"Ночи Белладонны и другие рассазы"

— Говорят, пленник — твой друг, — сказал Куэйл. — Люди видели, как он выпивал, прежде чем пуститься во все тяжкие. Слышали, как он хвастался, что служил в Восемнадцатом полку. Итак, кого еще мы знаем, кто воевал в Восемнадцатом?

Я пожал плечами, все еще держа руку на кобуре. — Друг он или не друг, с ним поступят так же, как со всеми.

Куэйл сплюнул в грязь. — Кто может сказать, что он не исчезнет до восхода солнца, его не унесут призраки, только чтобы не предстать перед судом?

— Мое слово как шерифа.

— Возможно, твое слово стоит не так дорого, как ты думаешь. Маккриди изрядно потрепал мой авто-мобиль. — Я никогда не слышал этого выражения, и мне показалось, что оно не совсем естественно для Куэйла, скорее, он примерял его на размер, как шляпу нового фасона.

— Это всего лишь машина, Паркер. Тебе сделают новый. А теперь возвращайся домой!

— Отдай нам Маккриди, мы подумаем над этим! — сказал Куэйл.

Я взглянул на Бенедикта. Бенедикт кивнул и поднял дробовик, целясь в небо. Ни один из этих людей не был новичком в стрельбе, и на них было нелегко произвести впечатление. Но когда представитель закона пускает в ход столь мощное огнестрельное оружие, и вы знаете, что у него есть право и полномочия применять это оружие в черте города, это вызывает определенное суждение. Толпа Куэйла, все до единого желторотики, начала рассеиваться.

— Это еще не конец! — крикнул мне в ответ Куэйл, проводя рукой по волосам.

— Иди домой, протрезвей, — тихо сказал я.

Я надеялся, что все закончилось. Опыт подсказывал мне, что, скорее всего, это не так. Куэйл и его люди удалились бы в свой салун и пили бы до тех пор, пока их ярость и жажда возмездия не пересиливали остатки здравого смысла, которыми они обладали. С этим мы с Бенедиктом были уже более чем знакомы.

Я закрыл дверь и сказал Бенедикту, чтобы он пока не убирал дробовик.

— Чувствую, у нас впереди долгая ночь. — Я осмотрел холодное содержимое своей жестяной кружки. — Не хочешь сварить свежий кофе, помощник?

Эйбел Маккриди по-прежнему сидел на своем стуле. — Слышал, ты пальнул по ним из двух стволов, сынок, — сказал он, одобрительно кивнув Бенедикту, когда тот пошел разжигать плиту.

— Сомневаюсь, что это имело большое значение, — ответил я. — Ты действительно мог бы выбрать кого-то другого, чтобы нажить себе врага, Эйбел.

— Я же говорил тебе, что Паркер Куэйл тут ни при чем.

— Верно, — сказал я, пытаясь вспомнить нить нашего разговора. Женщина в палатке торговца, вот и все. — Так расскажи мне о леди без лица, — попросил я, думая, что это поможет скоротать время до рассвета, если не больше.

Бенедикт оглянулся через плечо. — Леди без лица?

— Не обращай внимания, — проворчал я.

Эйбел подождал, пока я кивну, чтобы он продолжал. — Она протянула руку и сняла лицо, как будто это была бумажная маска. Только это была не бумага. На ее лице не было ни складок, ни морщин, и все же оно осталось целым. Рот, нос, глаза — и хуже всего было то, что рот и глаза все еще двигались, даже когда она сняла маску, держа ее пальцами, так изящно и по-женски, как будто это было правильно, как снимать шляпу в церкви.

— А что было под маской? — спросил я.

— Ничего. Думаю, это было хуже всего. Я смотрел в какой-то туннель, такой же формы, как ее лицо. Он тянулся и тянулся, как винтовочный ствол, уходя слишком далеко вдаль. Он должен был выйти у нее из затылка, но этого не произошло! И по стенкам этого туннеля были какие-то штуки, все они двигались и щелкали, как шестеренки и рычаги... На то, как они делали свое дело, я мог смотреть только секунду, и у меня тут же заболели глаза. Я хотел отвернуться. Видит Бог, я пытался. Но моя голова не двигалась. Даже глаза не двигались! Господи помилуй, она снова надела маску-лицо. Хлюпнуло, как сапог по грязи. Просто вернула ее на место, и там, где она снова соединилась, не было ни линии, ни зазора. И она говорит: "Я нахожу, что это помогает перейти к делу, мистер Маккриди".

— Она знала твою фамилию?

— Я не знаю, как. Затем она говорит: "Мы проявляем необычайный интерес друг к другу. Я понимаю вашу заботу обо мне". — Эйбел произнес эти слова медленно и четко, как будто прилагал особые усилия. — "Но должна предупредить вас, что беспокоиться следует о вашем собственном благополучии. Вы вмешиваетесь в дела, выходящие за рамки вашего ограниченного понимания." Затем она позволяет мне говорить. У меня такое чувство, будто она залезла мне в голову и потянула за рычаг, как в кабине локомотива. Я спрашиваю: "Кто вы?" И она отвечает: "Было бы более уместно спросить, что вы, сэр. Я обладаю машинным интеллектом, мистер Маккриди. Я механическая женщина. Думайте обо мне как о чем-то вроде заводного автомата, если это вам поможет".

Я улыбнулся. Нравится это или нет, но он нарисовал в моем воображении странную картину. — Правда?

— А ты что думаешь? Она заставила меня усомниться в своем здравомыслии, Билл. Даже сейчас я понимаю, как это может звучать. Но спроси себя: признается ли когда-нибудь сумасшедший в том, что сомневается в собственном здравомыслии?

— По моему скромному опыту, нет.

Подошел Бенедикт с тремя жестяными кружками кофе, приготовленного таким, каким мы его обычно пили: черным, как ночь, и крепким, как пинок мула. — Кажется, сейчас там спокойнее, — сказал он, — но на всякий случай понаблюдаю за происходящим.

— Хорошая идея, — сказал я, принимая свою кружку и предлагая вторую Эйбелу.

Бенедикт вышел за дверь, на этот раз не взяв дробовик, а только револьвер в кобуре и кружку кофе. Я не сомневался, что до восхода солнца у нас будут еще неприятности от Паркера Куэйла, но вооруженный и бдительный помощник шерифа — отличный отпугивающий фактор для большинства людей.

— Мисс Стил сказала мне, что она здесь для того, чтобы навести порядок, — сказал Эйбел. — "Не соблюдается верховенство закона, — сказала она, — и я приехала, чтобы обеспечить такое соблюдение. К сожалению, я путешествую одна, и мои ресурсы крайне ограничены".

— Ты спрашивал ее, откуда она?

Эйбел издал короткий смешок. — Она сказала мне, что прилетела с Луны.

— И ты ей поверил?

Он повернулся. — Не совсем. Дело в том, что она была сделана не просто из часового механизма. Было что-то еще, что-то более странное. — Он осторожно отхлебнул из своей кружки. — Думаю, она подсластила пилюлю для меня, Билл.

— Значит, правда была в чем-то более странном, чем то, что она прилетела с Луны?

— Теперь ты ставишь это так...

— Думаю, это не более безумно, чем женщина, которая может снимать свое лицо и называет себя машинным интеллектом. Это "верховенство закона", которое она пришла обеспечить. Какое, черт возьми, это имеет отношение к крушениям?

— Вот тут-то все и становится еще более странным. Она сказала, что были и другие, похожие на нее, существа с машинным интеллектом, только эти другие спустились с Луны или откуда-то еще, чтобы делать что-то плохое, что-то, что противоречит их законам. Например, азартные игры или проституция — это против нашего закона. И эта женщина... что-то вроде... эта мисс Долорес К. Стил... была своего рода агентом, вроде Пинкертона, работала на свое правительство, пытаясь выследить этих преступников, только она была сама по себе, и ей нужно было замаскироваться, чтобы она могла ходить вокруг и подкрадываться к ним, потому что они были одеты так же, как и она, созданы для того, чтобы выглядеть как обычные мужчины и женщины.

— Она была счастлива рассказать тебе все это?

— Сказала, что для нее, так или иначе, не имеет значения, верю ли я хоть одному слову. Просто для меня было бы лучше, если бы я держался в стороне. Она сказала, что не хочет, чтобы такие люди, как я, страдали из-за своих отличий.

— И эти отличия... из-за чего поссорились люди с механической Луны... они каким-то образом были связаны с крушениями поездов?

— Машины, Билл, — как я и говорил в самом начале. По словам Долорес К. Стил, это все, что есть на свете. Просто машины. Заводные люди, как сама мисс Стил. Машинный интеллект. Такие люди, как мы с тобой, из плоти и крови, мы — ручей, который никуда не впадает. Она сказала, что так на всех планетах, куда ни отправишься. Жизнь начиналась с мурашек по коже, с птицами, пчелами и цветами, обезьянами и гремучими змеями, мужчинами и женщинами. Потом люди обленились и начали изобретать себе всевозможные инструменты и снаряжение — причудливые плуги и водяные колеса, затем паровые молоты и речные суда, затем локомотивы, телеграфы и экипажи без лошадей. Они становятся такими ленивыми, что не могут даже дойти пешком, чтобы посмотреть спектакль, и вместо этого довольствуются разглядыванием фотографий и витаскопа мистера Эдисона. И это не ограничивается безлошадными экипажами — мисс Стил говорит, что это только начало — первое слово на первой странице! Вскоре появятся летающие машины, говорящие машины и машины, создающие еще больше машин! И как только это произойдет, это все равно, что нажать на педаль газа на паровозе и спрыгнуть с него, пока он еще движется! Это нельзя остановить! Мы не можем замедлить его! Это технический прогресс, Билл. Поначалу кажется, что это хорошо, но в конце концов машины берут верх. Здесь нет места для двух типов людей, и заводные всегда побеждают. Убейте нас, выдавите из себя, просто переживите нас — в конечном счете это не имеет значения.

— Ты все еще не добрался до крушения.

— Это просто — или, по крайней мере, мисс Стил так выразилась. Она говорит, что есть хорошие машины и плохие автоматы. Плохие машины всегда присматриваются к таким мирам, как наш. Они должны появиться в нужное время. Мы как яблоко, которое только-только становится красным и сочным, и его можно сорвать. Они видят наши машины и понимают, какими они были раньше — пар, поршни, масло и дым. Для них это как животные или маленькие дети.

— Я все еще не...

— Билл, дело вот в чем. Есть люди, которые заплатят за то, чтобы увидеть, как медведи и собаки дерутся друг с другом насмерть. Люди, которые заплатят и за то, чтобы увидеть, как ужасные вещи творятся с другими людьми, — заплатят за то, чтобы увидеть, как люди что-то делают с людьми, если до этого дойдет. За все виды насилия и разврата, за все то, от чего у любой богобоязненной души засосет под ложечкой, найдется кто-то, кто заплатит за это. Ну, с машинами то же самое. Но у них тоже есть свои законы и цивилизация. И места, где закон не соблюдается. Как здесь.

— Значит, крушения... для этих машин все равно что петушиные бои или травля медведей?

— Насколько мисс Стил смогла мне это объяснить. И она сказала, что насилие, совершаемое одной машиной по отношению к другой, — это худшее, что она могла себе представить, и что важно не допустить аварий, найти разумные машины, которые стоят за всем этим, дергают нас за ниточки, потому что, если она этого не сделает, они только продолжат кое-что похуже.

— Кое-что похуже, — повторил я.

— Это как болезнь. Признак того, что у них что-то не в порядке с головой. Мисс Стил здесь, чтобы поймать их и вернуть домой. Вернуть к их собственному правосудию.

— Но наши машины... это всего лишь металл, заклепки и болты. Они движутся благодаря пару, огню и людям, нажимающим на рычаги. Внутри них нет разума.

— Я спросил об этом мисс Стил. Она сказала, что я смотрю на вещи с "биологической точки зрения". Для них нет никакой разницы между одной машиной и другой. Женщина, которая разговаривает и снимает маску, телеграфный аппарат, револьвер Кольт, железный прут — все это просто вопрос уровня образования. Они не считают себя стоящими особняком от всех остальных видов техники. Они все родственники. И когда они видят, как с одной из них совершается священная мерзость, это наполняет их праведным негодованием!

Для меня не имело никакого смысла, что машина может воспринимать все другие машины как своих родственников, но потом я вспомнил покореженную безлошадную повозку, какой жалкой она показалась мне, как побитая собака.

— Тогда я действительно не понимаю, Эйбел. Она рассказала тебе все это, и все же я увидел, как ты разбиваешь машинку Паркера Куэйла?

— Она заставила меня поверить в это, Билл, но это не значит, что мне все это должно было нравиться. Я верю в дьявола, но это не значит, что я пляшу под его дудку. Мисс Стил сказала мне, что машины всегда будут побеждать, рано или поздно. То же самое произойдет и здесь, а люди со своими безлошадными экипажами только торопят события!

— Значит, ты разбил карету Куэйла, чтобы остановить машины?

— Я знал, что это ничего не изменит, Билл, но если бы все делали то же самое, то, может быть, это... или, по крайней мере, немного замедлило бы процесс. Почему мы должны ввязываться в это? Разве будущее и так не приближается достаточно быстро, если не подгонять его, как экспресс пони?

Я думал о переменах, которые произошли со времени войны между Штатами. Когда ты был молодым, мир принадлежал тебе, и ты чувствовал, что он сделан так, как тебе хочется. Ты мог делать с ним все, что захочешь. Но мир продолжал меняться, и рано или поздно наступал день, когда казалось, что мир больше не заинтересован в тебе.

— Это просто слова старости, Эйбел.

— Может, и так. Но я скажу тебе вот что, Билл. Что бы ты обо мне ни думал, я не представлял себе мисс Долорес К. Стил. Я говорил с ней так же откровенно, как сейчас говорю с тобой. Я же говорил тебе, что это было десять долгих лет назад. С тех пор не проходило и дня, чтобы я не размышлял над ее словами. Она вбила мне это в голову, мешая мне чувствовать себя как дома среди порядочных людей. Не скажу, что я также не искал утешения в бутылке. Но даже спиртное не могло смыть то, во что она заставила меня поверить. Я не хотел причинить никакого вреда Паркеру Куэйлу. Но когда увидел эту безлошадную повозку, что-то во мне сломалось. Я должен был внести свой вклад, Билл. Я должен был замедлить события.

— Если ты прав, это ничего не изменит. По крайней мере, в долгосрочной перспективе. Но тогда, я полагаю, что имеет значение?

— Ты должен помочь мне, Билл. Я знаю, что поступил опрометчиво. Но я беспокоюсь не о Паркере Куэйле или его людях.

— А о ком?

— Они все еще где-то там. Машины, которые пыталась найти мисс Стил. — Он печально покачал головой. — Надо было послушать эту женщину. Она сказала мне не совать свой нос в то, чего я не понимаю, но я думал, что знаю лучше... Я ничего не мог с собой поделать, Билл. Я должен был знать, было ли реальностью то, что я видел в той палатке. Так что я продолжал, пытаясь сблизиться с людьми, стоящими за всем этим... и подобрался слишком близко. Они знают обо мне, знают то, что знаю я... и я знаю, что однажды они найдут меня.

— Может, тебе стоило держаться подальше от греха, вместо того, чтобы выставлять себя на посмешище.

Мои слова, казалось, дошли до него. — Ты можешь вытащить меня отсюда, Билл. Я пересеку границу штата. Доберусь до Мексики. Ты больше никогда обо мне не услышишь.

Я вспомнил слова Паркера Куэйла о том, как я буду заботиться о своем друге. — Я не могу этого сделать, Билл. Мы оба это знаем. Но здесь ты будешь в безопасности. То, что ты сделал, нельзя назвать особо тяжким преступлением.