Сам не очень любивший ходить в гости, Плотин широко открыл для слушателей свой дом. В нем постоянно толпились поэты, врачи, сенаторы, адвокаты. Это требовало от него немалых затрат; спасало то, что на себя он тратил совсем немного, только на то, без чего прожить было уж совершенно невозможно. К тому же деньги, полученные от богатых, он расходовал на сирот, обеспечивая не только их обучение, но и проживание.
Помогал он и Амелию. Тот смущался, принимая деньги, но Плотин давал делал это столь деликатно, что ученик, в конце концов, всегда после некоторых колебаний их брал. В какой-то момент у них возник обычай бродить по Риму. Темой их разговоров были окружающих кварталы, насущные события. Но гораздо чаще они говорили о философии, обсуждали последние лекции Плотина.
К Плотину невольно приходила мысль, что его отношения с Амелием сильно напоминают его отношения с Аммонием Саккасом. Тот тоже в силу своих возможностей снабжал его, Плотина, деньгами, и они так же подолгу беседовали друг с другом, когда всех расходились, и оставлял их одних.
Плотин знал, что Амелий ведет тщательные записи его лекций. Об этом однажды он его и спросил.
— Амелий, ты ведешь записи моих уроков. Ты думаешь это действительно необходимо?
— Я в этом убежден, учитель, — отвечал Амелий. — Устное слово призрачно, мы — ваши ученики помним его, но пройдет время, и мы растворимся в вечности. И что останется от того бесценного, что вы нам сказали.
— Ты прав, — задумчиво отвечал Плотин. — Перед самой смерти моего дорого учителя Аммония Саккаса, я дал ему клятву ничего не писать. Сам он не оставил после себя ни строчки.
— Но разве это правильно! — горячо произнес Амелий. — Все, что вы нам говорите, имеет неиссякаемую ценность. Что было бы с учением божественного Платона или великого Аристотеля, если они бы не оставили после себя целую библиотеку своих сочинений. А ведь для нас их учения имеют такую же непревзойденную ценность, как для последующих поколений — ваше учение. Или Нумения, уроки которого я посещал до вас. Он писал неустанно. Я высоко ценю его сочинения. Я убежден, что каждый мыслящий человек должен оставить после себя письменный след. А ведь таких людей так немного! Вам просто необходимо взяться за стилос.
— Ты прав, Амелий. Я сам над этим раздумываю. Мудрость — редчайший товар, и он легко исчезает, если его не сохранять. Будучи на войне, я видел, насколько все бренно, как мгновенно живое становится мертвым. Скажу тебе, меня это поразило в самое сердце. Я ощутил невероятную ненадежность и хрупкость всего сущего. Чтобы мы не делали, нам не удастся его сохранить. Поэтому так важно напоминать людям о вечном. А вечное скрывается в Едином, только в нем оно находит свой исток, и туда же впадает. Это круговорот, который не имеет ни начала, ни конца. Он был, есть и будет всегда. Ты понимаешь, Амелий, о чем я говорю?
— Да, учитель. По крайней мере, так хочется мне думать. Я записал ваши слова: "Человек должен подняться над земным измерением жизни, воссоединиться с божественным, которое внутри нас, с божеством, которое есть универсум".
— Все так и есть, Амелий, — кивнул головой Плотин. — Находясь на войне, я это понял особенно отчетливо. Человек опустившись на самые низины своего духа, полностью теряет связь с Единым. Это делает его хуже любого зверя. Зато он приобретает другие приоритеты; они страшны и бессмысленны, как бы иначе большинству это не казалось.
— Да, да, учитель. Совсем недавно я записал ваши слова: "Любое существо остается собой лишь благодаря своему единству: отними единство — существа нет". Хотя я тогда хотел спросить... — Внезапно Амелий замолчал.
— Спрашивай.
— Из ваших слов вытекает, что если прервалась у человека связь с Единым, то нет и самого человека?
Плотин ответил не сразу.
— Именно так и получается, Амелий. Если человек теряет соединение с Единым, он теряет человеческий облик. Внешне он выглядит совсем как человеческое существо, но это не более, чем видимость, внутри него уже нет ничего человеческого. Как свет и тепло по мере удаления от своего источника ослабевают и, наконец, исчезают в совершенном мраке и холоде, так эманации божественного света и тепла — через ум и душу — постепенно ослабевают в природе, пока не доходят до полного отсутствия. Это и есть подлинный источник зла. Амелий, всегда помни, что во всем нужен обратный процесс. Если что-то нисходит от высшего к низшему, то в какой-то момент требуется восхождение от низшего к высшему. В мире же, в котором мы пребываем, этот баланс печально нарушен. Нисхождение идет постоянно безбрежным и бесконечным потоком, а восхождение — слабеньким, едва различимым ручейком. — Плотин замолчал и вдруг стал раскачиваться на месте. Несколько прохожих удивленно посмотрели на него. — Этими ручейками мы и являемся, — тихо сказал он, смотря на Амелия. — В этом и заключается суть моей философии, суть того, что я делаю. Ты — мой лучший ученик должен быть со мной во исполнении этой миссии.
— Я буду с вами, учитель! — горячо заверил его Амелий.
Плотин окинул ученика странным взглядом, но вслух ничего не сказал. Молча они направились дальше.
Но не всегда между ними царило взаимопонимание. Был случай, когда они чуть не поссорились. Амелий отличался большой богобоязненностью, он посещал храмы по любому событию. Однажды он предложил пойти с ним туда и Плотину. Это приглашение сильно не понравилось философу, он явно не ожидал его услышать от своего любимого ученика. "Пусть боги ко мне приходят, а не я к ним!" — внезапно заявил он и, повернувшись спиной к Амелию, стал спешно удаляться.
Впрочем, их размолвка продлилась совсем недолго.
37.
Через некоторых высокопоставленных посетителей своей школы, Плотин познакомился с императором. Впрочем, и сам император Галиенн и его супруга Корнелия Салонина так же хотели встретиться с прославленным философом. Это обоюдное желание реализовалось, встреча состоялась.
Ему понравилась правящая чета. Хотя это были совсем разные люди. Император, закаленный в боях воин, немного грубоватый, но одновременно неплохо образованный, разбирающийся в греческой и римской литературе. При этом мог быть необузданным в своих желаниях и не контролировал себя в некоторых поступках.
А вот его супруга производила совсем другое впечатление. Плотин не сразу, но со временем признался себе, что если не влюблен в нее, то испытывает по отношению к ней большую симпатию. В императрице сочетались редкие качества — ум и красота. Но даже не это более всего привлекало Плотина, а некая загадочность, исходившая от облика женщины.
Плотин плохо разбирался в противоположном поле, у него никогда не было не то, что возлюбленной, но даже близкой знакомой; всю жизнь он общался почти исключительно с мужчинами. Женщины приводили его в смущение и смятение, он плохо представлял, как и о чем с ними говорить. Он не признавался себе, но в глубине души считал их второстепенными существами.
Не так было с Салониной. Он быстро ощутил некую духовную с ней близость, хотя и не до конца осознавал, в чем же она заключается. В женщине было что-то утонченное до такой степени, что иногда она казалась неземной. Ее мысли, чувства были ему неведомы. Но он не мог избавиться от ощущения, что они проистекают из самых высоких и незамутненных источников.
При этом супруга принцепса одновременно была вполне земной женщиной. Галлиен сделал ее своей сопровительницей, и ей приходилось решать сугубо деловые и прагматичные вопросы. Впрочем, в присутствии Плотина это происходило не часто; в обществе философа она предпочитала разговаривать больше на отвлеченные темы.
Одна из наиболее частых тем в беседах с императорской четой, была справедливость. Почему-то особенно она волновала императрицу, хотя и император тоже не был ей чужд.
— Учитель (так Саломина нередко называла Плотина) мы с мужем часто спорим о справедливости. Наши споры отнюдь не случайны, ведь от характера наших решений во многом зависит, насколько они будут таковыми. И не всегда мы находим согласие друг с другом. Мы бы хотели знать ваше мнение.
— Я с вами согласен, что справедливость — важнейшее категория, на которой основана вся наша жизнь, — отвечал Плотин. — Божественный Платон, который является для меня учителем, считал, что она состоит в том, что каждому человеку уготовано в обществе особое положение и занятие. Там, где эта цель достигается, оно становится более сплоченным и гармоничным.
— Плотин, ты говоришь о том, что общество гармонично тогда, когда каждому в нем уготовано его место и предназначение. Но разве не ты утверждаешь о наличие в человеке свободы воли, которая предусматривает и свободу выбора, — возразил император, с интересом дожидаясь ответа собеседника.
— Я принимаю твое возражение, владыка, — ответил Плотин. — Но если тут и есть противоречие, то только видимое. Задача каждого из нас — максимально полно воплотить тот замысел, который имеет по отношение к конкретному человеку Единое. Все в мире подчиняется потенции, ею живет мировая Душа. Но и материя есть потенция, и человек тогда выполняет свое предназначение, когда реализует ее внутри себя. В том и заключается его свобода, что он осознает его и осуществляет в той мере, в какой оказывается способен это сделать. Поэтому Платон и считает, что каждый из нас должен заниматься чем-то, что нужно обществу на основе данным ему способностям. Тот свободен, который все свои усилия направляет на достижение этой цели.
— Как это правильно, Плотин! — внезапно воскликнула Саломина. — Я всегда это ощущала внутри себя; следовать повелению, которое рождается в себе, — это самый лучший и приятный путь.
— Я думаю, что есть справедливость и свобода для человека, а есть справедливость и свобода для общества, — снова вмешался в разговор Галлиен. — Если нет справедливости для общества, когда оно объединено в целостную систему групп и интересов, человек просто не сумеет себя реализовать. Разве не так, дорогой Плотин? — внезапно улыбнулся император.
— Божественный Платон считал, что совершенное общество обладает тремя основными добродетелями: мужеством, мудростью и рассудительностью. Когда между ними устанавливается гармония, вот тогда и возникает справедливость.
— Но как этого добиться? — спросила императрица.
— Способ известен, о нем нам поведал все тот же Платон, — сказал Плотин, напряженно разглядывая супругов-императоров. — Пока в государстве не станут царствовать философы, ему не избавиться от зол. Только искреннее стремление к истине порождает добродетель.
— Да, да, — как-то рассеяно произнес император. Он встал и прошелся по комнате. — Вот только ни один философ или даже целый их сонм не сможет справиться с делами государства. Они грубы, примитивны, жестоки. Каждый день я получаю сообщения об очередном на нас нападении, что кто-то перешел границу или поднял мятеж. Можно ли в такой ситуации достичь справедливости, добиться той гармонии, о которой ты говоришь? Когда я был совсем юным, мне тоже хотелось стать философом и нести людям свет истины. Но стезя, на которой я невольно оказался, не требует совсем других действий. Удержать любой ценой империю в нынешнем состоянии — вот цель, которую приходится ежеминутно решать. Что ты на это скажешь, Плотин?
Плотин почувствовал, что перед ним стоит более чем не простая задача. Император ждет ответа, а есть ли что ему сказать?
— О, Владыка, я понимаю, как тебе трудно. Но это не снимает с тебя ответственности за выполнения личных задач. Истина же заключается в том, что земля — это для нас единственная школа для развития сознания. Спросишь, почему так? Да, потому что легко проявлять любовь в высших сферах, где все и так состоит из любви и света. А вот нести любовь ежесекундно в здешних жестких и грубых условиях, совсем другое дело. Но именно здесь сознание и дух особо мощно развиваются, преодолевая трудности. Тем самым ты становишься со-творцом, обретая неоценимые дары, как для себя, так и для мира.
— Ты прав, все так и есть, — то ли согласился, то ли возразил император. — Только где взять столько сил, и где найти подходящие условия для реализации всего, о чем ты тут нам говоришь?
Плотин встрепенулся, кажется, наступил подходящий момент для обнародования лелеемого им плана. Он давно хотел обсудить его с императорской четой, но все никак не решался. А тут такой случай, сам Галлиен создал предпосылки для нужного разговора.
— Император, я хочу обсудить один вопрос, — произнес Плотин.
Но дальше развивать тему император ему не позволил.
— Если этот вопрос не требует срочного решения, давай его отложим на следующий раз, — сказал он. — С него и начнем.
38.
Встреча с участниками кружка "Акрополь" внезапно вызвала у Каракозова сильный прилив самонедовольства. Он понимал, что в определенной степени разочаровал собравшихся, да и сам был разочарован собой. По большому счету их диалог не сложился, он, Каракозов, сознательно его прервал, хотя у него еще было время для продолжения разговора. Но он элементарно испугался, что общение рискует в любую минуту зайти не туда, куда надо. А он же понятие не имеет, есть ли там жучки? Эти ребята вполне могли давно попасть в зону внимания спецслужб. Возможно, они ничего не совершают против власти, но то, что они ментально против нее, нет ни малейших сомнений. А он ее законный представитель по своей инициативе оказался в этом рассаднике инакомыслия. Если этот факт дойдет до верхов, да еще будет подан в определенном соусе, ему несдобровать. Со своих мест губернаторы, как пробки из бутылок, вылетали по причине более легких провинностей. Ему надо молить Бога в независимости от веры в него, чтобы все это не имело бы последствий.
Но была еще одна причина недовольства самим собой, хотя в ней себе он признавался неохотно. Он вдруг ощутил, что что-то безвозвратно утратил. В студенческие годы он славился своим полемическим задором и умением вести споры, а в этой квартире на окраине города он обнаружил, что в значительной степени потерял эти качества. А чему тут по большому счету удивляться, последние более чем двадцать лет он ни с кем не вступал в настоящую дискуссию; если где-то приходилось выступать, то исключительно по трафарету. За этим следили строго, иногда даже не разрешались самые небольшие от него отклонения. Вот постепенно искусство красноречия стало выветриваться из него.
Кем он все более становиться, звучал в голове настойчивый вопрос? Стандартным бюрократом, не имеющим ни своего мнения, ни своих представлений о мироустройстве, а только вложенное в него кем-то трафаретное содержание, которое он обязан, словно заезженная пластинка, без конца воспроизводить. Но это уже не человек, а автомат. Именно об этом ему часто говорил Елагин: постоянно борись со своей бессознательностью, со своей автоматической природой, наполняй ее мыслями и чувствами. Именно ради этого мы и изучаем философию, именно этому учат нас такие люди, как Плотин.
Домой Каракозов приехал поздно. Он полагал, что Татьяна уже спит, так как в отличие от него совы, являлась ярко выраженным жаворонком.
