— Ахти, мои батюшки! — воспитательница не прекращает попыток наставить на путь истины заблудшую молодую душу. — Ведь в гроб, краше кладут! Упадешь где-нибудь посередине дороги... И собаки стороной обходить будут! Да, что я тебе говорю? Сама понимать должна! Не маленькая, чай, уже?
— А я замуж и не собираюсь, — тяжелый вздох со стороны страдалицы и снова шмыганье носом. — И, вообще! — Настя прикусила губу и решительно заморгала длинными ресницами. — Я... Я в монастырь уйду.
— Как же? В монастырь она уйдет! — Матрена удивленно повысила голос. Да кто же тебя такую туда возьмет?
— Ещё как возьмут! — мученица сомкнула кисти. Прижала руки к груди. Засопела носом. — Туда, всех берут!
— Мати, пресвятая богородица! — наставница всплеснув руками, вновь поправила волосы под платком. Недовольно покачалась на стуле. Строго свела брови. Бросила взгляд на серебряную лампаду горевшую в углу, пред старинным образом Спаса Нерукотворенного.— Да вижу я, какой монастырь у тебя на уме! Третий день, сама не своя ходишь, из-за этого монастыря!
Напряженная чайная пауза с вздохами и хлюпаньем "смородового" чая с одной стороны и ответными вздохами и шмыганьем носом с другой. Где-то прожужжала муха, нарушая идиллию спокойной обстановки в горнице.
— Ладушка, пошла бы в саду погуляла... Итить, грусть, тоску бы развеяла... — новая попытка Матрены достучаться до сознания кручинницы. — С утра от Полины служанка прибегала. Про тебя спрашивала. В гости звала.
— Ничего не хочу, — девушка произнесла, еле сдерживаясь от того чтобы не разреветься.
Вторая чайная пауза...
И принятое решение использовать последние доводы, а также всё женское коварство.
— Яблочко, ты моё наливное, — голос наставницы стал мягким и напевным. Она с удовольствием причмокивая, отхлебнула из чашки и шумно, словно с громадным облегчением, выдохнула после глотка. — Вчера, когда шла по рынку... Ну, ты знаешь, батюшка велел мне сукно заморское посмотреть, Встретила там Лукерью, ключницу Изотовых. Ты её помнить должна — приходила к нам как-то... Уже не знаю зачем... Так вот, она сказывает, что их соседка молодая вдова воеводы Рожнова тайно встречается с сыном окольничего. Срам-то какой, прости господи! Блудница, греховодница. Ох, падёт на неё божья кара.
Красавица непроизвольно прислушалась и слегка повернулась в сторону рассказчицы.
— Ты представляешь! Настенька, что твориться в Москве? — Матрена выкатила глаза, показывая ужас и возмущение от распущенности современного поколения. — Ох, грешно, матушка, люди себя вести стали! Раньше в старые, добрые времена такого не было! Никогда!
Женщина аккуратно поставила пустую кружку на салфетку. Затем нежно погладила её рукой.
— А сейчас! Что люди только не делают! Никакой совести у них не осталось! Грех-то какой! — Матрена многократно перекрестилась на икону в красном углу и снова посмотрела на девушку. — Твой-то кавалер надеюсь не такой? Он ведь высокородный, знатный, красивый?
— Не знаю... — резкий ответ. Страдалица снова отвернулась от собеседницы. Надула щеки. Подперла рукой подбородок.
— А может быть богатый? — глаза надсмотрщицы хитро смотрели на девушку.
— Не знаю... — прищурив глаза, Настена зло произнесла сквозь зубы.
— Ну, хотя бы высокий, статный? — старая интриганка начала плавно водить рукой из стороны в сторону, гипнотизируя собеседницу.
— Не совсем, — томный, задумчивый взгляд сменился улыбкой на лице юной особы. Влюбленная натура поддалась на провокацию. Она снова начала вспоминать таинственного незнакомца встреченного на рынке.
— Настенька? Перепелиные твои косточки! — Матрена произнесла с ужасом, переживая за девушку. — Тьфу, тьфу! Чур, меня! Оборони бог от срамного дела. — Она быстро вернула фантазерку в реальный мир. — А он хотя бы христианской веры?
— Не знаю я! — несчастная страдалица в порыве чувств стукнула ладошкой по столешнице.
— Господи Иисусе! — наставница, притворно испугавшись, вновь несколько раз перекрестилась. — Боже наш! Всякую еси оставил ты на небеси? — Повернулась в сторону образов. — И, что ты в нём нашла? Что, в нём, такого... чего у других нет! — Она встала из-за стола и подошла к воспитаннице. — Ведь третий день себя изводишь? Экое дело ты удумала намедни. Послушай моего совета... — Скушай яблочко мочёное и всё сразу пройдет!
— Ты, ничего не понимаешь! — влюбленная натура зло произнесла со злостью и "сверкнула" глазами. — Совсем окостенела как старая квакуша! — Девушка фыркнула и резко отвернулась от воспитательницы. — Он такой... милый! Такой... хороший! Замечательный! С ямочками на щеках. И улыбается... — Красавица как завороженная описывала своего благоверного. Горемыка медленно поднялась со стула и неспешно пошла по комнате.
Матрена, открыв рот, с удивлением смотрела на воспитанницу. Сейчас та походила на зомби или загипнотизированную куклу.
— ... И так на меня смотрит... — Настя громко шептала. — Так никто, никогда на меня не смотрел. — Девушка не сдержав чувств, выскочила из комнаты и побежала к себе. После чего упала на кровать и расплакалась.
— Да, дела! — Матрена произнесла и задумчиво посмотрела вслед несчастной. Затем сильно и глубоко вздохнула в очередной раз. — Ох, чувствую, попадет нам обоим от тятеньки. Крепко попадет...
* * *
Солнечный лучик игриво упал на длинные, кудрявые волосы спящей девушки. Он неспешно зарылся в её теплые шелковые локоны и потихоньку двинулся к лицу. Настя улыбалась во сне. Ей снилось, что-то доброе и приятное. Игривый озорник добрался до глаз и начал ласково и нежно будить красавицу. Через некоторое время она проснулась. Открыла глаза, сладко потянулась. Мягко присела в своём девичьем гнездышке, распрямилась и, широко раскинув руки, на мгновение словно повисла в небе.
Настена не спеша встала с белоснежной кровати. Голубая шелковая рубаха, что скрывала до пят статный стан, заструилась от движения. Сбросила с себя одеяло и, наступая на солнечные зайчики, разбросанные по полу, подошла к окну. Открыла плотные ставни и выглянула наружу. Её лицо светилась от счастья. Широкая полоса мягкого света радужно потянулась к складкам одежды, стараясь извлечь из них тонкий силуэт хрупкой девичей фигуры.
Затейница сотворила крестное знамение и долго смотрела на розовеющие в лучах солнца золотистые маковки храма. Теплый, летний ветерок мягко теребил кудри рано проснувшейся молодой пташки. Недалеко от нее деловито прожужжала пчела. Бабочка вспорхнула со ставенки и полетела куда-то вдаль. На ветках деревьев щебетали птицы. Поблизости, на садовой дорожке, дрались неугомонные воробьи. Сладкий утренний воздух, наполненный душистым ароматом цветушей липы, кружил голову.
— Сегодня, я обязательно его встречу! — барышня заломив в экстазе руки, заморгала длинными ресницами. — Вчера вечером, я загадала, если снова приснится, то значит, увижу. — Очаровательница глубоко вздохнула и сбросила последнее сонное наваждение. — Он такой! Он такой... — Она в экстазе заломила руки. — Он лучше всех! — Глаза проснувшейся красавицы блестели от возбуждения, щеки налились румянцем. — Тем более, я помню его взгляд! А он ясно говорил, что я ему нравлюсь.
В комнату вошла служанка. Внесла кувшин с водой и рушник. Поставила на небольшой комодец. Настена на несколько мгновений отвлеклась от своих фантазий. Но потом её мысли снова захватили приятные раздумья.
— С утра, мы с Матреной, пойдём в церковь, — в голове девушки начала формироваться картинка с образами. — Как только выйдем за ворота, он уже там... Небось на улице. Недалеко стоит... И ждет нас! Меня! — "Пташка" глубоко вздохнула и стала рассматривать причудливые формы сиреневых облаков, "тягуче" ползущие по небу.
— Наверняка, он знает, где я живу? Вот, я его и увижу, — глаза девушки прищурились, и она представила лицо человека, которого страстно желала встретить. — Но, виду не подам! Я не знаю его!
Она вернулась к кровати. Села на неё. Взяла расческу и стала расчесывать волосы. — Мало ли таких как он — стоят возле ворот? — Озорница весело хмыкнула. Игриво "кому-то" улыбнулась. — А то, ишь чего задумал, друг сердечный? Негоже так делать — я, не такая! — Стыдливый румянец покрыл щеки мечтательницы багряным цветом, и она постаралась всеми силами укоротить крылья своего слишком пылкого воображения.
— Без солнышка нельзя пробыть, без милого нельзя прожить. — Настёна весело промурлыкала потаенное желание. Сладко потянулась. Надула щеки. Погладила себя по носу.
— И почему я, про него, постоянно вспоминаю? — молодая особа гордо спросила у себя. — Не хорошо это... Грех это. — Тут же ответила сама себе.
— И вовсе это не так! Да сдался он мне! И кем он себя возомнил? — чаровница прикусила нижнюю губу. Подняла свой ясный, блестящий взор. Задумчиво поглядела вдаль. — Ишь, боярин нашелся! И все-таки... Он такой хороший... и милый... И глаза у него такие добрые, и взгляд такой ласковый. Ладно, хватит про него думать. Пора одеваться.
— Он лучше всех! Стоит сейчас, ждет! — счастливо улыбнулась Настенька, выходя за ворота своего дома. Ветер озорник легкими порывами развливал платье девушки. В воздухе витал запах свежей малины. Проказница прищурив один глаз осторожно стала осматривать окресности.
Однако, возле них, никого не было. Улица была пуста. И только далеко вдали шли какие-то прохожие.
— Вот, пойдем мимо Никольских ворот — а он, небось, уже там. Он знает, что мы с Матреной всегда мимо них в церковь идем, — снова начала убеждать себя Настя. — В другой рядь, там, много кто на меня смотрит! Я много кому нравлюсь. Значит — понравлюсь и ему.
— И он, там, должен быть! С раннего утра, — снова зарозовели щеки у юной мечтательницы. Глаза ее восторженно скользили по лицам прохожих, ожидали взгляда любимых, милых сердце фиалковых глаз. — А может быть и раньше придет? Он должен меня также искать.
Девушка внимательно огляделась по сторонам. "Во все глаза" глядела на каждого встречного. Искала знакомый силуэт.
— А Матрена про него сказала... Что он, не понятно кто? Это, не правда... Он не такой! Он другой! И вообще, она старая и ничего не видит! Жаль, что она этого не понимает...
К великому сожалению влюбленной особы незнакомца возле Никольских ворот опять не было.
— Подойду к церкви... А он, там, у входа, ждет меня... Встретит, увидит и будет смотреть, только на меня, и не отрываясь... И во время молитвы будет недалеко, — затейница возмущенно моргнула глазами.
Возле церкви её тоже никто не встретил...
Свет от многочисленных свечей и лампад бросал узорчатые блики на бронзу и позолоту образов, на церковную утварь и роспись потолков. Колеблющееся пламя, колыхаясь в струе воздуха, вздрагивало язычками, как живое существо, и то взлетало выше, то изгибалось в сторону, попеременно освещая и погружая во мрак очертания людей и священные лики икон. В соборе началось торжественное служение. Прихожане усердно молились, устремив глаза на древнюю икону спасителя. Под каменными церковными сводами было душно. От жаркого людского дыхания и свечного нагара у Насти кружилась голова. Однако несмотря ни на что она продолжала настойчиво осматривать присутствующих. — Должен быть здесь... Должен! — Девушка проговаривала снова и снова. — Он придет... Он обязан прийти... Я столько дней ждала! Я верила... Я знаю... — Она шептала вместо молитвы.
И вдруг, откуда-то, она почувствовала его взгляд. Как будто кто-то нежно прикоснулся к ней, погладил её по спине. Красавица вздрогнула... Перекрестившись, положила первый земной поклон, начала шепотом читать молитву. Затем медленно, с тревожно бьющимся сердцем повернула в сторону лицо. Её кавалер стоял у стены и смотрел на нее своим добрым, ласковым взглядом. На молодом красавце блистал кафтан из парчи, с широкими на груди застежками, украшенными жемчугом и золотыми кисточками. В полумраке молебна казалась, что редкий свет от ломпад "радуется" и игриво отражается от его фигуры многочисленными блёсками. Девушка задержала дыхание. Ей показалось, что сердце её перестало биться. Трепетное благоговение стало наполнять её душу. Она закрыла глаза и быстро зашептала. — Всё-таки он пришел... Он нашел меня... Наконец-то, я дождалась. — Страдалица начала улыбалась сквозь выступившие слезы.
— Батюшки светы, — Матрена прошипела со стороны. — Настя, девочка моя, ясочка ненаглядная, что встряслось? Успокойся. Тебя же всю трясет. Аж взапрела.
Желанный сделал несколько шагов и кому-то улыбнулся. Девушка проследила за взглядом... и увидела конкурентку. ОНА тоже смотрела на НЕГО! Смелая... Статная... Окаянная бесстыдница. Соперница была яркой, в дорогой, богатой одежде.
— Как она смеет — блудна грешница! — юное создание возмутилась. Она несколько раз из-за плеча мстительно посмотрела на незнакомку. Со злостью прищурила глаза. Нахмурила лоб. С силой сжала кулаки. — Да кто она такая? Язва бесстыжая! Откуль змея постылая только появилась? Пусть поворачивает свои оглобли взад! Я его первая увидела! — Девушка подумала, строго сдвинула брови и решительно посмотрела в сторону соперницы. — Чтоб ей было пусто, треклятой! Господь ее разрази! — Ревнивица прикусила губу до боли. — Как она может косить своими глазищами в ЕГО сторону? Да я её! Да я?
Настена заволновалась. Сердце учащенно забилось. От волнения девушка сильно прикусила губу. — Я... Я даже не знаю, как его зовут? — Она опечалилась. — А он такой хорошенький! А эта стерва проклятая на него свои зенки вытаращила! Я его жду, жду... А он? И сразу к ней... Господи, ну почему я такая несчастная?
Настя не выдержала обрушившегося на неё горя, закрыла лицо руками и внезапно разревелась. — Вот, всегда так! Всем — всё! А мне — ничегошеньки! — По тонким её пальцам побежали капельки слез. Она зашвыркала носом. Расстроившись, стала тереть лицо рукавом.
— Ладушка! — Матрена прошептала, легонько дернув страдалицу за рукав. — Успокойся, сердешная! Что происходит? Я прям с тобой ладу не дам. Что за докука донимает твой разум? Нельзя же так! На нас все смотрят.
— Отстать, пусть смотрят... — строптиво ответила воспитанница.
Когда Настенька закончила плакать, она вытерла слезы и снова потихоньку посмотрела в его сторону. Незнакомца не было. Он ушел. А, ЭТА! Довольная, улыбалась, глядя куда-то в сторону.
Выйдя из церкви, девушка осмотрелась. Он не появился. Грудь плаксы от переизбытка чувств, сдавила тоска. В душе "скреблись кошки".
День стал плохим и грустным. Солнышко зашло за темную тучку. По небу поплыли серые, рваные облака. Они сталкивались над рекой, спешили куда-то на северо-запад. Собирался противный, нудный дождик. На ветвях ближайшего дерева противно каркали черные вороны. Над куполами беспокойно носились галки. Посадские людишки в ободранной одежде шли навстречу хмурые и злые... Громко кричали и стонали нищие на паперти. Тревожно звонили, словно теребили душу, колокола... Они не переставая гудели и звали. Громкий перезвон был слышен в Замоскворечье, расходился в Китай-городе, в царском Кремле, за Казенным двором и над дворцами. И нехотя затихал где-то далеко — в Кулишках.
