После России, итальянские расстояния кажутся смешными. От Ливорно до Специи не более семидесяти верст морем, оттуда до Пармы — примерно столько же в карете, через невысокие в этом месте Апеннинские горы. Два дня, если не очень спешить. Де Лириа принял старого знакомца безо всякой задержки. После обязательных фиоритур вежливости с обеих сторон, министр построил на лице сладчайшую улыбку и осведомился, не желает ли любезный граф поступить на службу к герцогу Пармскому.
— Я почел бы сие высочайшей честью, однако к гражданскому правлению призвания не чувствую, а среди военачальников, служащих Его Светлости, боюсь затеряться: насколько мне известно, в штабе герцога Монтемара одних генералов девятнадцать, помимо него самого. Это вчетверо больше, чем требуется для наличного числа солдат.
— Приятно и удивительно встретить столь выдающуюся скромность в сочетании с не менее высоким воинским талантом, а равно — с превосходной осведомленностью. Смею Вас заверить, недалекое уже будущее откроет самое блестящее поприще для всякого, кто пожелает стать на сторону законного наследника лучшего из итальянских королевств в борьбе против врагов, воспользовавшихся временной слабостью Испании...
— Простите, что прерываю Вас, любезный друг; но хочу сказать, что вижу возможность сделаться полезным, оказывая добрые услуги Его Светлости герцогу Карлу без вступления в прямую службу. Меня вполне устроит положение волонтера при штабе. Как Вы, вероятно, догадываетесь, жалованье значения не имеет.
В бочку дружелюбия, выставленную собеседником, влилась очевидная ложка настороженности. Еле видимая тень пробежала по безмятежному челу. Не стану объяснять: пусть сам догадается, что граф Читтанов не вполне утратил надежду на возвращение в Россию. Если представится такой случай, будет в высшей степени неуместно оказаться связанным формальными обязательствами с враждебной коалицией. Моя задача — сродни ремеслу канатного плясуна. Не говоря 'да' и 'нет', удержать правильный баланс и пройти по тонкой веревочке. Вот сейчас дипломат должен спросить, о каких 'добрых услугах' идет речь.
— Нисколько не сомневаюсь в Вашем благожелательном усердии, дорогой граф, однако не изволите ли Вы пролить более яркий свет на упомянутые возможности?
— Охотно. Корпус Монтемара получает боевые припасы из арсеналов Его Величества короля Испании. Естественно, снабжение осуществляется морем. Если Британия все-таки вступит в войну на стороне императора, перебои с порохом неизбежны.
— Не вступит. Уолпол так сильно желает остаться в стороне, что для оправдания собственного бездействия придумал и ввел в дипломатический лексикон новый термин: он заявил, что союз с Веной чисто оборонительный, а император, вступив в Польшу, совершил 'агрессию'.
— Сэр Роберт все-таки не король. Да и короли нередко бывают принуждены уступить желаниям подданных. Поверьте, в коммерческих кругах Англии алчная зависть относительно испанских владений в Америке настолько сильна, что министрам рано или поздно придется пойти ей навстречу. Или освободить место другому правительству, более хищному и решительному.
— Несчастна страна, где царствует узурпатор!
— Увы, вернуть на британский трон прежнюю династию возможности не усматриваю — а от нынешней можно ожидать любых неприятностей. В моих силах предотвратить одно из возможных бедствий, устроив крупное пороховое заведение в Парме или, еще лучше, в Тоскане, близ Ливорно. Там стоят ваши гарнизоны; да и герцог Тосканский, если не заблуждаюсь, настроен благожелательно к своему кузену.
— Более, чем благожелательно: не далее, как в прошлом году он признал его своим наследником и опекуном, не убоявшись гнева императора. С этой стороны препятствий не будет. Только разъясните, пожалуйста, вот что. Уголь можно добыть везде, серой Италия снабжает всю Европу, — но где Вы намерены брать селитру? Или это секрет?
— Нет. Во всяком случае — не от Вас, дорогой друг. Предвидя нынешнюю войну, я во благовремении закупил в Амстердаме большую партию индийской селитры. Около двадцати тысяч квинталов.
— Да это больше годовой потребности крупного государства! Хватит на целую войну!
— Пожалуй. Если война не затяжная. По меньшей мере, на хорошую кампанию, с несколькими сражениями и осадой полудюжины крепостей. Касательно перевоза из Голландии в Ливорно задержки не предвижу; мастера есть; если будет соизволение Его Светлости, куплю мельницу с хорошим запасом водяной силы и в два-три месяца перестрою для порохового дела.
— Я представлю Вас герцогу. Так скоро, как окажется возможно.
Дон Карлос еще не был тогда полновластен: ему оставалось два или три месяца до совершеннолетия. Однако советники, заботясь о благополучном продолжении карьеры, не акцентировали на этом внимание. Получив высочайшую аудиенцию, я узрел пред собою высокого, тонкокостного и очень худого юношу. Кровь Бурбонов, Фарнезе и Виттельсбахов, перемешанная в августейших жилах, одарила инфанта своеобразной и запоминающейся внешностью. Самой заметной частью герцогской персоны был нос, почти орлиный, но отягощенный на конце довольно-таки толстенькой бульбой. Не родись его обладатель принцем — сгинул бы под градом насмешек. Впрочем, Сирано де Бержерак утверждал, что большой нос есть признак ума, храбрости и благородства, причем величина сего органа состоит в прямой пропорции с этими похвальными качествами. Юный властитель Пармы не опроверг смелое предположение остроумного француза, впридачу выказав еще и достойное королевского отпрыска воспитание. В гладкие, отшлифованные до блеска ритуальные фразы он как-то умудрялся вложить искреннее чувство и глубокий смысл: искусство, для меня непостижимое! Главное же, дон Карлос разумно взирал на свое положение: вот сейчас родители дали ему армию, чтоб сыночек завоевал себе королевство; но после, сделавшись самостоятельным монархом (присоединение Неаполя к Испании не предполагалось), нужно будет завести собственную. А стало быть — и собственные пороховые мельницы, оружейные мастерские, амуничные мануфактуры и прочее. Кроме того, понадобятся деньги; так почему бы не задуматься об учреждении компании для торговли с Востоком? Пока — только задуматься, исполнение — дело будущего. Сначала надо стать королем.
Так моя пороховая коммерция получила герцогскую поддержку. Однако глупо было бы сделать порох единственной статьей торговли. Серьезная война — это же золотое дно! Она поглощает всевозможных припасов на многие миллионы талеров, и если получить доступ к поставкам оружия не так-то просто, то провиант, фураж и небоевую амуницию интендантства готовы брать у кого угодно. Почему бы не у меня? Кому, как не мне, знать до тонкостей все армейские нужды? И кто помешает вести поставки всем воюющим армиям одновременно? Ну, разве что для соблюдения приличий выставляя своих агентов независимыми коммерсантами. И потом... Это ведь только в начале войны, пока тыловые магазины полны запасных мушкетов, пороха, свинца, ядер, бомб и прочего, интенданты ведут себя, как разборчивая невеста: только с законным супругом, да только после свадьбы... Боевых припасов всегда бывает мало, сколько ни наготовь. А ежели кончатся — тут уж не до разборов, кто официальный поставщик по указу, а кто нет. Надо сначала зацепиться за снабжение армий какой-нибудь багателью, вроде солдатских фляжек или кашеварных котлов, а там, в удобный момент, подгрести под себя все, что удастся.
Первые баталии дали решительный перевес бурбонскому альянсу. По крайней мере, на западе Европы. Судя по расположению войск, цесарцы не ожидали, что война возгорится так скоро: кто же начинает кампанию в октябре?! Однако альянс открыл воинские действия, невзирая на близкую зиму. Карл-Эммануил Сардинский атаковал Милан с пятьюдесятью тысячами савойцев и французов, тогда как императорских войск во всей Ломбардии насчитывалось лишь двенадцать тысяч. Король молниеносно взял город, блокировав фельдмаршала Вириха фон Дауна в цитадели. Герцог Бервик, командуя главной французской армией, занял Лотарингию и овладел предмостными укреплениями на правом берегу Рейна. Противостоящий ему Евгений Савойский, обнаружив троекратное численное превосходство противника, вынужден был уйти в глухую оборону. На этом успехи французов и окончились: к северу от Альп пришла пора становиться на зимние квартиры, а в Италии, хотя климат еще дозволял повоевать, камнем преткновения стала Мантуя.
Эта фортеция, помимо того, что сама по себе крепка, оказалась предметом бесконечных раздоров между союзниками. Напрасно престарелый маршал Виллар, прибывший в Ломбардию, чтобы возглавить войска коалиции, призывал к дружному наступлению на неприятеля: сардинский король, верный традиционной политике баланса, опасался чрезмерного усиления Франции, а герцог Монтемар и дон Карлос тоже не спешили присоединить свои полки к осадному корпусу. Их вполне устраивало, если французы с имперцами свяжут друг друга и позволят испанской армии овладеть Неаполем, не опасаясь угрозы с тыла. Что же касается меня — симпатизируя инфанту, я все же не принимал его судьбу слишком близко к сердцу. Гораздо важнее, сколько на этой войне удастся заработать.
Очень удачно, что в первую военную зиму испанцы выбрали для расквартирования Тоскану. В любом другом месте пришлось бы начинать с нуля, а здесь — уже семь лет действовала моя фактория, снабжавшая всю Медитерранию русским железом в обмен на вино и оливковое масло. Правда, последнее время русский товар уступил место шведскому и английскому — но налаженные торговые связи, вкупе с умением вести миллионные обороты, никуда не делись. Зная в совершенстве все комиссариатские хитрости, я мог в недолгое время обучить им своих приказчиков и тем добиться превосходства над многочисленными соперниками, слетевшимися на запах денег, словно мухи на мед. Испанские войска тут принимали, как дорогих гостей, понеже они честно за все расплачивались американским серебром. При здешней скудости, это был воистину дар Божий.
Удивительно и непостижимо, но Флоренция, когда-то прекраснейший и богатейший город Италии, теперь поражала путешественников неприкрытой бедностью и страшным количеством нищих. Прилично одетому человеку нельзя на улицу выйти, чтобы не прицепились попрошайки. Хуже, чем в Москве, ей-Богу! Следы былого величия, щедро рассеянные повсюду, только усугубляли впечатление. Привыкши считать лицом герцогства зажиточный вольный порт Ливорно, я с удивлением и грустью взирал из окна кареты на облезлые палаццо, помнившие лучшие времена.
Мне и прежде было известно (как и всей Европе), что герцог Джан Гастон Медичи не вполне здоров душевно. Смолоду впав в содомию, он не породил потомства, затем что не смог преодолеть отвращения к женщинам: по воле родителей женился на немецкой принцессе, но вскоре (чуть ли не из-под венца) сбежал от супруги, чтобы проводить время со старыми дружками. Ныне, перевалив возрастом на седьмой десяток, старый греховодник содержал на жалованьи целую орду молодых ребят, числом более трехсот, вхожих во дворец во всякое время. Некоторые бедные семьи сделали из этого промысел. В любой траттории обсуждали интимные привычки герцога и рассказывали о представлениях в духе Нерона, которые он разыгрывал со своими любовниками. Последний из рода Медичи предпочитал роли страдательные: требовал, чтоб его ругали, унижали и даже обкрадывали. Его любимый сюжет — шайка из десяти-двенадцати молодцов подвергает несчастного герцога насилию. Прочие подданные, не входящие в сей избранный круг, видели своего властителя крайне редко и, как правило, пьяным до изумления: скажем, блюющим из дворцового окна.
Не имея счастья быть флорентийцем и не привыкши уделять внимание каждой встреченной на пути куче дерьма, я избегал доселе всякого соприкосновения с хозяином Тосканы и его приближенными. Однако тот, кто хочет вести коммерцию в крупном размере, непременно обязан протоптать дорожку ко власть имущим. Джулиано Дами, старый фаворит герцога, помимо того, что ведал придворными развлечениями, держал все нити в своих руках и за умеренную мзду готов был разрешить любые проблемы. Мне хватало самообладания, чтобы платить, улыбаться и поддерживать светский любезный тон, хотя с каждой минутой, проведенной в сем обществе, запас терпимости все более истощался. О, я понимаю кровавых тиранов! Как много встречается людей, вызывающих нестерпимое желание воткнуть позолоченную вилку им в глаз, а потом перерезать горло столовым ножом! Увы, нельзя: такова уж доля негоцианта. Хранить благожелательный облик, преодолевая судорогу усталых от бесконечных улыбок лицевых мускулов. В конце концов, Господь не поручал мне заботу о всеобщей нравственности — пусть о том печется римская церковь, без соизволения которой в Италии и шагу нельзя ступить! Что ж она-то молчит? Или считает, что четыре папы из фамилии Медичи замолили все бывшие и будущие грехи династии, конец которой уже близок?!
Если обуревают кровожадные порывы, лучшее средство сохранить здравый рассудок — заняться какими-нибудь смертоубойными инвенциями. И сам успокоишься, и результат изысканий будет много выше обыкновенного. Как ньюкоменова машина работает благодаря жару в ее топке, так человеческий ум обретает полную мощь, когда в душе горит пламя страсти. По крайней мере, у меня — так. Строящийся пороховой завод оказался удобным местом для опытов со взрывными устройствами, коих я испытал великое множество: больших и крошечных, хитровыдуманных и простых... Вершиной совершенства стал способ, позволяющий вызвать взрыв вообще без каких-либо механических воспламенителей. К обычному пороху просто добавлялся состав, безобидный в сухом состоянии, но легко вбирающий влагу из воздуха и через малое время после этого самопроизвольно вспыхивающий. Редко так случается (будь то на корабле или в ином месте), чтобы открытый бочонок с порохом сразу расходовали до конца; остаток обычно закупоривают и хранят вместе с остальным запасом. Ну кому придет в голову, что вместе с влажным дыханием морского бриза в крюйт-камеру вползла беспощадная огненная смерть?!
Палаццо Питти в виде дымящихся развалин, с разорванными в клочья трупами обитателей, являлся пред моим внутренним взором всякий раз, когда требовалось о чем-либо просить незаменимого Джулиано Дами. Но сукин сын все же был полезен, и обещания свои исполнял; поэтому картина сия оставалась лишь игрою воображения. Однако вскоре, ближе к концу зимы, возникла такая ситуация, в которой старый содомит ничем не мог помочь, сколько денег ему ни сули. Стараясь всемерно расширить коммерцию на военных поставках, я взял крупный подряд на провиант для корпуса Монтемара — и обнаружил, что все запасы муки и зерна (не только в Тоскане и Парме, но даже и во вражеском Неаполе) скуплены евреями из Ливорно. Эти хитрованы, обнаружив, что испанцы вовсе не намерены вводить инквизицию или иным образом их притеснять, зато готовы платить за все необходимое полновесным серебром, возблагодарили Господа и крепко вцепились в доходные статьи, на которые и я претендовал. Дать по рукам соперникам силами властей возможности не было: еще в самом начале своего правления герцог Джан Гастон отменил все ограничения, наложенные на иудеев его предками, чем стяжал величайшую любовь и признательность этого народа. Они давно проложили во дворец не узкую тропинку, как у меня, а настоящую дорогу, и теперь явно стакнулись меж собою. Прежние мои компаньоны по чайной афере улыбались старому знакомцу и провиант продать соглашались — но дороже моей контрактной цены. Все правильно: на что им чужеземный граф, если можно взять всю прибыль самим? Сбор нового урожая начнется только в июне; до этого рассчитывать не на что, ибо война вызвала дороговизну съестного во всех близлежащих странах. За исключением Порты Оттоманской.
