкие пары уже разделились, занимая позиции для атаки на каждую из "чаек". Все это видел и Александров. В принципе, у них был приказ не ввязываться в бои — карта, на которую были нанесены разведданные, была гораздо важнее сбитого "мессера" или "чайки". И Семенов закусил губу — расклад боя ему был понятен, и ему было жаль этих ребят на "чайках". Но все же он надеялся, что летчик не останется сторонним зрителем в этой ситуации. И Александров не обманул его надежд. Под левой рукой, привычно лежащей на РУДе — хотя ему и не положено было ей пользоваться, шевельнулся рычаг, и одновременно Семенов услышав нарастающий рев турбины, почувствовал ускорение. МиГ выходил в атаку. Первой целью летчик избрал пару, атакующую раненную "чайку". На скорости под тысячу на пикировании МиГ сначала атаковал ведомого. Тот либо увлекся предстоящим зрелищем охоты на русского его ведущим, либо, и скорей всего — он пропустил момент, когда они из охотников стали дичью. Еще минуту назад ничто не предвещало для них опасности, и наказание за невнимательность последовала незамедлительно. Очередь из крупнокалиберного пулемета снесла ведомого и, прежде чем ведущий успел отреагировать на его крик в эфире — и он уже поместился в прицел МиГа. Промелькнув над падающими "мессерами" и раненой "чайкой" МиГ ушел на косую петлю. Только когда Семенова прижало перегрузкой и стало трудно дышать, он сообразил, что все время этой стремительной атаки он дико рычал от переполнявших его чувств. Его душа растворилась в этой мощной и стремительной птице, в секунды уничтожившей двух, считающих себя хищниками, врагов. Семенов отметил, что оставаться в сознании при такой перегрузке ему по видимому позволяют необычные штаны, сжавшие в этот момент его ноги и живот, которые одевают в полет все пилоты реактивных машин. Вторая пара "мессеров", увидев падающих напарников, шарахнулась в сторону, ища глазами в небе противника. Боеспособная "чайка" приободрившись неожиданной помощью, отважно кинулась в атаку. "Мессеры" привычно ушли на вертикаль и внезапно попали под удар завершившего петлю МиГа. Ведущий пары вспыхнул от длинной очереди крупняка. Ведомый попытался прервать маневр, свалившись вниз, и тут же без скорости попал под удар "чайки". Летчик "И-153" не промахнулся и после результативной атаки догнал и вновь пристроился сзади раненой машины. МиГ поравнялся с ними и прежде чем обогнать, приветственно покачал крыльями. Летчики обеих "Чаек" ответили ему тем же, во все глаза, разглядывая своего диковинного спасителя.

В это же время пары МиГ-17, каждая в своем квадрате, над советской территорией обнаруживали и выбирали для атаки колонны немецких бомбардировщиков и истребителей. Первая атака производилась однотипно для всех пар — МиГи с превышения в 1,5-2 км атаковали головные машины колонн. Во всех случаях истребительное прикрытие не успело предотвратить атаки. Причиной была скорость МиГов, на пикировании превысившая 1000 км/ч. Командир звена, старший лейтенант Николай Золотарев разглядел колонну из 6 девяток Ю-87 под прикрытием 24 "мессеров" еще издалека, по блестевшему в лучах восходящего солнца остеклению кабин. Определив высоту цели в 2-2,5 тысячи метров, Николай передал ведомому: "Атакуем головную тройку. Твой — правый",— и перевел МиГ в пикирование. Ведомый повторил маневр, сократив дистанцию между самолетами. Истребители прикрытия заметили их слишком поздно, учитывая скорость МиГов, и пытаясь сорвать атаку, открыли неприцельный огонь с большой дистанции. МиГи начали стрелять из 37-миллиметровок, взяв упреждение, под ракурсом Ў силуэта бомбардировщика, с 500 метров. Очередь Золотарева прошила фюзеляж флагмана, и он неожиданно взорвался, разметав взрывом своих ведомых. Второй МиГ, потеряв цель, атаковал левого ведомого правой тройки этой же девятки — очередь его пушки отрубила правую плоскость Ю -87 и он закувыркался вниз. Проскочив строй бомбардировщиков, пара выполнила левый боевой разворот. При наборе высоты Золотарев осмотрелся. За ними увязалась шестерка "мессеров", однако их хватило не надолго, и они отстали. МиГи, набрав в боевом развороте три километра и превышение над немецкой колонной в полтора километра, снова перешли в пикирование, но уже атаковав снизу — сзади центральную тройку последней девятки на горке. И в этой атаке сбив пару "лаптежников", МиГи вышли из атаки с набором скорости на снижении. Их снова пыталась атаковать другая шестерка "Мессеров", но не смогла догнать, и в свою очередь была атакована эскадрильей "чаек", подошедших к месту боя. "Чаек" было не меньше полка и, хотя они серьезно уступали "мессерам" в скорости — количество их позволяло надеяться на успех. "Мессеры", оставив одну шестерку для прикрытия сверху — полностью ввязались в бой против "чаек". Внизу под МиГами кипел клубок из самолетов, пулеметных и пушечных очередей, дымных хвостов и белых куполов парашютов. Обозначив повторную атаку спереди-сверху и спровоцировав перемещение шестерки прикрытия вперед и выше бомбардировщиков, МиГи проскочили с набором высоты над строем "юнкерсов" и, свалившись на крыло, снова атаковали их сзади-снизу. Со стороны это смотрелось как будто качели. Выходя из атаки, Золотарев успел снять с хвоста нашей "чайки" атаковавший ее "мессер" и МиГи снова полезли на высоту. Теперь уже ничто не мешало атаковать бомбардировщики — шестерка прикрытия, пытаясь успеть прикрыть подопечных от атаки снизу-сзади, потеряла высоту и уже не успевала помешать атаке "МиГов". Что произойдет дальше, поняли пилоты всех бомбардировщиков. Да, их было еще много, но каждый из них почувствовал себя одиноким перед лицом этой быстрой и неизбежной смерти и оказался не готов к этому. Строй бомбардировщиков начал разваливаться. "Юнкерсы", бросая бомбы, разворачивались. И тут же в них вцепились "чайки". А МиГи, набрав высоту, уже искали новую цель.