Армагеддон. Беглецы

— Так. А ведь ты, подруга, похоже, родила где-то в другом месте, а сюда после его перетащила. Правильно — тут безопаснее. Пить хочешь? — кошка промолчала, а Егор пообещал, — Подожди, сейчас попить принесу.

Он вышел из палатки. Справа от входа стояла мисочка Муси. Наполнил ее из умывальника водой, вернулся в палатку и поставил возле кошки. Огляделся. В углу, у поддерживающего палатку кола, лежала выменянная у аборигенов корзина с оторванной ручкой. Нарвал травы и выстелил ей дно и поставил корзину в угол, стараясь не потревожить кошку.

Кошка оторвалась от важнейшего процесса вылизывания, подошла к корзине, старательно обнюхала лозу. Потом громко вылакала воду, котенок, повис в пасти, она перенесла его в корзину и улеглась рядом. Откинула заднюю лапу, носом подтолкнула котенка к соскам и, прикрыв глаза, мелодично замурлыкала в полном довольстве.

— Молодец, — усмехнулся парень, — Видать понравилось логово!

Полог палатки откинулся и вошла мать. Сощурилась со свету. Лицо просияло — кошку она любила.

— Муська! А я уже думала, что пропала где-то, а она видишь, с приплодом пришла! — всплеснула руками и лицо осветила восхищенно-радостная улыбка, — Молодец ты моя!

А Егор поймал себя на мысли, все, сейчас окружающее, для меня значительно больше 'мы', чем 'они'.

— Вжился, черт... — прошептал, — так вжился, что прежнее почти не помнится!

Нет, конечно помнилось, но то была память разума, а не чувств. Та бесконечно далекая Россия — Российская Федерация, конечно, тоже Родина. Именно с большой буквы. Но и нынешний мир. Мир Древней Руси был для него важен. Здесь жили отец, мать, друзья. Здесь будут жить его дети. За них он кому угодно голову открутит и скажет, что так и было. За них он будет драться, не считая врагов! Сразится хоть с сотней, хоть с тысячей, да хоть со всем миром!

Глава 8

Багрянец зари едва коснулся горизонта — волшебное, ни с чем не сравнимое летнее утро готовилось вступить в свои права. Дремучий, первозданный лес, стеной вздымался вокруг поляны с порталом — мохнатые ели да величавые лиственницы, протаивали из общей темной массы, Шелест качающихся на ветру сухих травинок смешивался с легким скрипом, который производили кроны деревьев. Вот и птицы уже проснулись, первые звонкие трели раздаются в по-утреннему прохладном воздухе.

С той стороны портала донесся непонятный скрежет, он вздрогнул от неожиданности. Через миг дуло автомата глядело на дыру портала:

— Стой! Стрелять буду! — выкрикнул, срывая голос, тихо щелкнул предохранитель автомата. Слишком свежо в памяти воспоминание о нападении банды Пустоцвета, чтобы легкомысленно относиться к угрозе из-за портала.

В глубине портала возникло словно вырванное из ночного кошмара женское лицо. Измученное, с тенями невыразимой скорби в глубине запавших глаз, словно запечатлевшее весь ужас мира Постапокалипсиса. В руках она держала грязный кулек.

— Солдатик, не стреляй! Прошу! — прошептала женщина, задыхаясь, — Там... С нами черт с нами, но Христа ради...

Она протянула кулек часовому.

— Это сын... Сергей, Сергей Алексеевич Куницын. Спасите его! Молю вас! У него никого не осталось, кроме меня, когда Алексей погиб... — женщина не отводила молящих глаз от лица часового.

Парень осторожно принял кулек и ощутил, как младенец внутри сонно заворочался. И как я с ним буду управляться?

Он заметил, как лицо женщины дрогнуло, словно от внезапной боли. Он ожидал слез, истерики, однако она сохранила выдержку. Более того, сейчас она выглядела гораздо спокойнее и увереннее в себе, чем мгновением раньше.

— Как там? В городе?.. — спросил парень негромко, страшась услышать ответ.

— Плохо все. Замерзаем и жрать нечего. А на окраинах находят трупы... разделанные... словно скот.

Сердце часового провалилось в бездну.

— Людоеды? — ахнул, с ужасом глядя в темные провалы скорбно глядящих мимо него женских глаз.

— Да... Банды людоедов.... Рыщут повсюду на окраинах... Поймали такого вчера в парке...

— Как... черт! И что с ним?

— Да что... порвали его люди... и клочков не осталось... нелюдь. Такой же соседа сожрал, сволочь.

Больные глаза женщины сузились. В них плескалась боль.

— А почему... почему сама не перешла к нам? — только и смог прошептать часовой — в горле стоял ком, и кивнул на окружающий лес.

— Да дура... боялось чего-то...дура... — она отвела взгляд в сторону и хотела что-то сказать, но в уголке ее глаза внезапно нависла слезинка; жалко дрогнули губы. Неужели... неужели она больше никогда не увидит Сереженьку?

Женщина, судорожно глотнув, бросила тоскливый взгляд на сына. Лицо плыло от множества эмоций, одновременно владевших ею, губы дрожали от сдерживаемого рыдания. Она, наконец решилась, шагнула назад, исчезла.

Растерянный часовой остался с младенцем в руках.

Через двое суток портал почти исчез, сузившись до жалкой щели в двадцать сантиметров и часовых убрали. Трехмесячного младенца взял в семью Чепанов, а точнее его бездетная дочь.

* * *

Старец градской Борич, из Руссы — глава солеторговцев севера согнувшись, прошел в узкий проход и с натугой распахнул дверь правежной. За ним, словно тень, ступал дружинник в полном облачении — слишком дорого обошлась плененная дичь. Щеку его пересекал давно заживший рубец — след стрелы данов — находника (участник нашествия, нападения, набега — древнерусское). Опасен даже по виду.

В пропахшем потом и страхом тесном помещении скудно мерцал огонек лучины на столе, озаряя деревянные своды, шипели угольки, падая в корытце с водой, углы тонули в густом мраке. У стены на грубой лавке лежал на животе Бес, 'попаданец' из грядущего и уголовник. Обнаженный до пояса, с багровыми рубцами от кнута на спине, он судорожно поджимал грязные пальцы ног, скованные хомутом и привязанные к лавке. Второй хомут стягивал руки. Напротив лавки с пленником поигрывал кнутом с короткой рукоятью палач — длинный, узкоплечий, в грубой рубахе до колен. У стола сидел, развалясь и закинув голову с надутой жилами шеей, доверенный помощник Борича. При виде градского старца он торопливо вскочил и склонил голову, в отблесках пламени блеснула ранняя плешь.

— Что бает? — Борич вальяжно сел за стол. Солеторговцы жаждали исповеди: кто он, пленник? Откуда? Каковы цели тех, кто пришел с ним?

— Все тоже, ничего нового, похоже ему сказать больше нечего, — проговорил помощник сквозь густые усы. Борич поднялся и подошел к пленнику и присел на корточки, став глазами вровень, заглянул в полубезумные глаза Беса.

— Нечего баешь... пес. Сказки твои о том где лагерь ваш и о диковинных механизмах, и планах ваших слышал уже. А коль не знаешь более ничего, зачем ты мне? — приторно улыбнулся старец градской, — Дружина рудь твою требует за троих убитых тобой.

— Господи, все рассказал вам ... — выдавил из горла пленник, со страхом косясь на трехаршинный кнут. Бывалый зэк, не боявшийся ни бога, ни черта, ни лагерного кума (сотрудник оперативной службы, который играет роль связующего звена между администрацией и заключенными), сломался, — Все что знал.

— Три удара, — поднимаясь, холодно приказал градской старец и отошел к стене, жадно пожирая взглядом сцену пытки.

Зрачки Беса расширились, бледные губы задрожали в беззвучном плаче.

Палач неторопливо развернул кнут, полоснул с оттяжкой четырехгранным концом кнута пленника между лопаток, — разорвал до мяса. Раз, другой, третий. Бес завыл, выставляя острый кадык...

На исходе сил, из горла вырвался лишь хрип:

— Я воин...

Солеторговцы обменялись взглядами, в них смешалось сомнение и циничный интерес. Борич махнул рукой подзывая дружинника, прошептал ему на ухо.

Дружинник развязал узлы на пленнике. Когда тот с трудом поднялся на ноги, бросил ему под ноги клинок — старый, но острый.

— Вой (воин по-древнерусски) говоришь? Докажи, что вой! — Борич устремил взгляд на дружинника и кивнул в сторону пленника, — Проверь какой этот в бою.

Бес опустил взгляд на меч, посмотрел на свои дрожащие руки, потом с мольбой устремил взгляд на Борича. Шрам, рассекавший щеку покраснел.

— Я не умею мечом... Мы... Дайте мне мое оружие!

— Какой же ты тогда воин? — презрительно оскалился дружинник — гора мышц, закованная в железо, привычным движением вырвал из ножен меч. Шаг навстречу, острие клинка коснулось впадины на горле Беса. Он ощутил, как холод металла почти обжег кожу, что-то потекло по груди. — Дерись сняголовь (разбойник, душегуб по-древнерусски), или руду пущу!

Пути назад не было. Бес отшатнулся, с ужасом глядя на меч в руках дружинника, не отводя взгляда, наклонился и стиснул рукоять меча, пальцы скользили по дереву. Поднял меч и замахнулся. Удар медленный, неуклюжий, словно у ребенка. Дружинник с легкостью уклонился, словно от назойливой мухи.

Клинок дружинника сверкнул мертвенным металлом в тусклом свете лучины, острие молниеносно прочертило алой чертой горло пленника.

Бес ощутил мгновенную боль в горле, во рту горячий рассол крови и, что не может дышать.

Он уже не почувствовал, как упал из разжавшейся руки меч. Откуда-то снизу стремительно неслись грязные доски пола.

Жесткий удар при падении выбил из него дух. 'Конец тебе фраер', скользнула облегчающая мысль.

И только гул и черная пустота вокруг.

Когда прекратился стук в недолгой агонии по полу голых пяток, Борич холодно произнес:

— Добре, — глаза его довольно блеснули.

Дружинник постоял, презрительно плюнул в мертвое лицо.

— Не вой ты, а баляба (рохля, разиня по-древнерусски) и сняголовь.

Ночь спустилась на Руссу, укрывая ее своим темным полотном. Лишь редкие огоньки мерцали в окнах домов, да стража несла бдительный дозор вдоль крепостных стен. Внутри правежной, где еще недавно лилась кровь, царила тишина, нарушаемая лишь потрескиванием догорающих лучин. Тело Беса в луже крови валялось на полу, остекленевшие глаза смотрели в никуда.

Борич сидел за столом, лицо омрачала задумчивость. Слова чужака о диковинных механизмах и планах не давали покоя. Что если это не лжа пытающегося избежать пытки пленника? Что если за этими словами кроется реальная угроза для Руссы и его, Борича, интересов? Ведь странный предмет, который он называл пистолет, убил троих воев! Сильных и многоопытных!

— Убрать тело, — глухо произнес Борич, не поднимая глаз, — Мало, мало мы знаем о гостях незваных... Вот что сделать велю, — наклонился к помощнику...

* * *

— Разрешите! — густой бас заполнил тесную комнату, заставив Петелина-старшего поднять голову от описи конфискованного имущества магазина 'Подарки'.

— Да, войдите, — краем глаза заметил на лице Степана Викторовича Чепанова, сидевшего за самодельным столом напротив, смесь недоумения и легкого раздражения. Словно Петелин совершил нечто предосудительное.

В дверях возникла массивная фигура человека в видавшей виды рясе. Длинные, вьющиеся пряди обрамляли широкое лицо, а седеющая борода лежала роскошным веером на груди, от него словно веяло богатырским здоровьем. С кулак величиной золотой, или скорее всего позолоченный, тускло поблескивал в пробивавшихся сквозь мутное оконное стекло лучах солнца крест на груди. Незнакомец с любопытством обвел взглядом убогое помещение: три изготовленных плотником уже в этом мире стола, несколько разномастных стульев, книжный шкаф, до отказа набитый книгами и папками, занимали почти всю площадь щитового дачного домика, по инициативе Чепанова выделенного под нужды мэрии и штаб-квартиры совета колонии.

— Отец Павел, — пророкотал вошедший мощно, словно молодой парень и мимолетно изучающе посмотрел на Чепанова. Уселся напротив Петелина не дожидаясь приглашения, — А вас как зовут?

Петелин ощутил мгновенный укол раздражения. На языке вертелась колкость: 'Нас никто не зовет, мы сами приходим,' но вместо этого ответил в тон попу:

— Петелин.

'И чего ему тут понадобилось?' Он признавал существование некой высшей силы, непостижимой для слабого человеческого разума, но от православных обрядов и священников старался держаться подальше, хотя крещению сыновей и посещению женой храмов не препятствовал.

— А по имени-отчеству как вас?

Светлые глаза попа смотрели бодро, безмятежно.

— Александр Иванович. Вы, простите, — Петелин на мгновение запнулся, подбирая подходящее обращение к нежданному гостю, — батюшка, с какой целью пришли? Мы никого не просили присылать!

— Это инициатива моя, личная. Вижу, заняты вы делом, — отец Павел добродушно улыбнулся, обнажив крепкие, хоть и тронутые временем, желтоватые зубы и кивнул на разбросанные по столу бумаги. — Но дело духовное, Александр Иванович, уж поверьте, порой не менее, а то и более важно.

Петелин едва заметно скривился, но промолчал, ожидая продолжения. Чепанов, наблюдавший за сценой из-под нахмуренных бровей, замер в ожидании.

— Люди, — отец Павел понизил голос до проникновенного шепота, — в смятении великом пребывают. Земля выжжена геенной огненной, старый мир рухнул в бездну, а что взамен — никому не ведомо. Душа же молит о тихой пристани, о слове напутственном. А храма у нас нет... — он обвел взглядом комнату, словно надеясь, что церковь материализуется прямо из воздуха, — Вот и помыслил я, не найдется ли уголка, где мог бы слово Божие до сердец страждущих донести? Ибо сказано святителем Игнатием: в храме мы и молимся, и назидаемся, и очищаемся от грехов, и сообщаемся с Богом! Так может домик какой выделите под храм? Или иное пристанище сыщется?

Петелин нахмурился и забарабанил пальцами по столешнице. Идея ему не понравилась — и без того с жильем напряженка полная: щитовых домиков мало, а первую двухэтажку сдадут только на следующей неделе. Мало того, что хлопот прибавится, так еще и непонятно, как отреагируют остальные члены совета. Но отказать священнику напрямую — тоже не вариант. Решил выкрутиться.

— Объясните мне, почему мы должны выделить помещение именно под вас? Почему не под мечеть или кирху какую-нибудь? У нас все религии равны. Да и атеистов у нас много.

Отец Павел пожал плечами и ответил вполне доброжелательно:

— Собственно говоря, это проблемы пасторов и мулл. Они не пришли к чадам своим, а я — пришел. И это непреложный факт.

— Не поспоришь, — Петелин развел руками, — но нужно обсудить это с товарищами в совете. Коллективное управление, как-никак... — Вы пока располагайтесь, отец Павел, осваивайтесь. А как мы решим — немедленно дадим вам знать, — позади сдавленно закашляли и он оглянулся на Чепанова. В расстегнутом вороте рубашки коллеги блеснул скромным серебром крестик, и Петелин вдруг вспомнил, что тот когда-то избирался церковным старостой.