— Так он не слушает, он вырвался и побежал прямо под дождь, — виновато ответила она.
— Мамочка, не ругай ее, я так хотел побегать под дождем. Ты не сердишься на меня, правда?
— Нет, мое счастье, — Анна присела перед сыном на корточки и стала стягивать с него мокрую курточку.
Кажется, я здесь лишний, грустно подумал Вронский и стал прощаться.
— Подожди меня в передней, я провожу тебя, — крикнула Анна ему вслед. Когда она освободилась и спустилась в холл, Вронского уже и след простыл. Анне стал неприятен его уход. Ее задело, что он ушел, без ее прощального поцелуя.
Она вспомнила про свой кофе и пошла на кухню. Он уже остыл, пить его было неприятно. Анна сделал несколько глотков из чашки, недовольно сморщилась и выплеснула ее содержимое в мойку.
-А ведь я могла получить удовольствие от этого кофе, если бы выпила его вовремя, — подумала Анна. -И так всегда, все должно происходить в свое время. И любовь к человеку должна приходить в нужное время, а если она по какой-то причине запоздала, как у меня, то, как ни старайся, вкус ее уже не тот. Вот и у нас с Алексеем, все как-то не так, как мне пригрезилось в самом начале.
XIV.
В детстве Вронский серьезно занимался большим теннисом, тренера находили у него большие способности к этому виду спорта, пророчили ему большое будущее. Но большого будущего не получилось, не хватило упорства и сосредоточенности. К тому же у него появились другие интересы, захотелось заняться иными делами. Они постепенно и отвлекли его от спорта, но теннис Вронский не оставил, регулярно играл. К тому же это оказалось хорошим подспорьем для его дипломатической деятельности; на корте часто можно было встретить важных и нужных персон, между партиями обсудить злободневные вопросы, завязывать нужные знакомства. Начальство, зная об этих спортивных навыках своего сотрудника, нередко посылало его с заданиями пообщаться в неформальной обстановке с разными людьми, чаще всего с иностранными дипломатами.
Вронскому нравились такие задания, он выполнял их охотно, а потому чаще всего успешно. За ним даже закрепилась репутация игрока-дипломата. Сначала она его несколько смущала, вызывала тревогу — не отразится ли она не лучшим образом на его продвижении по службе. Но он быстро успокоился; играть в теннис было престижно, заполучить его в качестве партнера стремились немало тех, кто интересовал его начальство. И Вронский смекнул, что судьба вложила ему в руки дополнительный козырь. Только надо суметь его выбросить на игровой столик в нужный момент. Он даже пошел дальше и стал давать некоторым желающим уроки мастерства. Образовался небольшой кружок не то из его учеников, не то из его партнеров по работе. В нем были и наши и иностранцы, некоторые достаточно влиятельные. Другой бы стал пользоваться такой возможностью, но Вронский вел себя осторожно, прекрасно понимая, что любое проявление панибратства не только встретит самый холодный прием, но может стать похоронным колоколом для его карьеры. А потому вел он себя предельно корректно, не пытался без большой необходимости пользоваться неформальными отношениями. А если они все же возникали, то старался вести себя максимально деликатно. Вронский считал себя хорошим дипломатом, даже, несмотря на то, что пока еще не удалось проявить себя в крупном деле. От этого он переживал, но надеялся, что все еще впереди. Не будь в министерстве сильного кумовства, он бы давно сумел себя проявить. А так приходится ждать то ли очереди, то ли счастливого случая. Правда, годы шли, а очередь казалось, если и двигалась, то пугающе медленно, случай тоже что-то не спешил к нему на свидание. А потому своему теннисному направлению в работе Вронский придавал особое значение, видя в нем шанс для себя.
Несколько лет назад американское посольство учредило теннисный турнир под красноречивым названием "Теннисная дипломатия". Скорей всего никаких особых целей эта затея не преследовала, просто в миссии скопилось немало людей, любящих помахать ракеткой. Неожиданно соревнование приобрело популярность в дипломатической и около дипломатической среде. А после того, как несколько работающих в России заокеанских бизнесменов сбросились и учредили приличный призовой фонд, то известность его вышла на более широкий простор. Турнир даже получил новое наименование, правда, на этот раз неофициальное "Дипломатический Уимблдон". Стать его победителем считалось весьма престижным и выгодным, и Вронский был одним из его фаворитов, хотя пока выше второго места еще не поднимался. Это уязвляло его, он больше времени отдавал тренировкам. Даже не пожалел денег и записался к одному известному тренеру. Тот, зная с какой целью, ходит на его занятия новый ученик, занялся им серьезно и за достаточно короткий срок Вронский весьма преуспел, стал играть заметно лучше. Правда, ради этого пришлось скинуть пяток килограммов, что оказалось даже сложней, чем подняться на еще одни уровень мастерства. Но лишний вес не позволял ему двигаться дальше, а потому и альтернативы не было никакой. Пришлось сесть на строгую диету, но Вронский надеялся, что цель все же оправдает эти немалые жертвы.
В этот раз подобрался особенно сильный состав, некоторые играли вполне профессионально. А потому победа в турнире представлялась особенно престижной. И Вронский решил, что предельно выложится, но выиграет его. К тому же он в отличной форме, тренер не устает его хвалить. Особенно его удар справа. Впрочем, сам Вронский прекрасно понимал, что это его коронный номер.
Турнир складывался для Вронского удачно, он без большого напряга пробился в полуфинал. А вот там пришлось затратить максимум усилий, противник оказался и упорным и умелым, до самого последнего сета не ясно было, в чью пользу склонится удача. Пришлось играть тай-брек. И все же Вронский вырвал победу. Правда, вдруг уже после матча возникла резь в груди. Да, такая сильная, что пришлось срочно лечь прямо в раздевалке и проглотить таблетку. Через какое-то время боль утихла. Вронский отнес ее возникновение за счет переутомления, участие в турнире требовало огромных затрат энергии, а он уже все же не юноша. Потому Вронский решил не обращаться к врачу — мало ли что бывает, вот закончатся соревнования, он отдохнет. Может, даже возьмет небольшой отпуск, он заслужил.
Вронский уже несколько дней не встречался с Анной и все сильнее ощущал, как не хватает ему ее. Правда, она обещала увидеться с ним после турнира, но охватившее его нетерпение мешало ему спокойно дожидаться назначенного часа. К тому же его беспокоило одно обстоятельство, в последние недели Анна не то, что уклонялась от встреч с ним, но и не стремилась так, как еще совсем недавно, провести вместе время. Эта сдержанность была совсем не в ее стиле, наоборот, такой страсти в своей жизни он еще не встречал ни в одной женщине. Она буквально кружила ему голову, Вронский сам загорался от нее, как от спички. Ему казалось, что без этого он уже не может прожить и дня; если он не встречался с ней хотя бы ненадолго, то начинал ощущать какую-то пугающую бездну пустоты.
Вронский знал, что муж ее был в командировке за границей. Теперь он вернулся, и, наверное, требует к себе внимания. Он чувствовал уколы ревности; когда представлял, чем они могут заниматься в супружеской спальне, у него учащалось дыхание. Ему хотелось броситься туда и вырвать Анну из лап этого человека. Разумеется, сразу по нескольким уважительным причинам он не мог позволить себе такого удовольствия, от чего и мучился. Его страдания усиливались тем, что он никому не мог поведать о своих переживаниях. А ему как никогда хотелось высказаться, поделиться тем, чем полна была его душа. Она была слишком переполнена чувствами, чтобы могла удерживать их все внутри себя.
За день до решающего матча на турнире из-за границы вернулся Яшвин. Среди сослуживцев Вронский считал его самым близким себе человеком. Хотя между ними было мало общего. Яшвин был игрок, по служебной надобности он частенько бывал в Монте-Карло или неподалеку от него и всегда посещал известное казино. Фортуна была к нему переменчива, то одаривала большим выигрышем, то обдирала едва ли не как липку и тогда он возвращался назад грустным. Начальство знало об этой его страсти, но так как он ее не афишировал, то делало вид, что ему о ней ничего неизвестно. Тем более, с работой он справлялся неплохо, к тому же был всеобщим любимцем.
С Вронским они сошлись почти сразу же; то был их обоюдный выбор. Яшвину понравилась его многозначительная сдержанность и достоинство, Вронскому — его открытость, веселый нрав, умение жить с удовольствием и идти на риск. И уж если с кем-то он и мог поговорить о своей любви, то это с ним. Яшвин ведь сам человек больших страстей, правда он больше любит не женщин, а игру. Но, может быть, это уж и не столь принципиально, ведь женщина — это тоже в каком-то смысле рулетка, далеко не всегда знаешь, на какое поле надо поставить, чтобы выиграть.
Хотя Яшвин только что вернулся из довольно длительной командировки, он знал, что Вронский вышел в финал турнира. Он поздравил его с этим успехом. По виду Яшвина было ясно, что он действительно рад достижению приятеля.
— Как ты съездил? — поинтересовался Вронский. На их немного эзоповском языке это означало: как играл в казино?
Яшвин подмигнул Вронскому.
— Восемь тысяч евро. Как тебе такой выигрыш?
— Не может быть!
— Может! Хотя поначалу и сам не поверил.
— Поздравляю.
— Спасибо. — Яшвин пристально посмотрел на Вронского. — А вот ты выглядишь что-то не важно. Такого серого лица у тебя что-то не припомню.
— Это от перенапряжения, — ответил Вронский, не будучи уверенным, что он указывает истинную причину. Ему стало и тревожно и неприятно оттого, что его не самый лучший вид бросается в глаза. И это в тот момент, когда он должен быть в максимальной форме.
— Бывает, — согласился Яшвин. — Но ничего, я тебя быстро приведу в надлежайшее состояние. Поедем в прекрасный ресторан, я знаю такой. По случаю выигрыша я угощаю.
Вронский отрицательно кивнул головой.
— Нет, не то настроение.
— Что-то произошло? — Яшвин, несмотря на некоторую свою внешнюю грубоватость, обладал немалой чуткостью к чужим душевным состояниям. А уж Вронского он знал неплохо. Если тот отказывается посидеть с приятелем в хорошем ресторане, значит, на то есть серьезная причина. И он догадывается, какая. — Кто она? — спросил Яшвин.
Вронский несколько мгновений колебался.
— Анна. Каренина.
— Жена того самого Каренина?
Вронский кивнул головой.
— Ее не знаю, а его знаю. Как-то был с ним за границей. Неприятный тип.
— Какой уж есть.
— Это у тебя серьезно?
— Да.
— Так это же хорошо! — неожиданно горячо воскликнул Яшвин.
— И что в этом хорошего, по-твоему? — покосился на него Вронский.
— Тебе давно было пора влюбиться.
— Почему? — удивился Вронский.
— Сколько я тебе знаю, ты был какой-то неприкаянный. Не знал, к чему себя приложить. А теперь даже твой нездоровый вид — свидетельство того, что ты чем-то занят внутри.
— Я выглядел таким полым? — нахмурился Вронский.
— Для тех, кто тебя хорошо знал, но теперь уже не выглядишь.
Вронский удивился проницательности приятеля. Он вдруг ясно осознал, что тот прав, так оно все и было. Неожиданно ему стало немного легче; то, что с ним происходит, по-своему закономерно. Любовь не может быть, совсем безоблачной, особенно к замужней женщине. Сбои тут неизбежны. И не надо поэтому впадать в панику. Разве он не знает свою Анну, ее отношение к нему не изменилось — в этом он нисколечко не сомневается. Просто есть у него свои спады и свои подъемы.
Ему вдруг стало легче, даже тяжесть в груди, которая периодически возникала в ней, исчезла. Он почувствовал прилив бодрости и одновременно благодарность к Яшвину. Вроде бы ничего особенного не сказал, а вот сумел, чертяга, найти нужные слова. Недаром же его ценят на службе, несмотря на то. что он по жизни шалопай.
— А знаешь, поехали в ресторан, — вдруг согласился Вронский.
Яшвин несколько секунд пристально смотрел на него, затем вдруг громко расхохотался.
— Всегда был уверен, что все дороги ведут не в Рим, а в хороший ресторан. Едем, дорогой.
XV.
Утром перед матчем Вронский проснулся рано. Обычно он любил понежиться в постели, но на этот раз едва открыл глаза, как тут же вскочил с кровати. Принял холодный душ, который наполнил его тело приятной бодростью, и отправился на пробежку. Тело должно быть легким и послушным, только в этом случае оно способно обеспечить ему победу. А победить он должен сегодня во что бы то ни стало. И дело не только в спортивном духе и результате, но и в несравненно более важных вещах.
Незадолго до начала турнира его вызвал к себе заместитель министра. Вызов был не просто очень неожиданен, но и почти невероятен, так как в министерстве строго соблюдалась иерархия. А потому приглашения к себе всего лишь начальника отдела к столь высокопоставленному чиновнику происходили крайне редко и являлось нарушением заведенного порядка. Это могло с немалой вероятностью означать для Вронского либо большую неприятность, либо, что его ждет продвижение по службе.
С замиранием сердца Вронский переступил порог просторного кабинета. Кроме его хозяина там находился еще один человек, ему незнакомый.
Заместитель министра предложил подчиненному садиться и, к удивлению Вронского, стал расспрашивать его о предстоящем турнире. Конечно, это было примечательное событие, но все же не такое, чтобы вести о нем речь на таком уровне. Это можно было бы обсудить и с начальником департамента.
Расспросив про турнир, заместитель министра неожиданно передал слово до сего момента молчаливо сидящему мужчине. Тот не стал скрывать, что представляет Федеральную службу безопасности, а турнир их интересует в связи с участием в нем советника посла Майкла Робинсона. Он лучший теннисист во всей американской диаспоре в Москве, однако, не это привлекло к нему внимание спецслужбы, а то, что по ее данным, он является резидентом ЦРУ в Москве и ФСБ просит Вронского по возможности сойтись с ним поближе. А для этого над ним непременно нужно одержать победу. О характере Робинсона кое-что известно, он из тех, кто не любит проигрывать и непременно захочет взять реванш, а потому будет искать контакты с Вронским, а там возможно самое разное развитие событий.
Как дипломат Вронский прекрасно знал, насколько тесно переплетаются интересы дипломатии, контрразведки и разведки. Как и то, что многие сотрудники из его ведомства тесно сотрудничают и выполняют задания спецслужб. Однако сам он до этого момента в таких играх не участвовал. И сейчас с одной стороны был горд тем, что ему доверяют такую секретную миссию, но с другой — был несколько смущен. Придется обманывать, лгать, притворяться, а это не в его характере. Одно дело лукавить, искать обходные пути — без чего немыслима никакая дипломатическая деятельность, и другое дело — заниматься двоерушничеством, постоянно вести двойную жизнь. Но он прекрасно сознавал, что если откажется от этой миссии, то на его карьере можно поставить крест. Если даже не выгонят из министерства, то уж точно дальше ему не дадут сделать ни шагу по карьерной лестнице. Такие вещи тут не забываются очень долго.
